Шалость удалась

Господи, как я ненавижу звук будильника. Мне вообще кажется, что его стоит занести в топ-10 самых ужасных звуков на планете. Почему все так безнадежно? Я встаю тогда, когда не хочу, чтобы идти туда, куда не хочу, и общаться там с людьми, с которыми, как вы уже поняли,  не хочу. Хотя нет. С парочкой из них, пожалуй, хочу. Это моя подруга Лолита, ставшая за десять лет дружбы почти сестрой, и мой самый любимый человек на планете — сказочный принц, которого зовут Кай Остин. Предвосхищая два последующих вопроса, отвечу сразу же, хорошо? Да, он иностранец, приехал сюда учиться из штатов два года назад, и с тех пор мы не расстаемся. И да, он разговаривает по-русски, и, если уж совсем откровенно, то некоторым моим дноклассникам одноклассникам стоило бы поучиться у него. — Рада, просыпайся! — До моих еще не очнувшихся ото сна ушей доносится истошный вопль моей матери, заставляя меня тихо простонать. Ну и стоит так орать? Мне уже объяснили, что такое будильник, и мне уже не десять лет, мама. Я люблю ее. Но, кажется, мы обе уже достигли того периода взаимоотношений, в котором лучше это делать на расстоянии. На безопасном. Моя мать (ее зовут Жасмин)  — это особенный человек. Это Гитлер в юбке, ребята. Известная в определенных кругах художница. Она и шайка ее таких же странноватых друзей называют себя абстракционистами. Нет, вы только вдумайтесь. Это те люди, которые выливают тюбик красной краски на холст, величиной примерно с половину моей комнаты, а потом продают это за бешеные деньги, выдавая за яблоко. Нет, я, конечно, толерантна ко всем жанрам искусства, но этого я не понимаю, уж извините. Мне больше по душе портреты рисовать. Или пейзажи всякие. Ну, домишки там всякие, птички… Понимаете, да? А еще моя матушка очень властная. О-ч-е-н-ь. И вот именно поэтому четыре года назад маленькая девочка с коробочкой дорогой акварели в одной руке и охапкой кисточек в другой впервые перешагнула порог художественной школы своей ногой, обутой в белую туфельку (кстати, они стали синими сразу же после того, как учительница попросила деток изобразить небо). — Да иду я, иду… — Мой голос звучит лениво, но громко, чтобы меня могли услышать внизу, на первом этаже нашего с мамой дома. Надо бы встать с кровати, наконец. Один. Два. Три. Встала. Мой обычный и привычный утренний ритуал — музыка. Что-нибудь из Аврил Лавин, скажем. Пусть сегодня будет «Complicated». Чудесная песня, которая так отчаянно призывает не усложнять жизнь, не пытаться изменить то, что тебе не по зубам и силам, а просто кайфовать. Так сказать, расслабиться и получать удовольствие (прямо кредо жизненное какое-то выходит). Я остаюсь верной своим музыкальным привычкам вот уже восемь лет. А как иначе? Не умею по-другому, даже тут срабатывает моя собачья преданность, та черта характера, которая иногда чертовски мешает мне (да и только ли мне?) в жизни. Кажется, я даже не представилась. Меня зовут Радмила. Можно просто Мила или Рада. Хотя лучше Мила, потому что второй вариант постоянно использует моя мама, и поэтому как только я его слышу, у меня срабатывает условный рефлекс, совсем как у собак дядюшки Павлова, о которых мне рассказывал Кай, он учится на биологическом факультете и считается, между прочим, подающим надежды молодым ученым. Так вот. Когда меня зовут Радой, я постоянно жду, что на меня начнут орать или требовать от меня чего-то в не самой ласковой форме. Скажу вам, что чувство не из приятных. Так что просто Мила. Я красавица редкая: волосы светлые, вечно растрепанные, рост невысокий, а зубы — золотые. Шучу. Белые у меня зубы, белые. Мне 16 лет, и я ненавижу рисовать. Хотя, надо признать, делаю это я очень и очень недурно, учителям и вообще людям, что-то понимающим в изобразительном искусстве, нравится. А что я люблю? Люблю химию и физику (тут стоит сказать не «люблю», а «обожаю»), кататься на велосипеде, петь (и в душЕ, и в дУше), смотреть на звезды по ночам сквозь мое окно на втором этаже, мечтать и есть мороженое, сидя на траве в центральном парке. А еще я люблю своего парня и подругу. Они тоже, кажется, любят меня и делают все, чтобы я реже грустила. Они — те два человека, кто остались у меня и все еще со мной. Морально. — Рада! — Снова этот крик. Ну вот опять. Вы видите? Это невыносимо. Впрочем, ничего нового. Привет, мир. Я снова тут, стою на своих двоих и готова принять очередной бой, что ты мне приготовил. Ты же приготовил, старый подлец, я знаю точно, приготовил… *** — Да к черту все! — Кричу так, что сама пугаюсь. Боже, Соколова, да где ж ты научилась так орать? Хотя мне без разницы. Меня все настолько достало, что хочется сбежать отсюда подальше, куда угодно. — К черту! Мне надоело, что ты постоянно чего-то хочешь от меня, постоянно кричишь, постоянно сравниваешь меня с детьми своих гребанных придурковатых художников — друзей, которых хлебом не корми — дай отпустить какую-нибудь идиотскую шуточку в мой адрес и уколоть побольнее! Да-а-а-а, похоже, ты перестаралась, юная леди… Мать стоит передо мной, уперев руки в бока, на ее шее вздулась жилка, а губы стали похожи на белую ниточку. Дурной знак. Мила, беги. Беги и не оглядывайся. Я чувствую, как по моим щекам стекают горячие слезы, а вместе с ними — черная, как квадрат Малевича, тушь, которой сегодня были выкрашены мои ресницы (в девочек поиграть захотелось, знаете ли, и такое бывает). Но почему мне на это плевать? Все надоело. Как же это надоело… — Иди. В. Свою. Комнату. – Мам, ну ты же знаешь, как меня бесит, когда ты так говоришь. Это она специально, я вам клянусь. Специально разделяет слова, зная, как меня это выводит из себя. — Завтра у тебя важный день. Упаси тебя Господь облажаться. — Ее голос звучит так тихо и так пугающе, что моя голова непроизвольно вжимается в плечи. Ну и что мне еще делать? В тысячный раз слушаюсь и покорно бреду в свою «каморку». Не под лестницей, конечно, и не такую маленькую, но в ней мне так же одиноко, как и маленькому мальчику Гарри из сказки горячо любимой мною мадам Роулинг. Гарри, Гарри, в чем-то мы с тобой похожи… Стакан воды и ничего на ужин. Вот мой вечер. Настроение испорчено, как и аппетит, избытком которого я никогда не страдала. Любимый Facebook — вот где я нахожусь с того самого момента, как мать прогнала меня с нашей мансарды, где она рисовала свое очередное произведение искусства. К нему меня пристрастил мой любимый мистер Остин, который тоже часто там зависал, и теперь никакие Вконтакте мне и даром не были нужны. - Завтра у тебя важный день. Почему в моей голове словно эхо уже битый час крутится эта ее фраза? Ну что ж, попытаемся вспомнить (руку от мышки и глаза от монитора можно и не отрывать) … Контрольная по математике, переводная контрольная по русскому, какая-то лабораторная по физике, просмотр в художке и классный час. Кажется, все. Да это же все ерунда пустяковая, прорвемся. Я даже чувствую, как на моих губах появляется ухмылка. Стоп. Что? Нет, не так. Что, черт возьми?! (Кстати, на досуге надо бы поработать над тем, чтоб исключить слово «черт» из своего лексикона, я же девочка, в конце-то концов.) Этого не может быть, просмотр же четырнадцатого числа, а сегодня… тринадцатое мая! Еще этого мне не хватало, как же. Незапланированный конец света посреди рабочей недели, как вам такой расклад, а, нравится? Вот и я не в восторге. Думай, что делать, думай. Вот сейчас наступил тот момент, когда я ощущаю мысли в своей голове. Прямо таки чувствую, как профура по имени паника протягивает ко мне свои грязные клешни. Так, ну что тут у нас? Одиннадцать вечера. Собственно, моя публичная казнь — ровно через двенадцать часов состоится. Приходите, вход свободный, только сменную обувь с собой захватите (тапочки, например, или бахилы какие-нибудь), там у нас вахтерша злая и старая. Еще не дай Бог, побьет вас шваброй, а перелом позвоночника быстро не лечится, сами знаете… Так, просмотр. Последний день в художественной школе. Закончились четыре года мучений, это последняя страница в моем альбоме для рисования. Последняя, но самая важная. Как я могла забыть? Как я могла? Ха! Хотя, знаю, как. Мои любезные учителя, по достоинству оценившие мои четырехлетние старания (которые, видимо, даром не прошли) и картины, украшающие сейчас выставки городского и даже федерального уровня (вы не подумайте, я не хвастаюсь), допустили меня до сего важного мероприятия без сдачи дополнительных работ. Ну и, естественно, Соколова расслабилась. Расслабилась, да еще как. Классно отдохнула, забыв про композицию — выпускную работу! Это же надо, за двенадцать часов вспомнить! Спасибо, что хоть не перед выходом из дома… Теперь займемся математикой. Двенадцать часов равняется семистам двадцати минутам. Семьсот двадцать минут — это сорок три тысячи и еще двести секунд. Отлично, я физмат. Это мы выяснили. Теперь выясним, смогу ли я за это время сотворить на вон том формате А2, что валяется за моим письменным столом, шедевр, достойный красного диплома. Моего красного диплома, понимаете? Ничего не остается, как провести исследование опытным путем (прямо как на уроке химии, на котором я готова сидеть вечно). Поэтому уже через минуту на моем столе не остается ничего кроме ноутбука, пары карандашей с ластиком, коробки акварели и того самого листа бумаги, на котором пока еще ничего нет. Тема… Тема у нас, если меня моя память опять не подводит, связана с восприятием мира. Да, точно, «Мой идеальный мир». Ну что ж, попробуем… *** Сколько времени прошло? Уже три часа ночи, супер. Великолепно, восхитительно. На этом месте можете встать и поаплодировать юной талантливой художнице Радмиле Соколовой, которая за четыре часа не нарисовала ничего. Ни-че-го. Ни черточки, ни линии, а о красках я вообще молчу… Кисточки сухие, а вода в банке — чистая, как воды Байкала. Ну и что может быть в моем мире таким идеальным? Можно нарисовать меня, Кая и наш дом на берегу океана, а вдалеке, за тысячу километров от нас — мою маму и ее мастерскую, в которой она творит безумства, называемые абстракционизмом, продает их с аукциона и выплескивает свой гнев на кого-нибудь другого. Не на меня, нет. С меня хватит. Довольно. Я слишком долго делала то, чего не хочу! Я ненавижу рисовать, я хочу петь. Слышишь, мам? Хотя, тебе всегда было плевать. Тебе даже сейчас плевать на то, что у меня нет никакого настроения, мне плохо, а тебе нужен лишь мой диплом с пятерками в нем, чтоб хвастаться всем. Мол, смотрите, какая у меня дочь. Прямо, как и я. А меня спросили? Я не хочу быть такой, как ты! Стойте-ка. Подождите. Когда обычно дети начинают бунтовать? Думаю, шестнадцать — самое оно, да? Отлично! Как там говорил современный классик Ваня Алексеев, более известный как Noize Mc? Устрой destroy, порядок — это отстой? Круши, ломай, тряси башкою пустой? Допей, разбей и новую открывай? Хм… Ну, крушить и ломать я ничего не буду, до вандализма еще, вроде, не докатилась (а граффити на стене «любимой» школы не считается?). Допивать и разбивать я тоже не буду, здоровый образ жизни — это про меня. А вот дестрой устроить можно, пожалуй. Порядок — это отстой, ты прав, парень. Зададим им жару? Им всем. Устроим погром! Я выключаю свет. Будильник на девять. Хватит на сегодня. Мир, спокойной ночи, я спать. Во сне, по крайней мере, не так убого, как тут. *** — Ты нарисовала? — Мама с грозным видом возникает перед моими глазами как раз в то время, когда со шнуровкой моих любимых кроссовок покончено. Нарисовала, нарисовала. Не беспокойся, мамуля. Диплом теперь у меня в кармане, будь уверена. Ты не веришь? Легким и изящным (ну, по крайней мере, я честно пыталась сделать его таким) движением руки демонстрирую формат, скрученный в трубочку и перетянутый резинкой. А затем делаю свое любимое выражение лица — закатываю глаза. Да, тебя это злит, я знаю. Ну, ничего, потерпишь, я шестнадцать лет терпела все это, вроде, жива, здорова. Хотя, здорова я относительно. Нервные клетки, они такие, не восстанавливаются, знаете ли. Да и эти вечные комплексы… Неполноценности? Скорее всего. Знали бы вы, как они жрут меня изнутри, это уже можно комплексным питанием называть. Последнее, что я делаю перед уходом из дома — громко хлопаю дверью. Настало мое время. *** — Это что еще такое? — Директор, Евгений Николаевич, потрясающий художник и не менее потрясающий дяденька, указывает на пустой формат А2, снимая очки. Рядом стоит мой классный руководитель. Боже, видели бы вы свои лица, мои уважаемые педагоги. Вот она, неподдельная эмоция! Экспрессия, так сказать. Браво, брависсимо! — Это? — Чувствую, как моя бровь насмешливо ползет вверх. В таких ситуациях же нельзя смеяться? — Это — мой идеальный мир. Понимаете? Я — художник. — Театрально вздыхаю и смотрю вдаль. А может, мне в актеры податься, а? А что? Пусть меня научат. Задатки есть. — Я так вижу. О, да. Вот оно. Вот то, чего я добивалась. В воздухе теперь пахло не только весной, но еще и победой. Моей победой. И мне вообще не важно, что там будет потом. Мать будет зла как цербер, ну и пусть. Мне не дадут диплом, ну и пусть. В конце концов, я не гналась за ним, мне это не нужно. Я готова пустить все эти четыре года какому-нибудь коту под хвост, насмарку или на свалку — куда угодно. Но сейчас я сделала по-своему, так, как хочу. А вы знали, что хорошие девочки, которые слушаются родителей и не смеют ослушаться их запретов, рано или поздно становятся плохими? Кажется, теперь знаете. *** — Они дали мне диплом, Кай! — Поднимаю вверх руку с красной, как мои брюки, корочкой. Его руки обнимают меня, а я понимаю, что он — самое лучшее, что случилось со мной за последние два года моей не особо яркой жизни. Так вот ты какое, счастье. Знай, я не отпущу тебя ни за что. И если уж и пропадать, так вместе. Детская школа искусств остается позади. Еще один пройденный этап. Прошу заметить, красиво пройденный. Он завершился эпично, я так вам скажу. Они запомнят меня как единственного ребенка, который в качестве итоговой работы принес чистый лист и уверенно заявил, что это — апогей его стараний за все четыре года. Меня зовут Радмила Соколова, мне 16 лет, и я ненавижу рисовать. Шалость удалась.