Не вижу зла, не слышу зла и не говорю зло

Мы не умеем танцевать. Ну, пусть это хоть кого-то рассмешит, так что я начну. У меня не хитрый план: Ты, танцуя, наступай мне на ноги, будем на полу, Улыбайся в объектив, я снимаю озорную суету, доставай мой член. И если завтра мы не мы, то я смогу доказать, что эту тварь я уже имел. И снова побеждает зло, и ваше рождество, не родило во мне добра Привет толпа, я домино, и лучше вам убрать, весь этот зоопарк с ебла Ну, а пока здесь Рождество, и в календарях там родился тридцатый Бог. Наверное, всё таки я трус, ведь до сих пор пишу, я слово Бог с больших букв

Наши ночные рандеву продолжались... две-три недели? Может, месяц? Я не хотела считать, просто с головой окуналась в это безумие, стонала ночами, а утром пила отвратительно горький кофе под долбанный американский рок. Изо дня в день. Сбегать по ночам, сгорая со стыда и чувства неправильности, реветь в душе и забывать кормить кота... Это оказалось настолько привычным, будто бы правильным, что мир крутился перед глазами. Не хотелось останавливаться, прекращать, убегать. Желание слушать гребаные хрипловатые завывания по радио, чувствовать теплую руку на своей талии и тихое сопение в районе шеи манили, словно Сирены моряков. Гиблое мертвое море, в которое люди шли сами. Но голова требует тишины: до нездоровой мигрени, до плотно стиснутых зубов... до безумия хочется окунуться под воду и ждать, пока мир не успокоится. Дайте мне минуту одиночества! Всего минуту, пожалуйста! Молитвы богам тщетны, пора обращаться к самому дьяволу, но вот он, этот Нечистый, сидит напротив и пьет такой же отвратительный кофе, не морщась. Вряд ли ему будет дело до чужих слабостей, когда сам он настолько совершенен, что глаза болят от этого сраного сияния. В динамике диджей говорит: «А теперь послушаем «Леди в Красном!». - Знаешь, они крутят старые песни, потому что современные — полнейшее дерьмо. - Ты набралась европейских замашек и перестала походить на настоящую японку, - невпопад замечает он. - Мне нравится. Выдыхаю, с грустью скользнув взглядом по рисункам, которыми увешаны стены кухни. Кое-где проскакивает девушка с прекрасной улыбкой и невероятно счастливыми глазами (они будто горят), безумно похожая на меня. - Потанцуем? Мужчина подает мне руку, и я ломко улыбаюсь. Причин отказывать — нет, причин соглашаться — тоже. - На этой кухне мы не танцевали. - Здесь мы всего лишь занимались сексом. На мне нет ни бального платья, ни туфель от известных дизайнеров, лишь его старая футболка. Ноги опаляет прохладой, а спутанные волосы лезут в глаза. Какой танец? Мне впору завалиться спать — снова и снова не видеть снов — или свалить домой, прикрываясь работой или чем-то еще... просто уйти. Но Ута берет меня за руку, и голова идет кругом. Улыбка на лице расцветает сама по себе, вымученная, но счастливая. Раз-два-три. - В тебе нет грации. И футболка с надписью «ловкая, как кошка» должна оказаться в мусорном ведре. - А ты эмоциональный, словно кирпич, - парирую я и специально наступаю ему на ногу. Чисто из вредности. - Как насчет сходить в кино? - Снова на фильм ужасов? - выдыхаю и прислоняюсь лбом к его плечу. Ута пахнет хорошо, настолько, что хочется нюхать его и нюхать. Олафактофилия*? Черт. Наверное, мы оба сейчас пропитаны друг другом. Воняем этим дурацким счастьем, сексом, не одиночеством. Противно так. У гулей развитое обоняние, если что, потому что мы хищники. Опасные жуткие звери, которые всегда хотят есть. «The lady in red is dancing with me»... - Нет, это будет комедия. - Ты же их не смотришь, - подозрительно щурюсь я, ища подвох в его словах. Утаро ведь псих, мало ли что ему там на ум придет, а мне потом разбирайся с этим. Сделает нечто настолько безумное, подражая Джокеру, своему любимому герою, что крышу снесет у всего города. Возможно, он захочет убить всех людей в зале. Возможно, подложит бомбу. И знаете что? Меня пугает осознание того, что я в любом случае буду рядом. «"It's where I wanna be»... - Дурацкая история любви... на которую я бы никогда не пошел один. Скучно же. Я хихикаю: - Это свидание? - Это вопрос? Потому что, знаешь, не стоит спрашивать очевидное. Ну, кто бы догадался? «The lady in red, my lady in red». *** Наверное, тот самый злосчастный закон Мёрфи рано или поздно вступает в силу. Если вам хорошо довольно-таки долгое время — готовьтесь к обороне, беда идет за вами. Смотрите, вот вам пример: сегодня утром я покупала цветы в магазинчике рядом с работой, а сейчас думаю: умер ли Ута или нет. И да, кажется, на тот свет я пойду вслед за ним, или наоборот. Безликий сильнее, а я... так, гуль для массовки. Как быстро-то жизнь идет по пизде... - Бывает, ты просыпаешься утром, светит солнце, птички поют. Вроде бы отличная погода, можно прогуляться, стянуть, наконец, чертову шапку и шлепать по лужам в резиновых сапогах. Естественно, ты одеваешься и не берешь с собой зонт — зря. Потому что все это — фейк. Гроза настигнет тебя на середине пути. - Хорошо, когда ты, вообще, просыпаешься. В промежуток времени между «твоя спальня слишком мрачная, лови цветочек» и «кажется, нам пора валить» проходят всего десять минут. - Ты никогда не думал покрасить стены... не в черный? Ута сонно щурится и выдыхает, выискивая взглядом часы: - Сколько времени? - Время пить чай? Не выспавшийся Утаро выглядит беспомощно, немного раздраженно, но мило. Наверное, я просто не в своем уме, но губы сами оставляют отпечаток помады на его щеке. - Нежности по утрам? - Сейчас час дня! Он скептически хмыкает и снова заворачивается в теплое одеяло: - Разбуди, когда настанет конец света. - Ладно, как повешу новые шторы на твои голые окна... Они розовые и в цветочек! - смеюсь я. Удаляюсь для того, чтобы сварить кофе. Брюнет ворчит себе под нос нечто до боли милое, но поднимается, натягивая на себя брюки. Щелк. Шестое чувство гремит, и я падаю на пол, спасаясь от разлетающихся в разные стороны осколков. В студию врываются гули с жуткими, сделанными абы как масками на лицах. Они громят помещение, ломают манекены и громко смеются. Пока одного из них не разрывают на части, конечно. На шатающихся ногах я пробираюсь в зал. - Так-так, в гости, по-моему, не так ходят. Дорогая, или я ошибаюсь? - Ута достает сигарету из кармана спортивных темных брюк, щелкает зажигалкой и закуривает. - Нет! - пищу я, выковыривая палец из своих волос. Мерзость какая, фу. Глаза наливаются черным, роговица напоминает кровавый сгусток с черной точкой, зрачком, посередине. Так проще видеть. Безликий тушит бычок сигареты босой ногой и цепляет не свою, случайную маску на лицо. Кажется, сегодня будет море трупов. Знаете, почему? ...потому что Ута улыбался. Поясница горит, кагуне рвется на свободу: тысячи тонких острых отростков. Что-то внутри меня требует вступить в бой, рвать зубами чужие глотки и глотать куски теплой плоти. Особенно в тот самый момент, когда Утаро отлетает в сторону, а огромный мужчина нависает над ним. - Поспи, девочка, - сладко тянет неизвестная мне девица, втыкая кусок металлической трубы мне в грудину, пронизывая насквозь левое легкое. Трещит разломанный кафель. Кровь разливается подо мной, грея замерзшую кожу. Перед глазами плывет. Ответной реакцией на боль служит рефлекторная самозащита, адреналин бежит по венам и сотни тонких иголок протыкают врага, нависшего надо мной. Девица визжит, брыкается, трепыхается пойманным мотыльком в липкой паутине и просит о помощи, пока одна из иголок не протыкает ей глотку. Алым дождиком сверху капает кровь. Тщетно. Выбраться я не могу. Когда острая металлическая игла входит в тело Уты, я вздрагиваю и совершаю очередную попытку освободиться. Мертвое тело неизвестной падает рядом. Это конец.