Латентный гей

Бадоу сидит на подоконнике верхом, свесив одну ногу наружу, и, конечно же, курит. На улице довольно солнечно, и поэтому распахнутая створка окна красиво отражает свет. Время клонится к закату, значит, та, кто сейчас лежит в его кровати, уйдет. Мими не любит оставаться на ночь, говорит, что запах табака слишком сильный, и она боится нажить аллергию, но при этом хихикает и каждый раз тыкает Бадоу в живот. Скорее всего, причина не в этом, но Бадоу считает не слишком приличным лезть к ней в душу и допытываться, почему ей не хочется здесь ночевать и, уж тем более, жить. Он смотрит на то, как она лениво так тянется, а потом протягивает руку за своим фотоаппаратом, стоящим на тумбочке. Поднимается на колени и на четвереньках подбирается поближе к зеркальной двери шкафа, стоящего прямо напротив кровати. – Знаешь, а меня недавно за мальчика приняли, – как бы невзначай начинает она. Бадоу оборачивается через плечо посмотреть на выражение ее лица. Она и не из тех девочек, что таким образом клянчат комплименты. Мими стоит на коленях в кровати и фотографирует свое отражение. На ней надеты только белые трусики в черный горошек, и по ее обнаженной груди ползет солнечный луч, красиво оттеняя четко очерченные соски. Бадоу чуть отклоняется влево, зная, что теперь девушке в отражении будет видно и его, кивает ей, мол, я слушаю, продолжай. – Я думаю, что я и вправду похожа на мальчика. Она вертит коротко стриженной головой, задирая ее как можно выше, дотрагивается кончиками пальцев до шеи и снова щелкает кнопкой затвора. – Бадоу, – в ее голосе появляются ехидные нотки, – а может ты латентный гей, а? – Пфф, – Бадоу давится дымом, кашляет и начинает смеяться, – конечно, а ты у нас в таком случае открытая лесби! Я видел, как ты на сиськи Наото пялишься. Бадоу усмехается и вытерев тыльной стороной ладони выступившие не то от дыма, не то от смеха слезы, вновь отворачивается. – А что? Отличные сиськи, – Мими смеется и продолжает увлеченно щелкать кнопкой на фотоаппарате. Она не может видеть, как Нейлс проводит рукой по лбу, убирая волосы, иначе точно развила бы эту тему, которую Нейлс так удачно сменил. Он смотрит в никуда, пытаясь собраться с мыслями и не вспоминать… Темная подворотня, кажется, где-то за «Буон Вяджио». Он слегка перепил, и Хайне буквально нес его на себе. И злился, очень злился. Но Бадоу было плевать: он очень пьян, и настроение такое, что хотелось весь мир обнять. Он обнял Хайне за шею и что-то сказал. Бадоу не помнит, что, но Хайне вдруг схватил его за плечи и прижал к стене… Вроде как, дальше должна была быть драка, может, она и была, но Нейлс, видимо, позабыл, зато отчетливо запомнил язык Хайне у себя во рту, холодную стену, к которой его прижимали, сильные руки, и то, как его до боли возбужденный член упирался в бедро напарнику. Бадоу так никогда никто не целовал: так властно, жарко… невыносимо жарко, что хотелось сорвать пальто и бросить на снег. Хайне не закрывал глаза, когда целовал. Остановившийся взгляд – в упор, как дуло пистолета, и от этого все происходящее казалось еще более нереальным. Может, это из-за алкоголя, но Бадоу до сих пор кажется, что он никогда так не хотел трахаться, как в тот вечер, и что предложи ему Хайне продолжить – сверху, снизу, как угодно, – он бы согласился… Стоп! Нет, конечно, нет. Это так, спьяну. Со всеми бывает. Бадоу трясет головой, старясь из всех сил отогнать от себя воспоминание, но чувствует как в паху начинает тянуть и… – Черт, – сигарета, догорев до фильтра, обжигает палец; выкидывая бычок в окно, Нейлс не хочет сознаваться в том, что именно она спасла его от незапланированного стояка. Возбудиться, глядя на городской пейзаж после разговора о латентных геях? Мими этого точно бы не поняла.