49 — 90

год сорок девятый

Италия возвращается домой от Германии. Никого уже не удивляет, что он проводит у Людвига так много времени; важным считается то, что всё-таки приходит домой. — Опять провёл весь день у этого неудачника? — Романо встречает брата, скрестив руки на груди. Он зол: все проблемы страны приходится решать ему, когда Италии нет. Обычно Феличиано радостно кивает, идёт на кухню и делает вид, что всё хорошо, готовит пасту и интересуется, как живётся красивым девушкам. В свою очередь Романо не ругается, что паста пересолена, что брат задаёт один и тот же вопрос несколько раз, потому что они, пережив общую трагедию, всё-таки стали относиться друг к другу с братским терпением. Но сейчас Италия резко подходит к Романо и обнимает его. Тот отшатывается: он не любит подобных нежностей, потому что за ними всегда скрывается какая-то драма. — Что случилось? — несколько угрюмо спрашивает Романо, которому не так уж и хочется знать, что произошло. — Вот представь, если бы ты вдруг понял, что мы с тобой — один человек, — говорит Италия, и в голосе уже слышится, что он готов заплакать от одной мысли. Романо непонимающе на него смотрит. — Как это — один человек? — Ну подумай, что было бы, если бы один просто выдумал другого! Романо жмурится: такой Италия с безумными мыслями ему совершенно не нравится. Может быть, стоит действительно запретить ему ходить к Германии. — Успокойся, — бросает южный брат в некоторой неловкости. Всё-таки он не умеет быть тактичным. Италия послушно кивает. Он молчит весь вечер, а потом за ужином всё-таки не сдерживается: — Я рад, что ты существуешь вне моей головы. Романо закатывает глаза. Ему теперь неинтересно, что случилось у Германии, потому что эта страна принесла их дому одни разрушения. И сейчас, вероятно, Италия снова сильно переживает за Людвига — больше, чем за свои собственные дела. — Кстати, — начинает Италия и старается не встречаться взглядом с братом, — я хочу оставаться у Германии дольше, например, на неделю. — А я хочу, чтобы ты проводил эти дни дома, — начинает злиться Романо. — Ты все свои дела свалил на меня, bastardo! Италия краснеет: он не любит, когда брат ругается. — Но у Германии... — Этот figlio di putana и так уже втянул наш дом в войну, в которой мы проиграли, — Романо бьёт кулаком по столу. — Я не желаю больше ничего о нём слышать, а ты должен разобраться с делами. Он резко встаёт из-за стола и уходит к себе, показывая, что разговор окончен. Италия тяжело вздыхает. Ему не с кем теперь поделиться тем, что происходит в немецком доме, а без этого не объяснишь, почему так нужно быть в Берлине, а не в Риме. Одна из вещей, которую он ненавидел, — это границы между теми, кто должен быть рядом. Италия берёт трёх собак, которых взял на время из немецкого дома, потому что там за ними больше некому ухаживать, и идёт с ними на прогулку. Он иногда разговаривает с этой троицей, потому что они выглядят умными и понимающими. — Вы, наверное, останетесь в нашем доме ещё какое-то время, — говорит Италия почти беззаботно и чешет овчарку за ухом. — У Германии раздвоение личности. Собаки виляют хвостами и просят поиграть. Человеческих слов они не понимают. Италия гонит их домой: декабрь выдаётся в этом году морозным.

год пятидесятый, январь

Италия сбегает на второй день после празднований встречи нового года. Ему тяжело жить взаперти, и Романо может повторять свои ругательства снова и снова, но выводить страну из кризиса Феличиано не в состоянии. Просто не может взяться за бумаги, прочитать отчёты, хотя самые важные документы он посмотрел. У Германии раздвоение. Одна его личность — привычный всем Людвиг, зато вторая — Германия, решивший, что является другом России. В моменты, когда второй одерживал в его голове победу, он становился похож на многие страны советского дома. Италия его боялся в такие моменты. Но не приходить не мог. Январь выдаётся каким-то снежным. Германия лежит в постели. У него много ран, он в основном проводит время во сне. Начальники боятся, как бы он совсем не впал в кому. Когда Италия приходит, то Германия даже не открывает глаза. Возможно, действительно спит. Или хорошо притворяется.

год пятидесятый, февраль

Италия на этот раз задерживается надолго — на несколько дней. Германия приходит в себя один раз и едва улыбается. — Зачем ты здесь? — Я хочу первым узнать, что ты очнёшься, и поздравить тебя с этим, — Италия улыбается широко-широко, будто верит в то, что Людвиг захочет это праздновать. Германия протягивает руку, чтобы, может быть, пригладить чуть растрёпанные волосы Италии, но у него не хватает сил. Рука безвольно падает на кровать, а он снова теряет сознание.

год пятидесятый, март

Италия приходит сюда снова и снова, приносит с собой новости и песни. Он говорит с Германией даже тогда, когда тот его не слышит. Иногда Феличиано поёт, чаще всего колыбельные. В этот день Германия просыпается, что дарит Италии ложные надежды. У Людвига злые глаза, но Феличиано не перестаёт улыбаться. Ему не страшно. Он тоже хорошо притворяется. — Ты, ленивый капиталист, что ты делаешь в моём доме? — злобно чеканит Германия. — Я пытаюсь тебя поддержать, — Италия не находит верных слов. — Мне не нужна поддержка таких, как ты, — Людвиг резко садится на кровати. — Но мы же друзья!.. — растерянно возражает Феличиано. Германия резко замахивается и отвешивает Италии пощёчину. — Я не вожу дружбу с подобными тебе. После этой вспышки нелепой агрессии Германия снова отключается. Италия осторожно прикасается к щеке — ему почти не больно — он притворяется. Переводит взгляд на календарь. Кажется, сегодня его день рождения.

год пятидесятый, апрель

Германия, который мнит себя другом России, ненавидит большинство европейских стран, а значит, и свою первую личность. Он помешан на труде и дисциплине, а также не стесняется встречать Италию ругательствами. Последнее Феличиано понимает, услышав в свой адрес незнакомое Reisigbündel, брошенное Германией, который в очередной раз выпроваживал настойчивого друга.

год пятидесятый, май

Романо запрещает Италии снова уходить к Германии, вручает брату кипу документов и уходит, кажется, к Испании. Италия впервые за несколько месяцев ставит дела своего дома выше других.

год пятидесятый, июнь

Италия приносит в дом Германии букет белых лилий. Германия не приходит в себя.

год пятидесятый, июль

Лилии давно выкинуты. Италия рвёт струну на гитаре и не знает, стоит ли её менять.

год пятидесятый, август

Германия называет его Arschloch.

год пятидесятый, сентябрь

Германия называет его Wichser.

год пятидесятый, октябрь

Германия называет его Schwanzlutscher.

год пятидесятый, ноябрь

Германия интересуется, что с ним происходило последние три месяца и почему Италия теперь сидит не с краю кровати, а на стуле у окна. Италия улыбается и говорит, что отсюда невероятный вид. За столько месяцев этот пейзаж осточертел, но об этом Людвигу знать не надо. — Почему ты больше не поёшь? — вдруг спрашивает Германия. Италия ссылается на рваные струны и на занятость, из-за которой не успевает ничего починить. Германия притворяется, что верит.

год пятидесятый, декабрь

— Тебе, наверное, стоит больше уделять внимания своему дому, чем мне, — говорит Германия, внимательно разглядывая Италию, который теперь сидит на краю его кровати. — Мне и тут хорошо. — Нет, я серьёзно, — голос Людвига строгий, но не злой. — Ты прекрасно понимаешь, что ты нужен своей стране. Италия вздыхает и не решается спросить, нужен ли он Германии. Людвиг снова засыпает, потому что разговоры его сильно утомляют. — С Рождеством, Германия, — шепчет Италия и уходит.

год пятьдесят первый, январь

Италия сталкивается в коридоре с Австрией. Тот выглядит уставшим, понурым и встревоженным. — Что-то случилось? — спрашивает Италия, уже предчувствуя плохое. — У него был Россия, — Австрия морщится. — А значит, он сейчас чувствует себя борцом с европейской несправедливостью. Италия понимающе кивает и смотрит, как аристократ уходит. У Германии на самом деле много посетителей; он нередко встречал и союзников, и Японию, и некоторые другие европейские страны, но дольше всех всё равно у постели Людвига сидит Феличиано. Италия останавливается у двери. Ругательства такого Германии могут довести его до слёз, потому что Людвиг знает все его слабости — у него их много — и бьёт именно по ним. Италия стоит под дверью несколько минут и всё-таки не решается войти. Разворачивается и уходит как-то постыдно и быстро.

год пятьдесят первый, февраль

Италия весь в делах, нерешительность никуда не уходит и кусает за совесть; он чувствует, что поступил плохо, но не может объяснить себе, что с ним не так. Стыд заставляет его сидеть дома и заниматься своими делами.

год пятьдесят первый, март

Романо радуется, что его брат понял, что бессмысленно сидеть у постели Германии, в сознании которого — настоящий хаос. Италия притворяется, что хаос его не коснулся.

год пятьдесят первый, апрель

Германия не приходит в себя. Италия не приходит к его постели.

год пятьдесят первый, май

— Ты всё это время так и сидел здесь? — интересуется Германия. Италия краснеет, прежде чем ответить. — Нет. Германия понимающе молчит. Ему вообще тяжело от всего, что с ним происходит. Две армии в его голове постоянно терпят поражения и не успевают праздновать победы. Каждый раз, когда одна из них временно побеждает, на самого Людвига сваливаются дела, какие-то документы; начальники грубо пользуются его вменяемостью хоть на какой-то период времени. Почему он продолжает отключаться, хотя большинство ран уже зажили, тоже вопрос, на который никто не может ответить. — Это правильно, Италия, — мягко говорит Германия. — Займись собой. Италия кивает. Разве он может ослушаться? Разве он может действительно сделать то, о чём его просят?

год пятьдесят первый, июнь

— Почему ты продолжаешь к нему ходить? — ворчит Романо. Братьям не хочется ссориться, но мирно жить почему-то не получается. — Потому что Германия — мой друг, — Италия отвечает очень честно, — и раньше он мне тоже много помогал. Италии так легко притвориться, что он правда знает ответ на этот вопрос.

год пятьдесят первый, июль

Германия смотрит на Италию с некоторым сочувствием. У Людвига много дел, а Феличиано радостно-надоедлив, и от этого становится так странно, будто характер Италии — просто очередное напоминание о горящем Берлине. И всё-таки о каких бы пустяках Варгас ни болтал, Людвиг его не прогоняет. Только думает о том, что его другая половина, которую все почему-то окрестили Йозефом, чтобы не путать между ними двумя, не выдержит подобного.

год пятьдесят первый, август

Германия просит тех, кто его окружает, не пускать Италию, если он снова возомнит себя советским другом. Германия, в каком бы состоянии ни был, старается защитить Италию, будто это — одна из основных функций его новой, невоенной, машины в голове.

год пятьдесят первый, сентябрь

Италию мягко просят покинуть немецкий дом, что давно уже напоминает психбольницу, обосновывая это тем, что Германия не в настроении.

год пятьдесят первый, октябрь

Италию не пускают на порог немецкого дома, оправдываясь тем, что сейчас он некстати.

год пятьдесят первый, ноябрь

Италии отказывают в переходе немецких границ, ничего не объясняя.

год пятьдесят первый, декабрь

Италия притворяется, что все эти месяцы его ничего не волновало. Италия звонит Австрии, спрашивает его только об одном и в расстройстве кладёт трубку. Поворачивается, видит Романо и становится вдруг совершенно беззаботным. — Хорошо, что у нас нет проблем, — улыбается он южному брату и уходит в свою комнату.

год пятьдесят второй, январь

— Я надеюсь, мы с тобой отпразднуем Рождество в этом году вместе, — говорит Италия, но Германия хмурится после таких слов. — Ты не можешь быть таким оптимистом, Италия, ты должен повзрослеть, перестать верить в чудо и принять то, что я сломался, а значит, к нормальным людям меня пускать нельзя. Италия вздыхает. Он искренне верит, что Германия вот-вот полностью излечится. Людвиг понимает, что это никому не нужно: начальники используют обе его личности для своих дел, а положение в мире такое шаткое, что чтобы удержаться в нём нужно быть чем-то большим, чем одной страной. Германия не уверен даже, что будет в состоянии кивнуть на рождественские поздравления начальников, но об этом Италии лучше не знать.

год пятьдесят второй, февраль

— Италия, правда, прекрати. Германия наконец-то отрывается от документов, в которые внимательно вчитывался, и с укором смотрит на друга. Италия виновато замолкает. — Прекрати ходить ко мне, — тихим приказным тоном говорит Людвиг, — ты ведь своё время тратишь. Ты можешь стать одной из успешных европейских стран. — Мне это не нужно, — качает головой Италия. — Я надоедаю тебе? Ты больше не хочешь со мной дружить? Германия тяжело вздыхает, видя, что у Феличиано начинают слезиться глаза. Да, Варгас очень остро и эмоционально на всё реагирует: громко смеётся, расстраивается до слёз и пугается как дитя, но это не делает его плохим или слабым. Даже итальянская наивность больше не раздражает. — Нет, нет, — старается оправдаться Германия, — просто считай, что я очень занят. Италия кивает, мол, понимаю, у тебя действительно очень много дел, учитывая твоё двойственное и противоречивое положение. Италия притворяется, что его это вовсе не печалит.

год пятьдесят второй, март

Италия слушается и не приходит, посвящает себя всего делам страны, а ещё — сезонным радостям и праздникам, потому что начинает верить, что жизнь может быть полной и без присутствия Германии в ней.

год пятьдесят второй, апрель

Италия слушается и продолжает себя убеждать; ну да разве может истинному итальянцу помешать жить радостно и счастливо какая-то мнимая душевная пустота?

год пятьдесят второй, май

Италия слушается, но приказной тон Германии почти забывается, и он лишь притворяется, что всё хорошо.

год пятьдесят второй, июнь

Италия ослушивается и идёт к Германии, но его опять не пускают. У него для Людвига сюрприз: он сделал несколько милых фотографий его собак. Италия ослушивается и их и лезет через окно. Германия рвёт фотокарточки в клочья и ругается так страшно, что Италия, убежавший в испуге домой, не может уснуть.

год пятьдесят второй, июль

— Он не может быть таким жестоким на самом деле? — спрашивает Италия у Франции, который внезапно решил навестить соседей. — Война меняет всех, — уклончиво отзывается Франция. — Почему тебя так заботит Германия? Он ведь сейчас и вставать с постели может, и дела вести вполне нормально, он восстанавливается, как и все мы. Россия до сих пор на инвалидной коляске ездит, а мы, его бывшие союзники, не особо переживаем, потому что уверены в том, что он тоже придёт в норму. — Но Германия — мой друг. — Ваш военный союз распался. Может, тебе стоит завести новых друзей? Италия думает над этими словами совсем недолго. Заводить новых друзей для него равнозначно предательству Германии. Сказать, что у него появился другой лучший друг, — то же самое, как сказать, что у него новый брат вместо Романо. Италии даже не нужно притворяться, насколько мысль Франции его смешит. Все страны для него — друзья и так уже, но близкими он считает лишь Германию и Японию, и даже конец их союза этого не меняет.

год пятьдесят второй, сентябрь

Италия не ходит к Германии, потому что тот снова спросит, почему он в немецком доме, а не в своём Риме. Будто ответ про дружбу его не устраивает. Италия вздыхает. Да, Германия не разбирается в человеческих отношениях, и если что-то отличается от его стереотипных представлениях, то оно начинает напрягать его, он ищет подвох. Поэтому Италия притворяется, что перерыв им действительно нужен.

год пятьдесят второй, октябрь

Италия скучает, бежит к немецкому дому — его снова выгоняют. «Германия не в том настроении».

год пятьдесят второй, ноябрь

Германия всё ещё не в том настроении.

год пятьдесят второй, декабрь

Италия старательно делает красивую и милую открытку к Рождеству. В ответ он получает лаконичную телеграмму и радуется хотя бы ей: Германия не проклял, а пожелал счастья и процветания.

год пятьдесят третий, январь

Германия не в том настроении. Италия чинит гитару.

год пятьдесят третий, февраль

Германия не в том настроении. Италия поёт песни солдатам.

год пятьдесят третий, март

Германия не в том настроении. Италия загадывает на дне рождения предсказуемое желание.

год пятьдесят третий, апрель

Германия не в том настроении. Италия уверен, что всё обойдётся.

год пятьдесят третий, май

Германия не в том настроении. Италия теряет любую уверенность.

год пятьдесят третий, июнь

Италия поёт детскую немецкую песню в комнате-палате. Германия улыбается.

год пятьдесят третий, июль

Германия не в том настроении. Италии снятся кошмары, и он просыпается в слезах.

год пятьдесят третий, август

— Красивые фотографии. Они скучают по мне? — Германия рассматривает собак на новых фотокарточках. — Я думаю, да, но я им создал отличные условия, — Италия разве что честь не отдаёт, настолько серьёзно отчитывается. — Я не сомневаюсь в тебе, — и Германия снова улыбается. Дома Италия спит спокойно.

год пятьдесят третий, сентябрь

Германия не в том настроении. Италия спрашивает себя, почему желания не сбываются.

год пятьдесят третий, октябрь

Германия не в том настроении. Италия посылает официальное, но всё равно милое поздравление — наконец-то набирается смелости на это, потому что Людвиг празднует скромно и строго, а во время важных дел и вовсе забывает об этом дне. Ответ так и не приходит.

год пятьдесят третий, ноябрь

— Прости, что не ответил, — Германия выглядит смущённым. — Я ведь всё понимаю, — отвечает Италия, — это не твоя вина. — Спасибо. Италия притворяется, что это благодарность исключительно за понимание. Германия притворяется, что и не подразумевал ничего больше.

год пятьдесят третий, декабрь

Италия поёт рождественские песни. Германия не в том настроении. Каждый — в своём доме.

год пятьдесят четвёртый, январь

— Четвёртый год уже пошёл, — задумчиво тянет Германия. — Да, — радостно кивает Италия. В комнате Людвига теперь стоит уютный камин. — Ты будешь приходить реже? — Нет. Я первым хочу увидеть, как всё заканчивается хорошо. Людвиг улыбается. Италия — неисправимый оптимист. Германия — неисправимая машина. Деталей для её починки нет, потому что он чёртов эксклюзив. Разве вместе они могут работать исправно?

год пятьдесят четвёртый, февраль

Германия занят своими делами, Италия — своими, но они знают, что всё хорошо, и думают, что это запоздалый рождественский подарок.

год пятьдесят четвёртый, март

Италия много смеётся. Германия учит его играть в шахматы и поддаётся. Дарит на день рождения сборник с нотами различных песен. Италия не притворяется, что ему хорошо.

год пятьдесят четвёртый, апрель

Италия промокает, подхватывает насморк и звонит каждый вечер Германии доложить о своём здоровье. Не ему так хочется — это просьба Людвига, которая принимается за приказ.

год пятьдесят четвёртый, май

Романо ворчит, что Италия снова много времени проводит за границей. Италия улыбается и говорит, что за это будет готовить лучшие ужины в стране.

год пятьдесят четвёртый, июнь

Германия набирается сил и впервые выезжает из дома — в дом Италии, где его, конечно же, ждут. Романо демонстративно оставляет их одних. Людвиг гладит собак и думает о том, что, может быть, история действительно закончится хорошо.

год пятьдесят четвёртый, июль

Италия разбивает коленки и прячет царапины под длинными брюками. А всё потому, что он слишком быстро бежал от поезда; быстро — чтобы все мысли вылетели. Ничего хорошего от чужой поездки ждать не приходится. Германию заставляют встретиться с советским домом.

год пятьдесят четвёртый, август

Германия не в том настроении. Италия даже не удивлён.

год пятьдесят четвёртый, сентябрь

Германия не в том настроении. Италия — давно уже тоже.

год пятьдесят четвёртый, октябрь

Германия не в том настроении. Италия хочет набрать его номер и снова поздравить, но не решается.

год пятьдесят четвёртый, ноябрь

Германия не в том настроении. Италия готов плеваться от этой формулировки как от английской еды.

год пятьдесят четвёртый, декабрь

Италия снова делает открытку, но не посылает её. Германия... хотя бы в сознании.

год пятьдесят пятый, январь

Италия приносит в немецкий дом апельсины. Германия задумчиво пьёт чай и вдыхает запах цитрусовых. Оба молчат. Никто не может понять, в каком Германия настроении.

год пятьдесят пятый, февраль

Германия дерётся с Пруссией. Италия приглашает к себе красивую девушку, чтобы она рассказала о вспышках агрессии.

год пятьдесят пятый, март

Германия предпочитает носить чёрное, будто это траур по самому себе. Италия рисует почему-то Священную Римскую империю.

год пятьдесят пятый, июнь

Италия снова решает, что хватит уже быть таким преданным, в самом деле, ведь все ему об этом говорят, надо же жить как-то самому, Германия и сам без него, надоедливого такого, справится.

год пятьдесят пятый, июль

Лето тёплое, итальянские города раздеваются, жизнь идёт своим чередом. Италия посреди всего этого стоит одиноким немецким монастырём.

год пятьдесят пятый, август

Они болтают по телефону практически каждую ночь. Италия считает, что это не выглядит таким же странным, как его постоянные визиты. Италия и не замечает, что не высыпается, но это видно другим.

год пятьдесят пятый, сентябрь

Германия приглашает его к себе, и Италия правда рад бы, но Романо заболел, а начальник настаивает на том, чтобы братья выполнили хотя бы самую важную работу, и Феличиано, который так не любит трудиться, всё-таки засядет за эти документы. По крайней мере, во время работы можно представлять, как с такими трудностями справляется Германия, и равняться на него.

год пятьдесят пятый, октябрь

Австрийский дом празднует независимость. То, что Германия смог выбраться на изысканное венское торжество, — уже подарок судьбы. Италия много смеётся, болтает и мирит всех, у кого были какие-то недомолвки. Германия выглядит уставшим, но радостным, потому что чувствует себя в кругу семьи. Италия засыпает у него на плече.

год пятьдесят пятый, ноябрь

Италия снова сидит в комнате-палате и предлагает разрисовать стены, чтобы было веселее, и удивляется даже, почему не додумался раньше. Германия советует в следующий раз одеваться теплее. Оба притворяются уверенными в этом следующем разе.

год пятьдесят пятый, декабрь

Рождество встречают снова у Австрии с Пруссией — первое во время новой независимости. Италия с Германией не дарят друг другу ничего совсем личного, будто чего-то опасаются.

год пятьдесят шестой, январь

Германия не в том настроении. Италия отрешенно думает, что, может, это и правда к лучшему.

год пятьдесят шестой, февраль

Италия ругает себя за мысль о том, что его устраивает эта ситуация. Италию снова просят уйти, не оправдываясь: надоело.

год пятьдесят шестой, март

Италия думает, что вся проблема в том, что он сообщает о каждом своём визите тем, кто лечит Германию. Он решает пробраться тайно, ночью, очаровав не самую прекрасную немку. Людвиг спит, Италия пристраивается рядом и не знает даже, что играет в русскую рулетку на европейский лад. Если Германия будет не в том настроении — будет беда. Международный скандал из-за двоих, оказавшихся в одной постели. В итальянском мировоззрении подобное даже не тянет на главную новость. Италия много ворочается, но засыпает; лет десять, может, больше уже так не делал: прошли времена тренировок, а учиться ему нужно ещё многому. Германия просыпается, видит Италию рядом и в первую секунду чувствует нелогичное счастье. Потом — тревогу и недоумение, смешанные со смущением. Людвиг старается не двигаться, чтобы не причинить возможных неудобств, хотя это его кровать и не он должен думать о неудобствах, но таков уж его характер. Феличиано улыбается во сне. А когда просыпается, то потягивается совершенно нахально, будто чувствует себя дома. — Зачем ты это сделал? — интересуется Германия, и гнева в его голосе меньше, чем он планировал. — Я мог бы проснуться не в том настроении, ударил бы тебя или оскорбил. Италия пожимает плечами. — Мне просто так захотелось. Германия вздыхает. В его жизни всё гораздо сложнее.

год пятьдесят шестой, апрель

Они практически не пересекаются: вновь какие-то дела, в основном у Германии, и Италия не понимает, откуда вообще берётся какая-либо работа. Но, поскольку Людвигу можно звонить и говорить с ним до полуночи, Феличиано всё ещё улыбается во сне.

год пятьдесят шестой, июнь

Германия не в том настроении. Италия перестаёт улыбаться — хотя бы во сне.

год пятьдесят шестой, июль

Германия не в том настроении. Италия находит верное описание своему состоянию: он скучает.

год пятьдесят шестой, август

Италия беззаботно вышагивает по улицам Берлина. Он ходил по одним и тем же столько раз, что уже их выучил, но всё равно восхищался. Италия никого не спрашивает и заходит в комнату Германии. Людвиг сидит за письменным столом, но, увидев Феличиано, резко встаёт, хватает Варгаса за плечи и выводит из комнаты. Смотрит на него несколько секунд так, будто проклинает его, а потом захлопывает дверь перед самым его носом. Германия был не в том настроении. Италия удивляется, что всё прошло так безобидно.

год пятьдесят шестой, сентябрь

Романо, в очередной раз ругаясь на всё в этой жизни сразу, устало спрашивает, не надоело ли Италии так много улыбаться и не болят ли у того скулы. Италия пожимает плечами. Он теперь усвоил, что есть боль — физическая и моральная — с которой необходимо жить постоянно.

год пятьдесят шестой, октябрь

Италия думает, уместно ли поздравлять с днём рождения того, кто не празднует. Он присылает книгу, на форзаце которой рисует Людвига и Феличиано, держащихся за руки. Германия лаконично и несколько сухо благодарит.

год пятьдесят шестой, ноябрь

— Соблюдай дистанцию, — в очередной раз после возвращения Италии ворчит Романо. — Ты же знаешь, что мы пытались, — беззаботно отвечает Италия. Под "мы" он подразумевает себя и Германию. — У нас не получается избегать друг друга. — Fascine! — бросает Романо. — Так и знал, что этот немецкий извращенец тебя испортит. Италия даже не краснеет, думая о том, что это действительно всё меньше походит на дружбу.

год пятьдесят шестой, декабрь

Германия закрывает все двери, отключает все телефоны, чтобы не слышать разных поздравлений. Оставляет включённым лишь тот телефон, номер которого известен самым близким; Людвиг считает, что таких нет. Именно этот аппарат звонит двадцать пятого. — С Рождеством, мой лучший друг! — радостно кричат в трубку. У Германии дёргается глаз. Итальянский голос для него самый знакомый.

год пятьдесят седьмой, январь

Италия мечется между двумя городами, между разными климатами, для него будто исчезают все границы. Германия больше не говорит ни слова против.

год пятьдесят седьмой, февраль

— Почему ты не напоминаешь мне о том, как плохо я с тобой обращаюсь во время неправильных настроений? Я чувствую вину, — хмурится Германия. Он не знаток человеческих отношений, однако всем известные инструкции этикета гласят: виноват — извинись. — Я тебя ни в чем не виню. Я только рад каждому моменту, когда мы можем вот так пообщаться, — Италия улыбается, и Германии становится легче.

год пятьдесят седьмой, март

Италия жертвует своим днём рождения и проводит его в берлинском доме. Германия готовит в его честь вкуснейшее печенье.

год пятьдесят седьмой, апрель

— Снова ты? — хмурится Германия при виде Италии. У него опять не то настроение. — Почему ты постоянно приходишь? — Мне хорошо с тобой, — пожимает плечами Феличиано. — С любым тобой. Германия закрывает дверь перед ним — уже даже не захлопывает.

год пятьдесят седьмой, май

Италия видит двойную радугу. И сквозь неё — берлинские дожди.

год пятьдесят седьмой, июнь

Италия шепчет в трубку: — Мне страшно, скажи же, что всё будет хорошо! Гудки сменяются сонным голосом Германии, и Италия теперь не шепчет, а радостно заявляет: — Я уверен, что всё будет хорошо! В этом оба почти не слышат отчаяния, а потому на несколько секунд позволяют себе в это поверить.

год пятьдесят седьмой, июль

Италия знает основные берлинские улочки, но засматривается на новые дома, сворачивает не туда и теряется. С широкой улыбкой он подходит к незнакомцам, чтобы узнать дорогу, но немцы не любят разговаривать с иностранцами и избегают его. Начинается гроза, загоняющая бездомных в жуткие городские дыры. Италии некуда деться; раскаты грома напоминают взрывы, и от этого страшно. Он готов расплакаться из-за страха и неудачливости. Германия появляется почти из ниоткуда: про заблудившегося итальянца ему рассказали добрые знакомые. Он смотрит на Феличиано с облегчением, тот бросается обнимать Людвига. В дом Германия несёт Италию на спине, и Варгас впервые за долгое время чувствует себя защищенным.

год пятьдесят седьмой, август

Германия не в том настроении. Италия предпочитает большую часть времени проводить во сне.

год пятьдесят седьмой, сентябрь

Германия смотрит на очередной ливень, и за стеной дождя ему мерещится римская радуга.

год пятьдесят седьмой, октябрь

Италию приглашают на тихий семейный праздник; он удивлен, что Германия решился отмечать день рождения. Феличиано так устаёт, что засыпает в кровати Людвига; он просыпается, когда Германия заходит в комнату. — Прости, я сейчас встану, — пытается быстро слезть Италия, но путается в одеяле. — Можешь остаться, — ложится Германия рядом. Италия шутливо отдаёт честь и никуда не уходит. Он должен бояться, что Германия проснётся не в том настроении, но слишком ему доверяет. И оба почти не удивляются, что на утро всё хорошо.

год пятьдесят седьмой, ноябрь

Германия спрашивает у Италии, что же между ними происходит; может быть, потому что надоело выслушивать предположения Пруссии, может быть, потому что до него донеслись какие-то слухи. Не существовало никакого самоучителя по итальянцам, а потому невозможно понять, каким словом стоит обозначить привязанность Феличиано и нежелание Людвига его прогонять. Италия вместо этого поёт знаменитую итальянскую песню о любви. Германия ни слова не понимает, но послушно кивает, будто принимает всё как есть.

год пятьдесят седьмой, декабрь

Италия звонит по всем известным ему немецким номерам. Телефоны включены, однако Германия просто не берёт трубку.

год пятьдесят восьмой, январь

— Наконец-то ты будешь большую часть времени проводить дома, — радостно заявляет Романо. Он не желает своему брату зла, однако колкости для него не выглядят как что-то плохое. Италия не выглядит сильно восторженным по этому поводу. Германию заставили на целых полгода покинуть дом, чтобы совершить какое-то важное путешествие по разным странам, в число которых Италия не входил. Феличиано считает: месяц первый. Он, наверное, переживёт, ведь уже приходилось терпеть такие долгие расставания.

год пятьдесят восьмой, февраль

Италия считает: месяц второй. Становится как-то неуютно, но всё это сглаживается работой, помогающей стране процветать.

год пятьдесят восьмой, март

Италия считает: месяц третий. Он заставляет себя гулять так, чтобы даже не оказываться в тех кварталах, которые он проходил, когда шёл к границам страны.

год пятьдесят восьмой, апрель

Приходит запоздавшая открытка-поздравление, и Италия буквально сияет. И даже как-то спокойно считает: месяц четвёртый.

год пятьдесят восьмой, май

Италии грустно, одиноко и страшно, он кажется себе беззащитным. Он считает: месяц пятый. Выдыхает это как-то обречённо, но греется надеждой, что вот ещё немного — и всё станет хорошо.

год пятьдесят восьмой, июнь

Италия с затаённой надеждой произносит: месяц шестой. Ему больше не хочется ничего считать.

год пятьдесят восьмой, июль

У Италии для Германии припасено множество улыбок и множество объятий, и он готов отдать их все разом. Его останавливают и говорят что-то про неудачное время и не то настроение. Италия приходит домой и плачет в подушку — тихо, чтобы никто не заметил.

год пятьдесят восьмой, август

Для Италии совершенно нормально выражать все чувства, не скрывать эмоций, громко смеяться и плакать по любому возможному поводу. Он ничего не может сдержать в себе, потому что знает: будет сдерживаться — сломается. Германия же вот держал всех своих демонов, что одевались только в военное и говорили точно и выверенно, — и вот он ломается. Италии достаются самые острые осколки.

год пятьдесят восьмой, сентябрь

Италия почти скулит под берлинскими стенами. Ему больше некуда пойти, кроме как к этому строгому зданию. Ему говорят, что внутри — настоящий ад. Италия готов за Германией пойти даже туда.

год пятьдесят восьмой, октябрь

Сотня приготовленных объятий и улыбок забываются; Италия вспоминает только одно, а вместо улыбок — слёзы. Он плачет на плече Германии, потому что вымотавшие его полгода одиночества потащили за собой ещё несколько месяцев такого же скулежа. Феличиано и не знал даже, что так плохо воспринимает мир без Германии. Людвиг успокаивающе гладит его по волосам, а потом целомудренно целует его в лоб, чтобы Италия успокоился. — Я тебя люблю, — шепчет Италия, уткнувшись носом в плечо Германии. Но Людвиг делает вид, что это лишь от избытка эмоций. Он всё равно не понимает значения этих слов.

год пятьдесят восьмой, ноябрь

Италия проводит всё время у Германии, и даже Романо перестаёт ругаться по этому поводу. В конце концов, у Феличиано по-особому блестят глаза, когда он возвращается из Берлина.

год пятьдесят восьмой, декабрь

Под Рождество Италия несколько испуганно, но очень серьёзно требует у Германии обещания, что он больше его не оставит на такое долгое время. Германия обещает, и вместо рукопожатия они отдают друг другу честь, будто всё ещё на поле боя.

год пятьдесят девятый, январь

Германия не в том настроении. Италия не волнуется: Людвиг всегда держит свои обещания, особенно если дал их Феличиано.

год пятьдесят девятый, февраль

Италия всё ещё успокаивает себя тем, что Германия никогда не нарушает обещаний. Впервые Феличиано по-настоящему задумывается о том, что Людвиг может никогда и не вернуться к своему нормальному состоянию и остаться этим чужаком Йозефом. Варгаса пробирает дрожь; он чувствует, как у него поднимается температура.

год пятьдесят девятый, март

Германия говорит по телефону много приятных вещей и просит, чтобы Италия поскорее поправлялся. Феличиано ему это обещает. Голос у Германии какой-то невообразимо грустный; Италия втайне надеется, что это из-за того, что Людвиг скучает.

год пятьдесят девятый, апрель

Германия приезжает к Италии сам. Феличиано устраивает им прогулку по каналам Венеции, будто боится теперь, что не успеет показать всю эту красоту. Людвигу нравится, хотя он знает, что жить тут бы не смог. На автомате — может быть, в сознании срабатывает очередной алгоритм этикета — Германия подаёт руку Италии, помогая сойти с гондолы на берег, и Феличиано ничуть не смущается. Гондольер смотрит им вслед с каким-то истинно итальянским пониманием.

год пятьдесят девятый, май

Италия и Германия лежат вместе на траве в одном из римских парков. Феличиано пытается спеть что-то на немецком, и Людвиг уверен: это самое нежное звучание его родного языка, которое только может быть в мире.

год пятьдесят девятый, июнь

— Не в том настроении? — хмурится Италия и уходит прочь, даже не выслушав очередных слов сочувствия.

год пятьдесят девятый, июль

— Уехал в гости к России? — снова хмурится Италия, уходит прочь и думает о том, что не только скучает, но и начинает ревновать. Второй половине Германии тоже может кто-нибудь понравиться, и тогда его придётся делить с кем-то. Феличиано начинает грустить, но потом отбрасывает эти мысли. Разве может Германия предать его?

год пятьдесят девятый, август

Разве может Германия предать его? Однако своё обещание он почти нарушил. Италия, впрочем, не перестаёт верить в хороший конец.

год пятьдесят девятый, сентябрь

— Тебе, наверное, холодно у меня осенью и зимой, — говорит Германия и смотрит с нескрываемой заботой. Италия отмахивается. Разве может быть холодно рядом с Людвигом?

год пятьдесят девятый, октябрь

— Ты мог бы ограничиться звонком, — Германия смотрит на запыхавшегося Италию, который кутается в пальто. Людвиг ещё не осознал до конца, что уже чёртовых десять лет Феличиано живёт на два дома и привык ко всем этим сменам температур. В этом году праздник тоже решили не устраивать, но Варгасу здесь всегда рады. Италия протягивает несколько коробок с подарками и целует Германию в щёку, вставая на носки. — Я желаю тебе счастья, — шепчет он. И под этой краткостью — море тепла в бездне отчаяния. Полноценного счастья они не видели очень, очень давно.

год пятьдесят девятый, ноябрь

Германия не в том настроении. Италия скрещивает пальцы на удачу, чтобы в следующем месяце...

год пятьдесят девятый, декабрь

...Германия вместе с ним оказался в доме Австрии. Италия облегчённо вздыхает и проводит с Людвигом большую часть времени. Удача, должно быть, по происхождению итальянка.

год шестидесятый, январь

Италия в немецком магазинчике покупает две чашки совершенно разного кофе. Одну забирает себе, другую отдаёт первому попавшемуся бездомному. Германия не в том настроении.

год шестидесятый, февраль

Месяц выдался в Берлине морозный. Италия забегает в кабинет к Германии и усаживается у камина. — Что ты здесь забыл? — строго спрашивают у него за спиной. Феличиано понимает: его не успели предупредить о настроении. — Не выгоняй меня, пожалуйста, — начинает он хныкать, потому что на улице ужасный мороз и ему действительно нужно согреться, — там очень холодно, а тут есть камин. Германия махает рукой и выходит из кабинета сам. Италия празднует маленькую победу.

год шестидесятый, март

Германия приезжает в Рим с официальным визитом. Он не в том настроении, но начальник решил, что и с нелюбимыми европейскими странами нужно поддерживать какие-то отношения. Италия вертится вокруг него, но не слышит ни слова, ни даже официального поздравления. Феличиано больно, потому что вот он, Германия, в его доме, приехал прямо ко дню рождения, но никакого тепла с собой не принёс. Однако Варгас обещает себе держаться и улыбаться даже больше, чем обычно.

год шестидесятый, апрель

Италия не считает Германию предателем. Он не может испытывать к нему ненависти или злиться на него. Нет, он просто принимает все трудности, какие приносит ему общение с Людвигом, и верит в счастливый конец. — Когда эта военная машина развалится, — шипит Романо после отъезда немецкой делегации, — именно ты окажешься под обломками, если сейчас не отойдёшь в сторону. Италия и не думает отходить. Он думает, что это будет красиво. Да к тому же он уверен, что немецкие машины — самые надёжные, даже если кажется, что они вот-вот взорвутся.

год шестидесятый, май

Германия в том настроении, но Италию не пускают дела. Он должен съездить к некоторым другим странам, потому что его вынуждает начальник. Феличиано шлёт огромное количество открыток по заученному родной мелодией адресу.

год шестидесятый, июнь

— Я по тебе очень сильно скучал, — Италия обнимает Германию несколько дольше привычного. Людвиг знает, что Феличиано приходится тяжелее: тот не отключается, и всё время ожидания новой встречи ему нужно что-то делать, отсчитывать дни и надеяться на лучшее. — Я тоже, — осторожно замечает Германия. В последнее время его совсем перестаёт напрягать любовь Италии к объятиям, прикосновениям и признаниям в любви. Варгас больше не говорит ничего важного, но оставляет много в подтексте, и Людвигу впервые кажется, что он научился понимать людей без инструкций — хотя бы немного. Они снова засыпают в одной кровати, и Германия почти уверен, что завтрашнее утро будет безопасным.

год шестидесятый, июль

Как в старые времена, они собираются на пляже втроём: Италия, Германия и Япония. Последний чрезмерно трудился все эти годы, хотя и иногда навещал Людвига. Его выгнал собственный начальник, а Италия с удовольствием принял друга у себя. Япония смотрит на них с какой-то радостью, а потом говорит, что ему стоит оставить их наедине и что он очень рад за них. Потом почему-то краснеет и добавляет, что действительно их оставит, потому что его позвал к себе Греция. Германия не понимает особого умиления Японии, но зато Италия доволен, а значит, и ему стоит быть довольным тоже.

год шестидесятый, август

Италия и Германия занимаются своими делами, но каждый вечер созваниваются и говорят обо всём. Феличиано беззаботен, а Людвиг взял на себя оплату счетов как со своей стороны, так и со стороны собеседника.

год шестидесятый, сентябрь

Ничего не меняется, только звонки становятся короче и даже не каждый день. У Италии плохое предчувствие. Если у удачи итальянские корни, значит, она может где-нибудь и загулять.

год шестидесятый, октябрь

Италия присылает поздравительную открытку, но ответа не получает. Удача обходит их всех стороной.

год шестидесятый, ноябрь

Может быть, у боли — немецкие корни?

год шестидесятый, декабрь

— Я уже чуть больше десяти лет в этом состоянии, — обречённо говорит Германия. Они вдвоём сидят у камина в том самом кабинете, и рождественского настроения нет ни у кого. — Я к нему привык, и я боюсь, что оно станет постоянным. Людвиг не смотрит в глаза Феличиано. Италия вздрагивает. Такие разговоры значат лишь то, что Германия потерял надежду.

год шестьдесят первый, январь

Италия замечает, что Романо всё чаще пропадает из дома, много ругается, знает много новых людей и ночует у Испании. Феличиано становится страшно. Он иногда чувствует себя совершенно одиноким и потерянным, потому что ему действительно не к кому пойти.

год шестьдесят первый, февраль

Италия порывается позвонить Германии, рассказать о переживаниях, но знает, что наткнётся на холодный голос и ругательства. Итальянская паника — сквозь толпу улыбающихся людей прыгать в горячее море с ужасающей надеждой не выплыть.

год шестьдесят первый, март

— Помоги мне, Германия! — кричит Италия в трубку. — Fick dich! — грубо отвечает ему Германия, буквально доводя до слёз. Оба вдруг понимают, что грядёт что-то такое же грубое, противное и страшное.

год шестьдесят первый, апрель

Германия держит Италию в объятиях, а тот дрожит от нахлынувших эмоций. — Прости, что я был груб с тобой, — морщится Людвиг после рассказа Феличиано. — Расскажи теперь, что случилось. Италия, чуть всхлипывая, рассказывает о Романо и мафии. Германия сдерживает ругательства и строго-настрого запрещает Феличиано связываться с новыми друзьями брата. — Всё наладится, ты же знаешь Романо, он не пропадёт, тем более, у него есть свой защитник, — успокаивает Германия Италию. Он знает, что Феличиано наивен, но любой приказ от Людвига он до сих пор выполняет беспрекословно, а значит, и с бандитами не свяжется. — Я буду звонить тебе каждый вечер и проверять, всё ли у тебя в порядке, — строго говорит Германия. Италия успокаивается. Теперь он чувствует себя под защитой.

год шестьдесят первый, май

Италия отчитывается каждый вечер. Романо уже из этого не вытащить, да он, кажется, даже счастлив был попасть в криминальную среду. Зато Феличиано чувствует себя спокойней, когда есть, кому сообщить о том, что он без проблем добрался от границы до дома или что он сегодня избежал неприятностей.

год шестьдесят первый, июнь

Германии тяжело. Он видит, что раскол внутри страны усиливается, поэтому работы тут будет больше, но и у Италии всё не так хорошо и ему нужно помогать. Людвиг не может точно ответить, почему он чувствует какую-то ответственность за Феличиано, но поделать с собой ничего не может. Он закрывает глаза и медленно считает до десяти по-итальянски. Успокаивается и с новыми силами принимается за работу.

год шестьдесят первый, июль

— Это ужасно, — шепчет Италия и держит Германию за руку. Тот остекленевшими глазами смотрит, как закладывают Берлинскую стену.

год шестьдесят первый, август

Официальное открытие позорной стены, делящей город, вызывает кучу споров, а Людвигу оно причиняет неимоверную боль. Он теряет сознание.

год шестьдесят первый, сентябрь

Италия приходит к нему с цветами. — Всё наладится, — говорит он и ставит белые лилии в вазу. Германия вдруг снимает с себя рубашку и поворачивается к Италии спиной. Феличиано вскрикивает. Вдоль позвоночника Германии проходит царапина, напоминающая вид на Берлинскую стену сверху.

год шестьдесят первый, октябрь

Германия в том настроении, но Италию просто к нему не пускают. Людвиг никого не может видеть. Собственная боль и внутренние проблемы накрывают его так, что он не может выйти из этого кокона самоуничижения и сломленности. Немецкое отчаяние — бежать по этим прекрасным величественным улицам и броситься под колёса самому аккуратному водителю в надежде получить раны, не совместимые с жизнью.

год шестьдесят первый, ноябрь

Италия пробегает мимо охраны. Германия сидит в кресле у камина, и Феличиано падает рядом с ним на колени и обнимает его за ноги. — Ты чего? — Людвиг боится пошевелиться. — Не отказывайся от меня, пожалуйста! — отчаянно просит Италия. Германия проводит ладонью по его волосам, потом чуть притягивает его за подбородок, наклоняется и смотрит в глаза. — Никогда, — твёрдо говорит он. Италия не выдерживает — ему очень хочется забрать как можно больше боли — и тянется вперёд. Поцелуй выходит неожиданным, вымученным — и в каком-то роде долгожданным. Германия смотрит на Италию несколько испуганно, потому что не знает, что делать дальше, а Феличиано вдруг улыбается. — Мы переживём с тобой это, я обещаю. И Людвиг вдруг опрометчиво верит.

год шестьдесят первый, декабрь

Германия много думает обо всём этом. Он привык, что если любовь, то сначала долгие ухаживания, театры, цветы, рестораны, признания, потом более серьёзные отношения, потом свадьба, семья, дети... С Италией всё было не так, но не чувствовалось, что это неправильно. Германия вообще боится, что разучился что-либо чувствовать. Италия не замечает этих терзаний и ведёт себя по-прежнему. Рождество они встречают вдвоём в Риме, проводят его тихо, как будто опасаются, что в скором времени сорвут голос на крике или слезах.

год шестьдесят второй, январь

Италия вдруг увлекается оригами и складывает журавлей из немецких газет. Германия даже не в том настроении не решается выбрасывать фигурки в камин.

год шестьдесят второй, февраль

— Разве тебе не страшно оставаться со мной? — интересуется Людвиг скорее для того, чтобы ещё раз успокоить свою совесть. — Я чувствую себя в безопасности, — уверенно кивает Италия. И Германия безоговорочно верит, ведь у Феличиано никогда не было проблем с правильной оценкой ситуации, верно?

год шестьдесят второй, март

Италии либо благосклонно кивают в этом доме, либо сочувственно сообщают о неправильном настроении. Но почему-то сегодня все выглядят растерянно и испуганно. Феличиано не заботит выражение лиц других, он заходит в комнату Германии без всяких опасений. Людвиг сидит на кровати, вокруг него — начальники со своими коллегами. Италия приветливо машет рукой; он бы с радостью бросился в объятия, но почему-то при других неловко. — А это что за молодой человек? — заинтересованно спрашивает Германия. Италия так и замирает с приветливой улыбкой, будто его отключили от его вечного солнца. — Это... — смущённо подбирая слова, начинает один из присутствующих, — это Италия, ваш друг. Феличиано, может быть, поспорил насчёт друга, но сейчас это его не заботит. Германия выглядит виноватым. — Прости, Италия, я ничего не помню обо всех, с кем общался. Извини, — и он тяжело вздыхает. — У него та царапина стала больше, мы пытались наложить швы, — начинает быстро объяснять девушка, похожая на медсестру, — но ничего не помогает. У Германии теперь частичная амнезия, он не помнит отношений с другими странами. Италия ничего не может сказать, только чувствует, что ещё немного — и он расплачется. Не произнеся больше ни слова, Феличиано уходит.

год шестьдесят второй, апрель

К Германии никого не пускают. Италия становится первым, кто рисует граффити на Берлинской стене.

год шестьдесят второй, май

Италия звонит каждый вечер. Людвиг вежливо отказывается от разговоров.

год шестьдесят второй, июнь

Италия присылает букет маргариток. Ответа не приходит.

год шестьдесят второй, июль

Италия присылает настоящее бумажное письмо. Ответа снова не приходит.

год шестьдесят второй, август

Италия шлёт отчаянные телеграммы. Германия удивляется своим познаниям в итальянском, но не отвечает.

год шестьдесят второй, сентябрь

Италия иногда забывает улыбаться. У Германии, по слухам, всё хорошо.

год шестьдесят второй, октябрь

Эта идея приходит в голову Италии солнечным лучом, и он цепляется за неё, как всегда цепляется за свет. Он пробирается к Германии тайком от всех. И пытается его поцеловать. Людвиг мягко, но настойчиво останавливает его. — Послушай, Италия, я правда не помню, какие отношения нас связывали. Возможно, прошлый я, раздираемый противоречиями в своём сознании, был к тебе непомерно добр, — он тяжело вздыхает, но продолжает. — Только теперь всё изменилось. Я не люблю тебя, Италия. Феличиано готов заплакать, но он держится изо всех сил. Тихо извиняется и уходит. И потом, конечно, плачет почти всю ночь в своём родном доме.

год шестьдесят второй, ноябрь

_________________________________________

год шестьдесят второй, декабрь

_________________________________________

год шестьдесят третий, январь

_________________________________________

год шестьдесят третий, февраль

_________________________________________

год шестьдесят третий, март

Италия пропускает через себя понятие ''отчаяние''. Германии снятся безупречно влюблённые итальянские дети.

год шестьдесят третий, апрель

_________________________________________

год шестьдесят третий, май

__________________________________________

год шестьдесят третий, июнь

— Такого конца никто не ожидал, конечно, — у Романо сегодня настроение для разговоров. — Зато ты теперь делаешь самые важные дела, которые спихивает на нас начальник. — А почему ты это не делаешь? — Феличиано не хочет возмущаться, скорее, хочет просто поддержать разговор. — Мне лениво, — пожимает плечами старший брат, и здесь это является одной из самых веских причин. Италия бы тоже мог лениться, но тогда все его мысли заняты были бы совершенно другой страной.

год шестьдесят третий, июль

— Германия расколота, герр Варгас, и потому и само её олицетворение — это осколки, — говорит важный человек, похожий на доктора. Два осколка по разные стороны стены, которые вырезали на коже Людвига жуткий шрам, причиняющий такую боль, что его сознание снова помутилось. Италия это понимает. Италия думает, что он сможет найти лучшего ювелира, который соединил бы эти осколки.

год шестьдесят третий, сентябрь

— Германия разорвана противоречиями, герр Варгас, и потому и само её олицетворение — это два лоскута разных тканей, — говорит всё тот же важный человек, не пускающий Феличиано в уже привычную комнату. Италия это сравнение тоже понимает. Однако он готов уколоть пальцы иголкой, лишь бы сшить эти лоскуты.

год шестьдесят третий, октябрь

Италия под окнами немецкого дома поёт родные для них двоих колыбельные. Это ни черта не меняет.

год шестьдесят третий, ноябрь

_______________________________________

год шестьдесят третий, декабрь

Италия первый раз в жизни отказывается праздновать Рождество.

год шестьдесят четвёртый, январь

Кто-то из немецких советников вдруг предлагает всё-таки разрешить Германии общаться с другими. Влияние либо советского дома, либо европейских стран может как-то изменить Людвига и вернуть ему важные воспоминания. То, что у него за это время не случалось припадков не того настроения, не получалось использовать в своих целях. И если Германия вспомнит о том, как к кому он относится, то проще будет выстраивать будущую политику. Италия приходит на эти разрешённые встречи последним и проводит с Людвигом больше всего времени. Он не чувствует неловкости, много болтает и шутит. Феличиано видит, как сквозь плотные шторы пытается пробиться солнечный луч. В нём поселяется надежда.

год шестьдесят четвёртый, февраль

— Я, наверное, очень строго с тобой обходился, — пытается угадать Германия. — Ты был лучшим командиром в моей жизни, — с улыбкой возражает Италия, не уточняя, что Германия был единственным.

год шестьдесят четвёртый, март

За все их встречи Германия остаётся вежливым, учтивым и тактичным. Он не спрашивает, почему Италия тогда полез целоваться. Он не напоминает, что не любит его. Феличиано просто счастлив, что Людвиг рядом.

год шестьдесят четвёртый, апрель

Италия долго извиняется за то, что встреч с ним будет меньше, потому что ему нужно кое с чем помочь брату. Германия не вспоминает про мафию и вздыхает с облегчением.

год шестьдесят четвёртый, май

— Кто это сделал? — строго спрашивает Германия, проводя по царапине на щеке Италии. Он не знает, откуда в нём взялась эта потребность защитить римского паренька, но она буквально перерастает в острую жажду. — А, ерунда, — отмахивается Феличиано и ловко переводит разговор на другие темы. Людвига впервые с момента потери памяти мучает бессонница.

год шестьдесят четвёртый, июнь

Италию просят не приходить больше, потому что он вызывает беспокойство у Германии. Феличиано будто снова летит в уже знакомую бездну безнадёжности и отчаяния.

год шестьдесят четвёртый, июль

_________________________________________

год шестьдесят четвёртый, август

_________________________________________

год шестьдесят четвёртый, сентябрь

У Италии больше не получается складывать оригами. У Германии, по слухам, всё не так уж и хорошо.

год шестьдесят четвёртый, октябрь

Италия получает новости от Романо, Романо — от Испании, Испания — от Пруссии, а тот, скорее всего, видел всё сам. По этим новостям выходит, что Германия всё вспомнил; просто так проснулся и объявил, что помнит все свои отношения. Италия вертится у телефона, но боится позвонить: слишком уж хорошие новости, слишком уж долгий и сложный путь сплетен они прошли. В конце концов, Людвиг мог бы и сам позвонить, если бы вспомнил. Но телефоны молчат.

год шестьдесят четвёртый, ночь с октября на ноябрь

Франция, поддавшийся экстравагантным желаниям, устраивает настоящую вечеринку на Хэллоуин. Англия приходит сюда поворчать о том, как испорчены его традиции, а Америка — чтобы похвастаться навороченным костюмом. Здесь собираются многие страны, воевавшие во Второй мировой, кроме стран советского дома и Китая. Италия здесь, чтобы узнать что-то новое. — Почему ты в женском платье? — Романо морщится, может быть, не из-за того, что ему неприятно, а из-за того, что сам он бы никогда не решился на такую смелость. — Мне захотелось нарядиться девушкой, — широко улыбается Феличиано. — Это напоминает о детстве. Италия вертит головой в поисках Германии, на присутствие которого тайно надеялся. Он чувствует, что его запястье обхватывает чья-то рука в кожаной перчатке. Италию тянут из толпы, из шумного дома Франции на улицу, а у него нет веских причин сопротивляться. Германия прижимает его к стене. До них доносится шум продолжающейся вечеринке, и это, пожалуй, единственное, что напоминает о том, что они ещё живы. — Я всё вспомнил, — просто говорит Людвиг. — Помогли твои разговоры и какая-то химия, возможно, пробудили мой мозг с помощью наркотиков. Италия восторженно хлопает в ладоши. — Я рад, что ты вернулся. Германия как будто пьян; возможно, это последствия неизвестной Варгасу химиотерапии. Людвиг вдруг встаёт на одно колено перед Феличиано. У Италии приятно кружится голова. Германия проводит рукой по ноге итальянца — кожей по коже — чуть задирает подол его юбки и оставляет поцелуй под коленкой. — Прости, что сказал, что не люблю тебя, — он смотрит снизу вверх; Италия безудержно краснеет и не чувствует за собой право обвинять. — Всё хорошо, — улыбается он, — я всё понимаю. Людвиг поднимается и как-то странно смотрит на Феличиано. — Спасибо тебе за это. Варгас не совсем понимает, за что его благодарят, но кивает в ответ. Он медленно осознаёт: больше длинных прочерков в его жизни не будет, Германия вернулся, Германию вытащили его беседы и колыбельные, Германия его любит, пусть и говорит это, находясь под действием лекарств. И Италия совершенно искренне хочет жить.

год шестьдесят четвёртый, ноябрь

Германия не в том настроении. Вероятно, каждой из отключённых примерно на год личности хотелось вновь заявить о себе. Италия готов бить посуду.

год шестьдесят четвёртый, декабрь

Рождество они встречают вместе. Между ними вырабатывается какая-то дистанция: Германия ещё не разобрался с тем, что он наговорил Италии в тот вечер, а Феличиано вполне достаточно просто быть рядом.

год шестьдесят пятый, январь

— Я боюсь, что твой шрам снова заболит так, что тебе проще будет всё забыть, нежели терпеть эту боль, — делится Италия. — Ничего такого не будет, — строго обещает ему Германия. “Я тоже этого боюсь”. “Я всё равно тебе верю”.

год шестьдесят пятый, февраль

Италия всё так же не стремится к каким-либо объяснениям. У него получается жить просто принимая обстоятельства. Германии чертовски тяжело перенимать такую манеру. Он боится, что у него ничего не получится.

год шестьдесят пятый, март

Италия проводит свой день рождения в немецком доме. Германия, помимо всего прочего, дарит лучший подарок — надежду.

год шестьдесят пятый, апрель

Италия засыпает на плече у Германии. Людвигу нечего сказать против.

год шестьдесят пятый, май

Италия засыпает, положив голову на колени Германии. Людвигу снова нечего сказать против.

год шестьдесят пятый, июнь

Германия возвращается с важного совещания за полночь, удивляется тому, что постель как-то странно заправлена, но потом решает, что у него нет никаких сил выяснять это, и стаскивает одеяло. — Италия! — Людвиг кричит больше от неожиданности, чем от возмущения. И, уже успокаиваясь, добавляет. — Ты хоть надень что-нибудь.

год шестьдесят пятый, июль

Италия думает, что это прекрасно, когда тебя кто-то ждёт дома или когда кому-то можно позвонить и сообщить о том, что нормально долетел и у тебя всё в порядке. Феличиано находится в греческом аэропорту — важная встреча, на которую приглашены оба итальянских брата — и проходит мимо всех телефонных аппаратов. Ему-то некому звонить. Германия не в том настроении.

год шестьдесят пятый, август

Италия присылает открытку с греческими котами. Германия не знает, что ответить: он не умеет ни делать комплименты, ни высказывать искреннюю радость. Он просто отправляет телеграмму, в которой говорит, что рад за Феличиано. Варгас действительно рад: он уже отвык получать ответы на немецком.

год шестьдесят пятый, сентябрь

Романо от Греции возвращается в Рим, Феличиано — в Берлин. Ему кажется совершенно правильным путать столицы. Италия обнимает Германию так крепко, как только может, а Людвиг лишь неловко в ответ приобнимает его за плечи. Варгаса всё устраивает. Каким-то образом он понимает, что есть области жизни, где Германия слабее.

год шестьдесят пятый, октябрь

Германия сам не понимает, почему решился на это, но отказать Италии в почти невинной просьбе — невозможно. Людвиг снимает с себя рубашку и садится к Варгасу спиной. Италия закусывает губу и становится серьёзным; может, он способен быть таким только изучая чужие раны. Раньше это было простой царапиной, повторяющей стену, но сейчас это стало больше походить на трещину, на которую умело наложили шов. — Это ужасно, — выдыхает он. — Я предупреждал, — с каким-то холодом отвечает Людвиг и готовится одеться, как Италия останавливает его. — Можно прикоснуться? — тихо, но без особого стеснения просит Феличиано. Германия сомневается, хотя ему не давали никаких указаний по такому поводу. Италия вечно тянет его на безрассудные поступки, и когда-нибудь Людвиг перестанет задумываться о них вообще. Именно поэтому он просто кивает. У Италии тёплые прикосновения, очень нежные и аккуратные, он будто преображается: никакой неловкости и неуклюжести, когда дело доходит до подобной откровенности. Кожа Людвига холоднее и грубее, и от этого Феличиано ёжится. Как не похож Германия на гармоничные соборы, на восторженные замки и домашнюю римскую помпезность! Он строже, холоднее, лишён этой страсти, разлитой по итальянским улицам, серьёзнее, к тому же, солнце, обожающее южную страну, к нему равнодушно. У Италии дрожат кончики пальцев, когда он не то что действительно думает об этом, но когда чувствует и полностью принимает все их различия. Это накатывает на него от одного прикосновения, щемит так, что он должен немедленно высказаться. — Я тебя люблю, — шепчет Италия на ухо Германии — вот так просто, совершенно искренне и откровенно. Для Людвига это сродни объявлению войны, он вздрагивает и не может ничего сказать в ответ.

год шестьдесят пятый, ноябрь

— Герр Варгас, я очень сожалею, но история повторяется, — строгий человек, похожий на врача, выглядит безмятежным и уставшим одновременно. — Какая история? — Людвиг снова всё забыл, но уж поверьте, теперь мы быстро с этим справимся. — П-почему это случилось снова? — Италия делает шаг назад, будто испугавшись возможного ответа. — Вероятно, очень сильное эмоциональное потрясение, да ещё и кто-то прикасался к его шву, — человек качает головой. — Идите домой, герр Варгас. Я думаю, вам сообщат, если что-то изменится.

год шестьдесят пятый, декабрь

Италия погрязает в самообвинении, потому что понимает, что новый приступ Германии — из-за его нескромной любви. Италии не сообщают об изменениях официально. Просто под Рождество приходит открытка от Людвига. Он желает почему-то тепла и счастья. Для Феличиано в каком-то смысле даже это — один из лучших подарков.

год шестьдесят шестой, январь

Италия приходит к Германии как-то тихо, будто чувствует приближение траура. Людвиг стоит спиной к двери и держит в руках какие-то бумаги. — Scheiße! — сквозь зубы ругается немец. — Г-германия? — испуганно шепчет Италия, не понимая, в каком он настроении. Людвиг резко оборачивается, сминая бумаги в руке. — Что-то случилось? — Италия не делает ни шага назад. — Меня окружают лицемерные ублюдки, — вздыхает Германия. — Моя страна была уродливой машиной смерти, её уничтожили, но обломки превратили в ещё более уродливые машины. Италия ёжится. Он давно не видел Людвига в таком состоянии. — Расскажи, что случилось, — мягко просит Феличиано. Германия смотрит будто сквозь него. Он теперь не знает, кому доверять. Но Италия смотрит так открыто и светло, что его буквально до дрожи хочется затащить в собственную тьму. — Они скрывали от меня, что убивали людей, которые пытались перелезть через стену, — выдыхает Людвиг как-то монотонно и холодно. Италия вздрагивет. Германия каждую жертву принимает как акт жертвоприношения самому себе. Только вот он давно уже против идолов и покровителей. — Они обязаны были докладывать об этом мне, но они пользовались моим другим настроением, и я тогда всё одобрил. Италия тяжело вздыхает. — Ты ни в чём не виноват... Он не успевает договорить: Германия ударяет кулаком по стене. — Я виноват, Италия, потому что допустил это всё, — Людвиг закрывает глаза. Феличиано подходит к нему и пытается обнять, но Германия его останавливает. — Не надо, Италия, — он мягко отталкивает парня. — Я думаю, нам стоит прекратить общение на некоторое время. Варгас открывает рот, чтобы что-что сказать, но Людвиг указывает ему на дверь. Италия уходит и не скрывает своих слёз перед берлинскими улицами.

год шестьдесят шестой, февраль

Италия звонит каждый вечер. Германия сухо отвечает, что у него дела. В какой-то момент Людвиг просто перестаёт брать трубку.

год шестьдесят шестой, март

Италия задувает свечи и просит, чтобы всё стало хорошо. Германия интересуется у Японии способами самоубийства.

год шестьдесят шестой, апрель

— Ты не можешь всю жизнь обвинять себя в ошибках людей, — начинает Италия, войдя в комнату Германии. — Что ты здесь забыл? — грубо спрашивает Людвиг. — Ты не просто мой друг, Германия, — говорит Италия очень серьёзно. Для такого тона он увидел достаточно чужих ран. — Я хочу помочь тебе. Людвигу никто в этот период не предлагает помощи, поэтому он ошарашен. Он находится под тяжёлыми обломками собственного уродства, и лучи итальянского добра до него не доходят. — Италия... — начинает несколько шокированный Германия. — Нет, молчи-молчи-молчи! — панически повторяет Феличиано. — Ты своими словами пытаешься оттолкнуть меня. Италия берёт Германию за руку, и от этого прикосновения обоим становится легче.

год шестьдесят шестой, май

Италия проводит большую часть времени у Людвига, практически боготворя его. Но для Германии уже нет ничего святого.

год шестьдесят шестой, июнь

Германия перечисляет вещи, которые помогают ему не воспользользоваться способами Японии. В этом списке остаётся всего одно слово.

год шестьдесят шестой, июль

"Италия". Германия хмурится, когда это видит. — Дурацкие привязанности... Он бросает листок в камин. У Германии не то настроение.

год шестьдесят шестой, август

Пруссия и Австрия — редкие гости в доме Германии: им не рекомендуют общаться, так как они оказывают плохое влияние. К тому же Людвиг часто оказывается не в том настроении. — Ты не можешь винить себя за своё прошлое, — начинает Пруссия. — Так можно и с ума сойти. — Тебе нужно принять эти ошибки, которых ты, между прочим, не совершал, и двигаться дальше. — Откуда вы вообще взялись? — недоумевает Германия. Родерих и Гилберт переглядываются и говорят одновременно: — Италия. Людвиг закатывает глаза, но понимает, что в каком-то роде они правы. О будущем страны нужно заботиться больше, чем о прошлом, чтобы процветание перевесило все ошибки.

год шестьдесят шестой, сентябрь

Германия приходит к Италии сам. — Спасибо, — просто говорит он. Имеет в виду разное: спасибо, что верил, спасибо, что помог — и что-то ещё, невысказанное и важное.

год шестьдесят шестой, октябрь

Италии на поздравление не приходит даже официальной благодарности. Германия не в том настроении.

год шестьдесят шестой, ноябрь

Италия делает вид, что он влюблён в Александерплатц, поэтому столько времени проводит в Берлине. Германия не в том настроении.

год шестьдесят шестой, декабрь

Италия благодарит за подарок и желает любви и уверенности в себе. Германия улыбается грустно и устало.

год шестьдесят седьмой, январь

Феличиано лежит с температурой: зима в Германии холоднее, а он к этому до сих пор не привык.

год шестьдесят седьмой, февраль

Людвиг приходит проведать больного. Целует заботливо — в лоб — и невесомо — в губы.

год шестьдесят седьмой, март

Германия дарит на день рождения Италии новые краски и кисти. Варгас невольно вспоминает римского мальчика, которого он когда-то так и не научил рисовать. Феличиано думает, что надо спросить, умеет ли Людвиг рисовать.

год шестьдесят седьмой, апрель

Людвиг говорит, что не умеет. Он хочет научить Италию реагировать на быстрые экономические изменения, но Феличиано засыпает ещё на введении.

год шестьдесят седьмой, май

Германия не в том настроении. Италия начинает писать свою лучшую картину.

год шестьдесят седьмой, июнь

Италия из всех рейсов предпочитает те, которые летят над Германией. К тому же ему очень нравится смотреть на Берлин с высоты.

год шестьдесят седьмой, июль

Италия долго вглядывается в лицо Германии. — Что-то не так? — Нет, я просто тебя запоминаю. Людвиг ловит себя на мысли, что ему действительно нравится, что его будут помнить во всех деталях.

год шестьдесят седьмой, август

Италия находит все краски мира невыразительными. У Германии не то настроение.

год шестьдесят седьмой, сентябрь

Италия боится, что его работа потеряет весь свой смысл. Германия не в том настроении.

год шестьдесят седьмой, октябрь

Феличиано дарит свою картину, и Людвиг ошарашен. На холсте — обнажённые Италия и Германия, сидящие на кровати спиной к зрителю. Людвига поражает другое: на спине у Феличиано — шрам, чертовски напоминающий Берлинскую стену. Германия может сказать: "Это лучшая картина, которую я когда-либо видел". Германия может сказать: "Ты божественен". Но Германия говорит: — Я тебя люблю. И в этом — больше, чем в бесконечности прочих слов.

год шестьдесят седьмой, ноябрь

Они много говорят об искусстве, погоде и Риме — и ни слова о Берлине и будущем.

год шестьдесят седьмой, декабрь

Они приглашены на Рождество в австрийский дом. Германия ловит на себе заинтересованные взгляды. — Хорошо, что ты смог сегодня прийти, — говорит ему на ухо Феличиано. — Да, я тоже рад, но, Италия, перестань сидеть у меня на коленях. Варгас пересаживается на соседнее кресло и думает, что всё не так уж и плохо.

год шестьдесят восьмой, январь

Германия просыпается и не может понять, в каком он настроении. Паника царапается внутри горла, но не вырывается ни с криком, ни с хорошим ругательством. Он порывается позвонить Италии, но бросает трубку после первого гудка.

год шестьдесят восьмой, февраль

Людвиг ощущает это с каждым днём всё сильнее: межличностные грани стираются. Италия по ту сторону стен и границ паникует тоже: Германия не выходит на связь. — Все было хорошо, но стало хуже, чем было до того, как стало хорошо, — говорит он Романо, но тот его не понимает.

год шестьдесят восьмой, март

Италия стоит в комнате Германии, но Людвиг к нему не поворачивается. — Уходи, — холодно и по-военному говорит он. — Я сейчас ещё опаснее, чем раньше. — Что случилось? — с избыточной тревогой в голосе спрашивает Феличиано. Он не добавляет грубое уставшее "опять": это не первая катастрофа, которую им нужно пережить, но что-то подсказывает, что и не последняя. — Я не знаю, кто я. Мои личности медленно сливаются в одну. Италия не может понять, что в этом плохого, но, будто прочитав его мысли, Германия продолжает: — И я не уверен, что в итоге не победит тот, кого я ненавижу. Людвиг поворачивается, в руке у него — пистолет, направленный в сторону Италии. Глаза Германии полны боли, усталости и сожаления. — Уходи, пожалуйста, — повторяет он. — Я боюсь за тебя. Феличиано уходит, и теперь берлинские улицы внушают страх.

год шестьдесят восьмой, апрель

Италии объясняют, что это всё — из-за сильных эмоциональных потрясений. Но Феличиано не верит, что Германия — машина, которая рушится от любого чувства. Людвиг также не выходит на связь.

год шестьдесят восьмой, май

— Он тебя уничтожит, — говорит Романо недовольно. — Может быть, это... — начинает Италия, но не договаривает. Может быть, это не худший выход.

год шестьдесят восьмой, июнь

__________________________________________

год шестьдесят восьмой, июль

Италия чувствует себя маленьким мальчиком, заблудившимся среди берлинских улиц. Германия чувствует себя ещё меньше.

год шестьдесят восьмой, август

_________________________________________

год шестьдесят восьмой, сентябрь

_________________________________________

год шестьдесят восьмой, октябрь

Германия приходит сам, уставший, запутавшийся, готовый довериться. Италия принимает его и радуется, что Романо у Испании и не увидит его гостя. Они лежат на кровати, держатся за руки и молчат. В этом молчании — самая искренняя исповедь. Для Италии тоже больше нет ничего святого.

год шестьдесят восьмой, ноябрь

Грани восстанавливаются медленно, с каждым невинным прикосновением и нежным словом. Италия готов взять себе и шрамы, и мучения, но ему никто не позволит.

год шестьдесят восьмой, декабрь

Италия и Германия желают друг другу спокойствия и доверия, и почти никто не замечает, сколько боли в этих словах.

год шестьдесят девятый, январь

Германия не в том настроении. Италия почти рад: это значит, что Людвиг переборол себя.

год шестьдесят девятый, февраль

Германия говорит, что без поддержки Италии он бы не справился. Феличиано думает, что без его участия Людвиг бы в такую ситуацию и не попал. На них двоих слишком много вины, и тащить её придётся до самого конца.

год шестьдесят девятый, март — год семидесятый, январь

Начальник Италии отправляет его к Америке. Альфред должен научить его экономике и политике, хотя никто на самом деле не верит в эффективность такого обмена. Америка показывает культуру и искусство, потому что Италия больше турист, нежели ученик. Открытки в Европу идут медленно, а из Германии редко доходят. К тому же Альфред сразу заявил, что берёт на себя лишь часть итальянских расходов, и счёт за телефон туда не входил. Людвиг и Феличиано делают вид, что вполне могут обойтись друг без друга, и это вполне получается, когда один занят работой, а другой — постижением нового общества. Но ночью — у каждого в своем часовом поясе — обоих душит чувство удивительного одиночества, не дающее расслабиться и давящее на рёбра. Италия в такие моменты перестаёт улыбаться, а Германию — если он в том настроении — мучает беспокойство. Это всё приводит к тому, что оба понимают, что их отношения куда серьёзнее, чем казалось.

год семидесятый, февраль

Феличиано возвращается, конечно, в Рим, хотя ему и хочется приземлиться в другом городе. Он обнимает Романо, и тот, хоть и хмурится, не отталкивает брата. — Ну наконец-то мне не придётся делать всю работу одному! — ворчит Романо, но Италия прекрасно его понимает и улыбается: — Я тоже скучал. Феличиано вновь привыкает к родной стране и не покидает её пределов. Германия не в том настроении.

год семидесятый, март

— Я познакомился с хиппи, — делится Италия, — они за мир во всем мире. Германия кивает: Феличиано не смог бы пройти мимо такого. — Я и тебе привёз. Италия надевает венок на голову Германии, и тому приходится чуть наклониться. Они смотрят друг другу в глаза, и в голове Людвига что-то щёлкает. Они оказываются на кровати, и у Италии дрожат пальцы, когда он расстегивает рубашку, а Германия думает, что с постели придётся убирать лепестки — но это всё потом, потом, а сейчас у них есть шанс вернуть себе хотя бы немного святого.

год семидесятый, апрель

Германия с интересом рассматривает нового визитера. Романо стоит, скрестив руки, и оглядывается. — Не думай, что я пришёл узнать, как ты себя чувствуешь, — сразу заявляет старший Варгас. Людвиг кивает: он прекрасно понимает, что Романо не из тех, кто будет приходить в гости просто так. — Нужна помощь? — интересуется Германия. — Нет! — вспыхивает Романо, но потом добавляет. — Нужна не мне, а Италии. — Что случилось? — Феличиано общается с этими хиппи из Америки и других стран, а в их культуре вполне нормально употреблять разные вещества для того, чтобы увидеть светлый мир и всё такое, — Романо становится серьёзнее и взрослее. — Италия достаточно наивен, чтобы к ним присоединиться. Поговори с ним об этом. — Почему ты ему сам об этом не скажешь? — Это было бы глупо, смешно и не совсем правильно, — как-то зло усмехается Романо, намекая, что он и сам к этому имеет какое-то отношение. — Хорошо, — кивает Германия, — я через несколько дней собирался к вам. Романо кивает и уходит, но вдруг оборачивается в дверях: — Только не говори Италии о том, что это моя просьба. Германия соглашается и на это.

год семидесятый, май

Людвиг говорит с Феличиано на тему зависимостей очень осторожно, как с ребёнком. Человеческие наркотики, конечно, не приведут к смерти стран, однако сделают ей очень плохо. Например, в своё время Китай довольно сильно пострадал от опиума. Италия слушает внимательно, говорит, что и не думал даже об этом, а, когда Германия уходит, говорит знакомым хиппи, что не хочет пробовать их порошок счастья.

год семидесятый, июнь

Германия не в том настроении.

год семидесятый, июль

Германия не в том настроении. Италия думает, что, возможно, зря отказался от химического счастья.

год семидесятый, август

Феличиано никто не останавливает на пороге, но, войдя в комнату Людвига, он понимает, что что-то не так. — Дурацкие привязанности, — хмыкает Германия. В руке у него пистолет; несложно догадаться, что он не в том настроении. — Я же просил тебя не приходить, — хмурится Германия, и у Италии нет слов в оправдание: он действительно не может вспомнить, как он здесь оказался. Германия стреляет без предупреждения; пуля задевает плечо Италии, оставляет лишь царапину. Но Феличиано видит, сколько вдруг боли в глазах Германии, и понимает, что Людвиг смог перебороть своего главного врага. Германия тянется к Италии, но... Но Феличиано просыпается в холодном поту. Царапин на нём нет, и всё должно быть в порядке. Он обнимает себя за колени и тяжело дышит. Всё-таки раньше кошмары обходили его стороной.

год семидесятый, сентябрь

Италия рассказывает о своём сне Германии, и тот говорит, что никогда не поднял бы руку на Феличиано и не сделал бы ему больно; они умалчивают о том, что такая ситуация уже была, когда Людвиг потерял нужные грани.

год семидесятый, октябрь

Возвращаясь к теме снов, Германия делится тем, что ему иногда снится, что он — римский мальчик с большими надеждами на эту жизнь. Италия чуть напрягается, но виду не подаёт, просто спрашивает: — И никого рядом нет? — Нет, — без раздумий отвечает Людвиг. — Я всегда один.

год семидесятый, ноябрь

Италия думает, что время — одна из самых странных вещей, существующих в мире. Германия не в том настроении.

год семидесятый, декабрь

Италия приходит к Германии, хотя его не приглашали. У Людвига перевязаны запястья, будто он скрывает царапины. — Что случилось? — начинает паниковать Италия. Германия тяжело вздыхает: он явно не собирался впутывать в это Феличиано, но Варгас ведь не отстанет. — Я думаю, он, — Германия имеет в виду свою вторую личность, — пытался кого-то убить, либо себя, либо нас обоих. Он говорит это так беспристрастно, будто это и вовсе его не касается. Италия вздрагивает. — Разве ты ничего не хочешь с этим сделать? — Я всё равно ничего не смогу, разве что усилю охрану, чтобы они вовремя среагировали, — спокойно говорит Людвиг, но, видя, как Феличиано этим недоволен, начинает его успокаивать. — Страна не может просто так убить себя, ты же знаешь. Со мной будет всё в порядке, — и он ободряюще растрёпывает волосы Италии.

год семьдесят первый, январь

Конечно, для Италии это звучит неубедительно. Он намерен остановить того Германию; будучи существом, которое верит в сны и в различные знаки судьбы, Феличиано догадывается, как это сделать. Несмотря на то, что Италия готов поднимать белый флаг перед любым врагом, есть обстоятельства, когда у него хватит сил пожертвовать собой. В самом деле, не начнётся же война из-за чрезмерной преданности.

год семьдесят первый, февраль

Германия не в том настроении, и Италия этим пользуется. Он легко обходит охрану, не прилагая к этому никаких усилий. Феличиано заходит в комнату: Германия стоит спиной к двери и не собирается поворачиваться. — Зачем ты пришёл? — очень холодно спрашивает не-Людвиг. В его голосе нет больше привычной злобы. — Поговорить, — предполагает Италия. — Говори, — Германия поворачивается. В руке у него нет пистолета, и это несколько озадачивает Италию. Однако он пообещал себе не поднимать белый флаг в этом доме. — Не убивай его, пожалуйста, — честно просит Феличиано, скрестив пальцы за спиной. В этом весь он — просить у маньяка остановиться. — Я и не пытался убить его, — хмурится Германия. Италия молчит, потому что это значит, что не-Людвиг причинял боль себе. — Хорошо, — вдруг говорит Германия, — я не буду кого-либо из нас убивать. Италия ждёт повисшего "но" или жуткого условия, однако этого не происходит. — Уходи, — требует Германия и отворачивается. Феличиано почти убегает и только дома задумывается о причинах. Может быть, неправильный Германия чувствует, что его расцвета никогда не будет, или, возможно, он перестал быть таким ужасным, как во время своего появления. Италия не догадывается, что Германия встретил такой свет, которому невозможно отказать.

год семьдесят первый, март

Германия присылает телеграмму, в которой желает долгих лет жизни. Это очень удивляет Италию: Германия не в том настроении.

год семьдесят первый, апрель

— Ты был у меня, когда я был в неправильном состоянии, — строго говорит Германия, и Италия виновато опускает голову. — Прости. Вместо продолжения нотации Людвиг прижимает Феличиано к себе и шепчет на ухо: — Не делай так больше, Италия. Я волнуюсь за тебя.

год семьдесят первый, май

Италия находит книгу про древнеримские мифы. Вспоминает, как дедушка рассказывал про разных богов и про их приключения, и не верить в их существование было невозможно. Поэтому Феличиано верит в существование не только древнеримских богов, но и в существ каждой страны. Он знает, что в доме России прячется домовой, у Японии есть целых семь богов счастья, а Англия может видеть лепреконов. Поэтому неудивительно, что он спрашивает у Германии: — Как выглядит Иггдрасиль? Германия пожимает плечами. В отличие от Италии, он не так восторженно относится к мифам предков, предоставляя разбираться с этим скандинавам. Феличиано обещает себе изменить отношение Германии к мифам.

год семьдесят первый, июнь

Германия не в том настроении. Италия снова пишет картину, посвящённую своему отчаянию.

год семьдесят первый, июль

Италия смеётся, представляя хмурого Германию, перепачканного краской. Людвиг не разделяет его радости, может, из-за некоторой ограниченности фантазии, однако он не делает Феличиано никаких замечаний.

год семьдесят первый, август

Германия не в том настроении. У Италии достаточно красок, чтобы скрасить одиночество.

год семьдесят первый, сентябрь

Италия не знает, почему одарен этим талантом и почему не может поделиться им с другими. Италия не знает, что создан для того, чтобы им восхищались.

год семьдесят первый, октябрь

Германия рассматривает картину Италии и молчит. — Тебе не нравится? — испуганно спрашивает Феличиано. — Нравится, но... — Людвиг не может подобрать нужных слов. — Я не хочу быть вечно связанным с темой войны, однако боюсь, что мою страну будут с этим ассоциировать ещё очень долгое время. На картине изображён Германия в образе бога войны Марса.

год семьдесят первый, ноябрь

Италия в голове примеряет на Германию образы разных богов, но ему ничего не подходит. Германия, может быть, совершенно новое божество.

год семьдесят первый, декабрь

Италия посылает открытку на немецком. Германия отвечает на итальянском.

год семьдесят второй, январь

Германия не в том настроении. У Италии не хватает слов, чтобы описать своё состояние.

год семьдесят второй, февраль

Италия приглашает Германию к себе и спрашивает, не надоела ли ему зима. Людвиг хмыкает и объясняет, что кое-где морозы более суровые.

год семьдесят второй, март

Германия гордится каждой своей машиной, потому что сам нередко принимает участие в разработке. Поэтому вовсе неудивительно, что он дарит новую модель Италии, от которой он просто в восторге.

год семьдесят второй, апрель

Германия не в том настроении. Италия всё равно водит машину аккуратно — по крайней мере, в своём понимании.

год семьдесят второй, май

Италия поёт колыбельные по телефону. Германия жалеет, что не может увидеть его в тот момент.

год семьдесят второй, июнь

Италия увлекается фотографией. Германия говорит, что на картинах Феличиано краски выглядят лучше.

год семьдесят второй, июль

Германия не в том настроении.

год семьдесят второй, август

У Италии получаются новые оттенки. Германия всё равно их не различает.

год семьдесят второй, сентябрь

В Берлине они попадают под грозу, и Италия, не взявший с собой ветровку, мёрзнет. Германия отдаёт ему свою, и Феличиано в ней практически тонет, но чувствует себя в безопасности. — Ты же промокнешь сам, — тянет Италия. — Ерунда, — отмахивается Людвиг. Он и не догадывался, что заботиться о ком-то может быть настолько приятно.

год семьдесят второй, октябрь

Подвыпивший Пруссия интересуется, не стоит ли ждать нового союза на карте. Людвиг отрицательно качает головой: — Я не собираюсь больше связывать личное и политическое, к тому же, я не хочу ввязывать Италию в союзы со мной, это плохо для него. Пруссия хлопает брата по плечу в знак одобрения.

год семьдесят второй, ноябрь

Германия не в том настроении.

год семьдесят второй, декабрь

Германия всё ещё не в том настроении, но Италии приходит поздравление с Рождеством.

год семьдесят третий, январь

Италия везёт Германию на море: когда-то летом оно ему не понравилось из-за количества людей. Зимой же едва находились смельчаки купаться, да и туристов почти нет. — Здесь красиво, — честно говорит Людвиг, потому что море, холодное и спокойное, нравится ему гораздо больше. Он не умеет говорить красиво, но Италия его понимает и радуется.

год семьдесят третий, февраль

Моря Италии иногда приходят во снах, но Германия не может понять собственного интереса к ним. Он не в том настроении.

год семьдесят третий, март

Германия с помощью комбинации разных добавок изобретает новый вкус кофе. Он посвящает его Италии: кофе получается нежным и с фруктовыми оттенками, поэтому напоминает Феличиано.

год семьдесят третий, апрель

Италия всегда готовит в своём доме и иногда в доме Германии. Людвиг не возражает, хотя во всём этом ему чудится неестественная семейность.

год семьдесят третий, май

Германия не в том настроении.

год семьдесят третий, июнь

Италия продолжает увлекаться фотографией, пытаясь поймать интересный кадр. И всё равно писать картины ему нравится больше. Феличиано предпочитает цветные фотографии, а Людвиг — чёрно-белые. Они никогда не спорят об искусстве, стараясь об этом просто не говорить.

год семьдесят третий, июль

Германия не в том настроении.

год семьдесят третий, август

Германия первый раз в жизни берёт в руки фотоаппарат именно для того, чтобы сделать фотографию для себя. Италия позирует, будто это единственный шанс. Людвиг всё делает с хирургической точностью. Чёрно-белый портрет Феличиано хранится теперь среди страниц Библии на итальянском.

год семьдесят третий, сентябрь

Германия задумчиво рассматривает фотографию, хочет выкинуть её в камин, но не решается. Германия не в том настроении.

год семьдесят третий, октябрь

Италия жмётся к Германии во сне и улыбается. Людвиг думает, что никогда не привыкнет к тем ночам, когда Феличиано остаётся у него.

год семьдесят третий, ноябрь

Германия не в том настроении; он позволяет Италии уйти с утра без разговоров.

год семьдесят третий, декабрь

Людвиг верно считает, что у него достаточно шансов и вовсе проиграть своей второй личности. — Я тебя люблю, — сонно шепчет Италия, в очередной раз встречающий Рождество в Берлине. Правда, иногда Людвигу кажется, что у него всё-таки больше шансов.

год семьдесят четвёртый, январь

Австрия приглашает их в оперу, потому что спектакль, по его выражению, слишком хорош, чтобы его пропустить. Германия и Италия постыдно бегут в антракте, потому что опера — это не их вид искусства. Пруссия смотрит на них с некоторой завистью, но всё равно остаётся со своим аристократом. Феличиано и Людвиг на какую-то секунду забывают о том, кто они и сколько всего пережили — и переживут, — и целуются в венском переулке.

год семьдесят четвёртый, февраль

Германия ругает себя за безрассудство, которое он проявляет в общении с Италией. Феличиано говорит, что ему это нравится.

год семьдесят четвёртый, март

Италия приходит к Германии просто так, потому что ему чертовски хочется его увидеть. Германия не в том настроении, но он больше не ругается и не прогоняет, просто молчит. Италия не знает, много ли у него шансов получить благосклонность неправильного Германии. Он вообще никогда не знает, на что ему ставить, но всегда выпадает то, что он загадал.

год семьдесят четвёртый, апрель

Людвиг смотрит так укоризненно, что Италии становится не по себе. — Я же просил тебя больше не приходить ко мне, если я... — Ты и тогда можешь быть хорошим, — возражает Феличиано. Он в это верит так искренне, что сложно не поверить в ответ, но у Людвига получается. — Не делай так больше, Италия, — уже не просит, а требует Германия. Варгас обещает (со скрещенными за спиной пальцами).

год семьдесят четвёртый, май

Германия не в том настроении. Италия стыдливо держит своё обещание.

год семьдесят четвёртый, июнь

Италия удивлён, что встречает больше разных стран в доме Германии, как будто забыли, кто нанёс им эти шрамы — впрочем, может, просто раны уже затянулись. Из-за перемен в отношении к Германии у Людвига остаётся всё меньше времени на встречи с Феличиано, к тому же у него достаточно много работы.

год семьдесят четвёртый, июль

— Это безрассудно, — заявляет Австрия. — Ты сам говорил, что они того стоят, — возражает Пруссия. — Возьмите меня с собой, — встревает в спор Италия, о существовании которого почти забыли. Германия откашливается, привлекая внимание. — О чём вы спорите, да ещё и в моей комнате? Италия и Пруссия объясняют, пока Австрия строго на них смотрит, явно не одобряя их идею, хотя именно Родерих первый заговорил об этом. Страны иногда поддерживают тех, кто представляет свою родину в мире искусства, например, в это время они сопровождают некоторые подающие надежды группы за границей (начало этой традиции совершенно случайно положили Англия с Америкой, придумывая новый предлог встречаться вроде как случайно). Именно это и предлагает Пруссия; он всё ещё считает: всё, что сделано в Германии, отчасти и его. Италия же всегда готов отправиться в неопасное путешествие. — Это безрассудно, — говорит Германия, и Австрия победно смотрит на остальных. — Я в любой момент могу оказаться в неправильном настроении. По этой причине я никуда не уезжаю надолго. Они спорят ещё немного, но потом соглашаются, что Германия не зря предпочитает оставаться в Берлине.

год семьдесят четвёртый, август

Италия думает, что это ужасно — лишать себя возможности увидеть изменяющийся мир. Ещё он думает о том, что они все ждут, когда немецкий раскол закончится, но эта эпоха всё никак не проходит.

год семьдесят четвёртый, сентябрь

Германия не в том настроении. Италия уже не боится его и говорит: — Ты сам никогда не был в другом мире, может, ты бы согласился вести себя прилично, если бы настоящий Германия отправился в долгое путешествие? — Я тоже настоящий, — возражает не-Людвиг. — И ты можешь идти к чёрту со своими предложениями. Италия уходит, совершенно не расстроенный отказом. У него много времени.

год семьдесят четвёртый, октябрь

Германия не в том настроении. Италия пристаёт с тем же разговором. Он не знает, почему больше не боится. Германия замахивается на него, но удерживается и ударяет по стене, а не по Феличиано. — Scheiße, — шипит Германия. — Не приходи больше.

год семьдесят четвёртый, ноябрь

Италия не слушает никого и приходит снова. — Ты настойчивый, — с непонятным чувством говорит не-Людвиг. — Я должен согласиться на всё, лишь бы ты отстал? Феличиано довольно кивает. Он никогда не считал себя дипломатом, но часто добивался того, чего хочет.

год семьдесят четвёртый, декабрь

Рождество на сей раз они встречают в Риме. — Я его уговорил, — говорит Италия словно невзначай. — Осталось уговорить тебя. Германия открывает рот, чтобы в очередной раз рассказать о том, как опасно общаться с ним не в том состоянии, но у Италии слишком счастливые глаза, чтобы его расстраивать. — Вы мне так и не сказали, что это за группа, — говорит Людвиг и ругает себя за то, что даёт Италии надежду. — Scorpions, — пожимает плечами Италия. — Они не очень популярны сейчас, но Австрия говорит, что у них большое будущее. Для Людвига это аргумент: Родерих разбирается в музыке любого жанра и не может сказать, какой из них ему нравится больше. Германия соглашается с тем условием, что они сразу же прекратят путешествие, если он будет в неправильном состоянии.

год семьдесят пятый, январь

Италия сообщает Романо, что снова уезжает. — С Германией своим? — злится старший Варгас. Феличиано кивает. — Fanculo! — ругается Романо, потому что его раздражает беспечность брата. А может быть, ему несколько завидно, что его никуда не зовут. — Вот сколько раз вы уже переспали, раз ты ему так доверяешь? — Я не считал, — честно говорит Италия, потому что считает это неважным. Романо, явно рассчитывающий на другой ответ, уходит в другую комнату, громко хлопнув дверью.

год семьдесят пятый, февраль — год семьдесят шестой, февраль

Ровно год они ездят с подающей большие надежды группой. Пруссия в одном клубе заменяет ударника, Австрия подкидывает идею для новой песни, Италия восхищается каждым выступлением, а Германия всегда говорит краткую вдохновляющую речь перед их выходом на сцену. К тому же все четверо поддерживают группу, когда в английских газетах про них пишут неприятности, связанные с войной. Германия оказывается не в том настроении лишь один раз, говорит что-то злое Австрии, но ситуацию спасает Феличиано. Он уводит не-Людвига с собой и долго с ним говорит — о красоте других стран и о верности обещаниям — и неправильный Германия не тревожит их больше. Сам Людвиг не знает, как к этому относиться: с одной стороны, Италия спасает и его, и остальных, с другой стороны, он не может поверить в то, что его вторая личность так быстро сдалась. И всё-таки всё проходит хорошо, что удивляет. — Спасибо, что взял меня с собой, — говорит Италия. Они ночуют в одном номере; рано с утра — самолёт в Вену. Там группа завершит свой тур, а сами страны разойдутся по своим домам. Германия тоже хочет поблагодарить Италию, но у него не хватает слов, да и смущается в таких ситуациях он сильнее обычного. Но Феличиано, чувствующий настроения, вместо разговоров обнимает Людвига. Иногда молчание выражает намного больше слов.

год семьдесят шестой, март

Италия ожидает сложных разговоров с Романо, потому что тот не отвечал на открытки их разных стран. Но старший Варгас говорит, что ему было слишком лень писать. Он не спрашивает, как всё прошло, но слушает с интересом. Романо втайне надеется, что его отправят с каким-нибудь несложным заданием за границу.

год семьдесят шестой, апрель

Германия не в том настроении; может быть, он навёрстывает упущенное. Италия хочет прийти к нему и сказать спасибо, к тому же ему кажется, что не-Людвиг чертовски одинок, а Феличиано не любит, когда кто-то одинок. Однако его не пускают и говорят, что приходить к Германии не в том настроении запретили обе личности.

год семьдесят шестой, май

— Он может быть одинок, — в очередной раз оправдывается Италия перед Германией. — Скорее, опасен, — хмурится Людвиг. — Ты тоже был одинок, пока мы с тобой не познакомились, — продолжает Феличиано. "И тоже опасен", — думает Германия, но молчит. Ему совершенно не хочется ссориться, однако и позволять Италии делать то, что может быть для него опасным, он не может. Когда он был одинок, всё было не так запутанно и сложно, однако никогда не было так хорошо. — Будь осторожен, — говорит Людвиг, понимая, что Феличиано не переспоришь.

год семьдесят шестой, июнь

Германия слишком занят накопившейся работой. Италия звонит каждый вечер и считает гудки; если Людвиг не берёт трубку после пятого, то Варгас начинает паниковать. Не было ещё ни одного звонка, на который Германия не ответил бы.

год семьдесят шестой, июль

Германия не в том настроении. Италия не решается что-либо предпринимать.

год семьдесят шестой, август

Италия считает: первый-второй-третий-четвёртый-пятый-пятый-пятый-пятый... Германия никогда не берёт трубку после пятого.

год семьдесят шестой, сентябрь

Италия обещает сидеть тихо, пока Германия работает, но не дожидается и засыпает на его кровати. Людвиг накрывает его одеялом, а позже ложится рядом и чувствует, как вечное внутреннее беспокойство затихает.

год семьдесят шестой, октябрь

Италия не собирается ни за кем следить, просто до того, как его успевают прогнать, он замечает уходящего куда-то Германию. Феличиано отличает по походке, что тот в неправильном настроении. В полуподвальном помещении хранятся разные вещи, принадлежащие Германии во время Второй мировой. Италия воспринимает это как особый музей; не-Людвиг замечает его, но не прогоняет. — Зачем ты хранишь всё это здесь? — тихо спрашивает Феличиано. — Напоминает о старых ошибках и о том, как я виноват, — холодно отвечает Германия. Италия никогда не задумывался, что у двух германских личностей одно прошлое. Но между ними всё же большая разница: один Германия стремится сделать страну лучше, чтобы его больше ни в чём не винили, другой же зацикливается на прошлом и чрезмерно винит себя сам.

год семьдесят шестой, ноябрь

Неправильный Германия тоже много работает. Так вышло, что Берлинская стена проходит через дом, в котором находился Людвиг, поэтому его вторая личность предпочитает проводить время в западной его части. Италия говорит, что ему нравятся все комнаты. Германия его не слушает, но прогнать уже не может. Он думает, что из-за дурацких привязанностей Людвига он сам начинает испытывать к Италии непозволительную благосклонность.

год семьдесят шестой, декабрь

Рождество Италия встречает дома с Романо и Испанией. Всё проходит как-то на удивление уютно. Однако Феличиано долго не может заснуть, представляя, как тяжело в такие дни одному.

год семьдесят седьмой, январь

Италия относится к военным вещам очень просто: они могут быть красивыми, если на них просто смотреть, а использовать по назначению их лучше не надо. Феличиано приходит к Германии в немецкой военной форме. Она ему и раньше нравилась, а теперь о ней напомнили, но, если честно, Италия и сам не знает, почему решается её надеть. Людвига раздирают противоречивые чувства: он обожает Италию, а Варгасу идёт эта форма, и он ненавидит всё, что связано с этой войной. — Пообещай мне, что ты никогда больше не наденешь военную форму, — просит Германия, — и вообще не ввяжешься ни в одну войну. Италия обещает и даже не скрещивает пальцы. Он знает, что останется на ночь, потому что хочет, чтобы Людвиг чувствовал себя хорошо

год семьдесят седьмой, февраль

Германия не в том настроении. Италия думает, что, возможно, действительно не стоит его тревожить.

год семьдесят седьмой, март

"Впрочем, — думает Феличиано, — ничего страшного не будет в том, что я его навещу". Германия не в том настроении. — Назови хотя бы одну причину, по которой я не должен тебя прогнать, — хмурится он. — Тебе одиноко, — беспечно говорит Италия. Он не совсем прав: у Германии есть советский дом, с которым у него хорошие отношения. Однако никакого семейного чувства они не вызывают — Италия иногда казался ближе. — Зачем ты пришёл? Италия пожимает плечами. Ему сложно объяснить, что он настолько привязан к Германии, что готов принять все его личности. Феличиано не первый раз оказывается по ту сторону стены, но прошлый раз был давно. Германия не проводит экскурсию, он просто показывает, как он живёт. Италия хочет восхититься, но не может: здесь всё не так, к чему он привык, и к тому же ощущается какая-то угроза. С этой стороны на стенах нет рисунков, но рядом с ней есть охрана. Италия вдруг осознаёт всю степень опасности, о которой ему говорили, и чувствует острое желание увидеть Людвига.

год семьдесят седьмой, апрель

Германия не в том настроении. Италия не в состоянии к нему идти.

год семьдесят седьмой, май

Людвиг выглядит задумчивым. Италия ластится к нему больше обычного, но Германия сдерживается, потому что чувствует слишком много неопределённости. Это передаётся Феличиано, и он спрашивает о том, что случилось. — Ничего, — отмахивается Германия. Но в Италии столько света и желания помочь, что Людвиг не может сопротивляться. В его голове всё ещё нет отдела для душевных проблем. — Мне кажется, он стал чаще занимать мою голову, чем я сам. Италия держит Германию за руку и не знает, что сказать. Они и так обесценили фразу "всё будет хорошо", и ей больше никто не верит. Однако всем своим существом Феличиано пытается доказать, что всё действительно будет хорошо. — Я верю в то, что ты справишься, — говорит Италия, а потом, чуть подумав, добавляет, — мы справимся. Германия не думает, что Италии можно доверять в этом вопросе, но ему отчаянно хочется.

год семьдесят седьмой, июнь

Италия приглашает Германию в Венецию. Тот не выказывает восхищения, но и не может сказать, что ему не понравилось. Германия не в том настроении.

год семьдесят седьмой, июль

Феличиано хочет позвать и Людвига в Венецию, но тот говорит, что очень занят.

год семьдесят седьмой, август

Германия не в том настроении. Италия удивляется тому, что он умеет рисовать: Варгас находит толстую тетрадь с карандашными набросками портретов. Феличиано узнаёт всех жителей советского дома и Людвига — особый взгляд, выдающий в нём настоящего Германию.

год семьдесят седьмой, сентябрь

Германия не в том настроении. Италия остаётся дома.

год семьдесят седьмой, октябрь

Они встречаются на набережной реки Шпре. — Ты не представляешь, как я скучаю, — бросается Италия на Германию с объятиями. Людвиг нежно касается губами его лба. — Я всё ещё не в состоянии это контролировать, — морщится Германия. Он ненавидит быть беспомощным, хотя вполне понимает, когда нужно просить о помощи, — сейчас же просить её не у кого. Они сидят на скамейке, их пальцы переплетаются, и оба думают о том, что время остаётся где-то за стенами, а здесь умирает. — Это очень странно — видеть твоё лицо, но не видеть тебя, — говорит спустя некоторое время Италия. — Я сам себя начинаю чувствовать потерянным. Германия осторожно его обнимает. Хотя бы сейчас всё хорошо.

год семьдесят седьмой, ноябрь

Германия много работает. Италия сидит рядом, обещая не отвлекать. Но через некоторое время ему становится невыносимо скучно. Он забирается к Людвигу на колени и обещает здесь сидеть тихо. Феличиано почти выполняет своё обещание.

год семьдесят седьмой, декабрь

Германия проводит Рождество у Италии. В какой-то момент это напоминает по-настоящему семейный праздник.

год семьдесят восьмой, январь

Германия занимается отчётностью, Италия наслаждается жизнью. Он надеется снова увидеть падающую звезду и загадать заветное желание, но звёзды как будто слишком любят небо, чтобы его отпускать. Феличиано не расстраивается: в мире есть ещё множество счастливых примет.

год семьдесят восьмой, февраль

Германия не в том настроении. Италию перестаёт мучить бессонница, бывающая в такие периоды.

год семьдесят восьмой, март

Феличиано остаётся на ночь у Людвига и случайно сбрасывает с тумбочки его очки. Италия и Германия слишком заняты друг другом, чтобы это заметить.

год семьдесят восьмой, апрель

Германия рассматривает трещину на линзе. Удивляется, почему не заметил раньше, потом понимает, что несколько дней не носил очки из-за ненадобности. Он не может вспомнить, носит ли их другой Германия. Людвиг смотрит сквозь линзу на солнце, и оно кажется расколотым, раздвоенным, порванным. Германия думает, что Италия сейчас — сверхновое разбитое солнце.

год семьдесят восьмой, май

Германия не в том настроении. Италия спрашивает, может ли Германия его нарисовать. Тот говорит, что в Феличиано слишком много света, который карандаш не передаст. Варгас улыбается от этих слов и замечает, как уголки губ не-Людвига тоже дёргаются, намекая на возможность радостной эмоции и на этом лице.

год семьдесят восьмой, июнь

Людвиг находит тетрадь с набросками. Видит самого себя и понимает вдруг, что к нему больше не испытывают ненависти: линии слишком мягкие, а рисунок не выглядит как шарж. На последней странице — улыбающийся Италия. Карандашу всё-таки удаётся передать достаточно света. Людвиг хочет бросить тетрадь в камин, но не решается. Если бы он, влюблённый, умел рисовать, то в одной из комнат обязательно висел бы портрет Феличиано. Но правильный Германия рисовать не умеет — любит тихо и без красок.

год семьдесят восьмой, июль

Внутри Людвига что-то щёлкает и наводит на неприятные мысли о том, что в его голове сидит соперник не только политический. Германия иногда не берёт трубку даже после десятого гудка, и Италия обнаруживает за собой привычку в такие моменты нервно грызть ногти.

год семьдесят восьмой, август

Италия приходит к Германии; тот не в том настроении, но Варгаса всё равно пропускают. Феличиано говорит, что если бы не-Людвиг был совершенно обычной отдельной страной, то они бы подружились. Германия прижимает Италию к стене и целует — грубо, испуганно, но настойчиво — так, как Феличиано не нравится. Варгас не отталкивает его, но в первый же удобный момент стыдливо сбегает. Сравнивая германские личности, Италия приходит к собственной целостности и к пониманию того, что любить он может только одного.

год семьдесят восьмой, сентябрь

Италия приходит к Германии и понимает, что Людвиг всё знает — по общим ли снам или новым ощущениям. — Ты разделяешь нас на две разные личности? — интересуется Германия. — Многие предпочитают разделять нас и воспринимать как близнецов. Италия кивает, мол, я тоже так делаю. Германия спрашивает, на что это похоже — одновременно любить двоих. Италия знает, что Людвиг хочет услышать про измену, но ведь нет никакой второй любви. Германия его не слушает.

год семьдесят восьмой, октябрь

Внутри Германии будто что-то обрывается. У них с Италией совершенно разные отношения к верности, к тому же, Феличиано — представитель любвеобильной нации. Германия не может сказать, когда всё пошло не так: когда Италия проявил интерес к его второй личности, когда ему захотелось взять Италию в союзники — или ещё запредельно давно, во времена первой любви.

год семьдесят восьмой, ноябрь

Германия не в том настроении. Он сам бросает тетрадь с рисунками в камин и никого не ждёт.

год семьдесят восьмой, декабрь

Германия думает, что, возможно, Италии нужна разбитость, которую ему нравится лечить своим светом. Ещё Людвиг думает, что не держит на Феличиано зла и не считает его действительно в чем-то виноватым, но он может просто не разобраться с тем, что чувствует.

год семьдесят девятый, январь

Германия всё это время не отвечает на звонки, потому что боится услышать плохие новости. Он не хочет потерять Италию из-за того, что он ни черта не понимает в человеческих отношениях.

год семьдесят девятый, февраль

Италия мучается, чувствует себя виноватым перед всеми и хочет немедленно это исправить. Он не выдерживает и плачется на плече Романо, сбивчиво рассказывает ему всё и всхлипывает. Старшему Варгасу должно быть плевать на все эти проблемы, но он осторожно обнимает брата и говорит то, что от него редко услышишь: — Всё наладится. Романо действительно хочется верить.

год семьдесят девятый, март

Италия не спрашивает разрешения, приходит к Германии, садится рядом с ним и молчит. — Прости, — говорят они одновременно. — Я не хочу тебя делить ни с кем, даже с собой, — делится Людвиг. — Я никого не смогу полюбить, кроме тебя, — уверенно говорит Феличиано. Этого может быть вполне достаточно, чтобы вылечить обоюдную разбитость.

год семьдесят девятый, апрель

Германия не в том настроении. Италия приходит к нему с белым флагом. — Однажды он тебе пригодится, — уверенно говорит Феличиано. Германия к нему не поворачивается. Италия произносит самые сложные в своей жизни слова: — Я тебя не люблю. И уходит, не оборачиваясь.

год семьдесят девятый, май

— Как всё прошло? — буднично интересуется Людвиг. — Быстро, — пожимает плечами Италия. Он засыпает рядом с Германией, и ему хорошо.

год семьдесят девятый, июнь

Италия не думает, что они поступили жестоко — в конце концов, это была его идея, а Людвиг его отговаривал. Феличиано не отказывается от принципа самопожертвования ради Людвига. Германия не отказывается от принципа принятия жертвы Италии.

год семьдесят девятый, июль

Германия не в том настроении. Италия отрекается от всего, что их связывало.

год семьдесят девятый, август

Людвиг после поцелуя с Феличиано начинает массировать виски. — Голова резко заболела, — объясняет он. — Боюсь, это месть.

год семьдесят девятый, сентябрь

Италия старается быть рядом так, чтобы германское подсознание его не чувствовало: у Людвига начинает болеть голова от любых прикосновений Феличиано.

год семьдесят девятый, октябрь

Германия говорит, что знает выход из этой ситуации. Италия готов помочь ему со всем, что потребуется, но Людвиг просит просто не волноваться за него. Феличиано, естественно, волнуется.

год семьдесят девятый, ноябрь

У Германии перевязаны запястья. Когда он находится в состоянии, близком к смерти, то грани между личностями стираются, и они могут поговорить. Италия с позволения Людвига снимает бинты и целует его царапины. У Германии больше ничего не болит. Феличиано просит Людвига не вредить себе. Германия ничего не отвечает на это.

год семьдесят девятый, декабрь

Каждый встречает Рождество в своём доме. В конце концов, иногда им нужно делать что-то не вместе.

год восьмидесятый, январь — год восьмидесятый, июль

Германия проводит полгода в советском доме. По слухам, всё время был не в том настроении. Италия даже не решается написать.

год восьмидесятый, август

Они не говорят о том, как скучали, — это очевидная вещь. Оба решают просто двигаться дальше, проводя как можно больше времени вдвоём.

год восьмидесятый, сентябрь

— Мы как будто боимся чего-то не успеть, — задумчиво говорит Германия. — Хотя у нас ещё много времени впереди. Италия не озвучивает мысль, которая его пугает. Что, если белый флаг придётся поднимать Людвигу?

год восьмидесятый, октябрь

Феличиано именно из-за своих страхов желает Германии никогда не поднимать белый флаг. Иногда кажется, что стремление защитить любимых эгоистичное — кем-то просто движет боязнь одиночества. Италия не боится остаться один — он боится потерять Германию. Варгас прекрасно чувствует разницу и старается всё-таки не думать об этом.

год восьмидесятый, ноябрь

Германия не в том настроении. Италия думает, что это больше не вызывает даже истеричного смешка.

год восьмидесятый, декабрь

Феличиано встречает Рождество в Берлине. Германия думает, что Италия боится, что каждый такой праздник может быть последним.

год восемьдесят первый, январь

Германия не в том настроении. Кое-кто из начальников надеется, что такое чередование сохранится надолго.

год восемьдесят первый, февраль

Германия убирает снежинки с волос Италии. — Тебе не холодно? Феличиано отрицательно качает головой. Зима с Германией теплее.

год восемьдесят первый, март

Италия загадывает услышать смех Германии. Людвиг лишь сдержанно улыбается.

год восемьдесят первый, апрель

Германия не в том настроении. Италию сбивает машина.

год восемьдесят первый, май

Страны не умирают от ран, которые привели бы к смерти человека. Италии в каком-то роде повезло: даже если бы он был обычным Феличиано Варгасом, то всё равно остался бы жив. Германия сидит подле него в импровизированной палате в римском доме. Италия много шутит о своих переломах, но Людвиг даже не улыбается. Он думает о хрупкости и о большом количестве возможностей потерять друг друга. Германия обещает быть рядом. Феличиано не знает, стоит ли верить — но верит. Людвиг держит Италию за руку и кончиками пальцев проводит по линии жизни на его ладони. Становится невыносимо от собственной судьбы, от того, что нельзя самого себя принести в жертву ради другого — нет такой возможности, можно только постараться выстрадать положенное. Германия не знает, может ли солнечный свет в человеческом теле терпеть боль — она ведь способна и уничтожить его. — Германия, — отвлекает его от размышлений Италия, — тебе придётся научить меня ходить после того, как я поправлюсь, — и, видимо, заметив недоумение в глазах Людвига, он панически добавляет, — я буду послушным учеником! Германия смеётся — без истерики, просто от того, какой Италия неунывающий и хороший и как Людвигу страшно, что его кто-то сломает, а сам Феличиано этого вовсе не боится.

год восемьдесят первый, июнь

Германия не в том настроении. Италия не надеется, что ему пожелают выздоровления. По слухам, этот Германия интересовался состоянием Феличиано.

год восемьдесят первый, июль

Италия опирается на руку Германии. Конечно, учиться ходить заново ему не приходится, но немного тренироваться нужно.

год восемьдесят первый, август

Они лежат в поле под Римом, и Варгас угадывает, на что похожи облака. Германии они кажутся обычными белыми пятнами. Когда Италия говорит, что то облако напоминает ему очертания Швеции и Финляндии на карте, Людвиг протягивает ему венок, который сплёл сам. Феличиано улыбается так счастливо, что Германия тоже чувствует тепло.

год восемьдесят первый, сентябрь

— Может быть, мы всю жизнь будем друг друга вытаскивать из проблем, — задумчиво говорит Италия. — Меня всё устраивает. Феличиано кивает в знак согласия. К тому же, между этими периодами есть счастливые промежутки.

год восемьдесят первый, октябрь

Германия не в том настроении. Италия загадывает желание за него.

год восемьдесят первый, ноябрь

Италия сидит на кровати у Германии. — Знаешь, в последнее время мне всё больше кажется, что всё закончится хорошо, — говорит он. — Должно ли это заканчиваться вообще? — Людвиг не смотрит в сторону Феличиано. Италия не знает.

год восемьдесят первый, декабрь

Рождество Италия снова проводит дома, и праздник перестаёт быть по-настоящему семейным. У Германии не то настроение.

год восемьдесят второй, январь

Германия видит фингал под глазом Италии и едва справляется с приступом гнева. — Кто это сделал? — Ты о чём? — невинно смотрит Италия. Людвиг моргает, и фингал исчезает. — Просто показалось, — хмурится Германия.

год восемьдесят второй, февраль

В этот раз Германии мерещится шрам на шее Италии. Он проводит кончиками пальцев по его коже и не чувствует никакой царапины. — Всё хорошо? — спрашивает Феличиано. — Конечно, — серьёзно кивает Германия.

год восемьдесят второй, март

Германии мерещится ожог на руке Италии. Людвиг на несколько секунд задерживает свой взгляд на его коже, но ничего не говорит. — Не говори, что всё в порядке, — хмурится Италия. Людвиг ему рассказывает о том, что тело Феличиано для него покрыто шрамами, которых больше никто не видит. Италия обнимает Германию и говорит, что у него нет никаких царапин — только большая любовь.

год восемьдесят второй, июнь

У Италии царапины на щеке, которые исчезают, как только Германия моргает. — Когда-нибудь это пройдёт, — говорит Феличиано. — Я надеюсь, — кивает Германия, — я слишком боюсь за тебя, чтобы доверять своему подсознанию.

год восемьдесят второй, июль

Германия не в том настроении. Италия не знает, как он выглядит в его глазах, будут ли ему мерещиться шрамы на Феличиано или нет. Варгас не решается проверить.

год восемьдесят второй, август

Италия ездит верхом — давно этого не делал, а сейчас захотелось. Может быть, всё из-за открытия немецкого ипподрома и Германии, любезно подсадившего Феличиано на лошадь.

год восемьдесят второй, сентябрь

— Ты никогда не рассказывал о том периоде своей истории, когда я ещё не появился, — говорит Германия. Италия пожимает плечами. — Всё самое интересное ты и так знаешь по рассказам. Да я и большинства событий не помню. Феличиано врёт: ему страшно вспоминать.

год восемьдесят второй, октябрь

Италия не знает, что загадывает на день рождения Германия, но он очень надеется, что его мечты исполнятся. К тому же, он так же сильно надеется, что их желания совпадают. Только оба не так удачливы, как хотелось бы.

год восемьдесят второй, ноябрь

Италию заставляют работать, мол, год кончается, сделай хоть что-нибудь из своих обязанностей. Германия, делающий всё раньше срока, теперь звонит по вечерам первый.

год восемьдесят второй, декабрь

Германии мерещится, что у Италии голова в повязке, на которой расплываются кровавые пятна. Людвиг сглатывает, видение проходит, но это чувство незащищённости остаётся, смешиваясь с виной. Германия не должен чувствовать себя виноватым: ран никаких на самом деле нет, Италия чувствует себя хорошо — но мерзкое ощущение скребётся и не даёт спокойно жить. Феличиано желает на Рождество умиротворения и гармонии с собой. Германия думает: это ведь невозможно.

год восемьдесят третий, январь

Германия не в том настроении. Италия досадно прикусывает губу: он уже стал надеяться, что всё закончилось.

год восемьдесят третий, февраль

— Начальник сказал, что я бесполезный, — всхлипывает Италия. Германия — "Игнорируй эту повязку, у него всё в порядке с рукой" — обнимает его. — Ты не бесполезный, Италия, — мягко говорит он. "По крайней мере, не всегда", — честно додумывает Людвиг, но вслух это не говорит. Феличиано благодарно улыбается.

год восемьдесят третий, март

— Ты уверен, что хочешь именно этого? — в третий раз уточняет Германия. Италия кивает, и Людвиг несколько нехотя снимает с себя рубашку. Шрам его ничуть не изменился, но Германия слишком боится к нему привыкнуть. У Италии в руках — новые краски, подаренные на день рождения. На одной стороне, до шрама, Феличиано старательно выписывает немецкие выражения, после шрама — их итальянский перевод. Людвиг для него — лучший холст из возможных. Особенно старательно он выписывает lch liebe dich/Te amo и meine Schuld/colpa mia, потому что в их жизни действительно слишком много вины. Германия не знает, зачем это всё Италии, но он ничего не имеет против — его римский мальчик счастлив.

год восемьдесят третий, апрель

Италия спрашивает, продолжаются ли у Германии видения. — Их почти не бывает, — относительно беззаботно говорит Людвиг и старается не смотреть на вывихнутое запястье Феличиано.

год восемьдесят третий, май

Германия не в том настроении. У Италии от этого болит голова.

год восемьдесят третий, июнь

Италия бросается на Германию с объятиями. Людвиг позволяет ему гораздо больше прикосновений, чем другим. Феличиано отшатывается очень резко. На его ладонях кровь. Германия ошарашен; он поворачивается спиной и слышит вскрик Варгаса: у Людвига вся рубашка на спине пропиталась кровью. Кровоточил шрам. Италия суетится, мешает прибежавшим врачам, пока его наконец не отсылают домой.

год восемьдесят третий, июль

Германия не в том настроении. От него приходит телеграмма: "Не волнуйся за него". Италия думает, что его простили, но ничего не пишет в ответ.

год восемьдесят третий, август

Германия внимательно разглядывает Италию. — Я не вижу никаких шрамов на тебе, — несколько удивлённо говорит он. "Надеюсь, и не увижу". "Надеюсь, и не увидишь". Немецкий катарсис — причинить боль себе, увидеть, что это причиняет боль близкому, чтобы у самого заболело ещё сильнее.

год восемьдесят третий, сентябрь

Германия просит Италию быть осторожнее. Он чувствует, что в мире что-то неуловимо меняется, и не знает, справится ли Феличиано с этим.

год восемьдесят третий, октябрь

Германия не в том настроении. Феличиано не скрывает своей досады. Итальянского катарсиса не существует.

год восемьдесят третий, ноябрь

Италия не знает, когда наступит время, когда они смогут просто жить, не подстраиваясь под причуды сознания. Италия только искренне верит, что такое время настанет. Германия говорит, что всё возможно. Он не уточняет, что у всего разные шансы, чтобы не расстраивать Феличиано.

год восемьдесят третий, декабрь

Италия желает Германии перемен, а Людвиг — способности держаться в сложных ситуациях. Они как будто предвидят, что перемены будут трудными для них обоих.

год восемьдесят четвёртый, январь — год восемьдесят пятый, январь

Перемены чувствует не только Германия, но и его начальники. Испугавшись вдруг возросшего интереса советского дома, один из начальников решает сделать Германию слишком занятым для встреч и отправляет его по разным странам. Они с Италией пересекаются в доме Франции, где тот любезно предоставил им одну комнату на двоих, и в доме Японии. Эта вынужденная разлука не кажется такой страшной, потому что у них есть множество возможностей создавать иллюзию того, что они рядом.

год восемьдесят пятый, февраль

Германия не в том настроении, и советский начальник этим, конечно, пользуется. Италия волнуется за него, но ничего не предпринимает.

год восемьдесят пятый, март

Италия уговаривает Германию на медленный танец — вальс, который никто из других стран не увидит.

год восемьдесят пятый, апрель

Начальник Италии даёт ему важное задание. Феличиано почти уверен, что не справится. Он сомневается, что сможет использовать отношения с Германией на пользу своего главы.

год восемьдесят пятый, май

Германия не в том настроении, и Италия этому даже рад: ему дают отсрочку.

год восемьдесят пятый, июнь

Людвиг встречает Феличиано в Мюнхене. Италия мнётся и не может передать то, о чём его просил начальник. Германия, свободный от работы, проводит для Варгаса экскурсию, и тот и вовсе забывает о своих обязанностях.

год восемьдесят пятый, июль

— Если ты этого не сделаешь, то начальник заставит меня, — хмурится Романо. Ему совершенно не хочется общаться с Германией, потому что он не знает, что к нему испытывает. Он частично перестал его ненавидеть, но считать их отношения хотя бы нейтральными тяжело. Италия обещает, что сделает всё в скором времени, и даже не скрещивает пальцы.

год восемьдесят пятый, август

Германия не в том настроении, и Италия воспринимает это с куда меньшим трагизмом.

год восемьдесят пятый, сентябрь

Италии тяжело решиться, но он не может больше с этим тянуть. Феличиано протягивает Людвигу официальное письмо его начальника и смотрит в пол, потому что ему неловко. — Я всё сделаю, — спокойно говорит Германия. Людвиг давно догадывался, что начальник Италии когда-нибудь попросит у его страны довольно большую сумму в долг со скрытым намерением ничего не отдавать. Германия принимает все минусы отношений с Италией как должное и никого в этом больше не обвиняет.

год восемьдесят пятый, октябрь

Италия дарит Германии очередную книгу из серии "сделай своими руками". Людвиг выглядит счастливым.

год восемьдесят пятый, ноябрь

Германия не в том настроении. По слухам, он чувствует себя не так хорошо, как раньше.

год восемьдесят пятый, декабрь

— Такое ощущение, что он заболевает, — честно признаётся Германия Италии. Феличиано знает, что неправильно говорить "может, это и к лучшему", но говорит именно это. Людвиг отчасти разделяет его мнение, но ничего не говорит.

год восемьдесят шестой, январь

Италия лепит снеговика во дворе немецкого дома. Германия смотрит на него с некоторой приемлемой снисходительностью из окна своего кабинета, а потом спускается на улицу, чтобы поправить шарфик Феличиано.

год восемьдесят шестой, февраль

Варгас говорит, что у него самое вкусное мороженое в мире. Германия спорит, что любое мороженое плохо есть зимой. Италия, разумеется, с этим не согласен, поэтому покупает десерт у первого торговца. Людвиг соглашается с высказыванием Феличиано и втайне надеется, что и Италия согласится с его мнением.

год восемьдесят шестой, март

Естественно, Италия снова заболевает; для него это вообще довольно привычное дело. Германия, у которого нет никаких дел, начинает жить на два города, мотается между Берлином и Римом и в один момент понимает, что повторяет судьбу Феличиано.

год восемьдесят шестой, апрель

— И не тяжело тебе было вот так жить в течение почти сорока лет? — удивляется Германия. — И всё это ради чего? — У меня не было цели, — пожимает плечами Италия, — только причина, — и тыкает пальцем в Людвига, объясняя, в ком эта причина.

год восемьдесят шестой, май

Италии снятся шрамы и упавшие стены. Он боится, что сон будет вещим. Германия успокаивает его, говоря, что сон — лишь игра подсознания.

год восемьдесят шестой, июнь

Германия не в том настроении. Италия удивляется, что тот так долго прятался.

год восемьдесят шестой, июль

Италия признаётся, что боится хмурых детей. Германия говорит, что не помнит своего детства, но наверняка был угрюмым ребёнком. "Нет, вовсе нет", — думает Феличиано, но ничего не говорит вслух.

год восемьдесят шестой, август

Италия сочиняет стихи во время их разговоров по телефону. У него не всегда получается складно, но импровизации это прощается. Германия жалеет, что он не музыкант: стихи Феличиано хочется наложить на музыку.

год восемьдесят шестой, сентябрь

Германия говорит, что поддался вдохновению Италии, однако у него на написание одного стихотворения уходит куда больше времени. Стихи Людвига обладают почти идеальными ритмом и рифмой, а использованные слова делают их по-хорошему тяжелее. И Германия, и Италия решают отказаться от экспериментов с поэзией.

год восемьдесят шестой, октябрь

Германия не в том настроении. Италия решается и присылает поздравительную открытку Ответ, разумеется, не приходит.

год восемьдесят шестой, ноябрь

— Прости, что редко видимся, — извиняется Германия, очень занятый в последнее время. — Всё нормально, — говорит Феличиано и улыбается. Итальянская нормальность — после непозволительно коротких и редких встреч желать уйти в какую-нибудь другую реальность.

год восемьдесят шестой, декабрь

Германия в очередной раз загадывает падение стены. Италия добавляет: лишь бы обошлось без шрамов.

год восемьдесят седьмой, январь

Германия не в том настроении. Италия считает, что это не лучшее начало года.

год восемьдесят седьмой, февраль

Взгляд Германии останавливается на стене. Людвигу стыдно, что он так и не побывал за ней — не пускали. Ему страшно от того, что он ничего не может с этой стеной сделать. — Что-то случилось? — спрашивает стоящий рядом Италия. — Всё нормально, — спокойно говорит Германия и не пытается выдавить улыбку. Немецкая нормальность — испытывать столько вины и самоненависти, чтобы не чувствовать себя самого.

год восемьдесят седьмой, март

Италии снится Людвиг, сидящий на троне, и сам Феличиано, находящийся подле него. Германия напоминает, что это только сны. Никто больше и не помышляет о всемирном господстве.

год восемьдесят седьмой, апрель

Они встречаются у Японии. Всё-таки военный союз подарил им хороших друзей. — Ветер меняется, — говорит задумчиво Япония. — Вам нужно быть осторожнее. Италия ничего не понимает и не хочет понимать, а Германия напрягается: Кику никогда не ошибался в вещах, касаемых резких изменений. Все чувствуют, что что-то должно измениться; плохое заключается в том, что кому-то придётся бороться за право пережить эти изменения.

год восемьдесят седьмой, май

Германия не в том настроении. Италия думает, не в последний ли раз.

год восемьдесят седьмой, июнь

Германия чувствует: им ещё придётся побороться. Только у Людвига есть тот, за кого он сможет держаться, у его второй личности нет никого.

год восемьдесят седьмой, июль

— Кто-то должен это начать, — озвучивает Германия то, что мучает его последнее время. — Не ты, — отговаривает его Италия. — Возможно, вам и не придётся бороться, возможно, он сам уйдёт. Германия смотрит на него устало, мол, опять ты со своими надеждами. — Может быть, — добавляет Феличиано тише, — ещё не пришло время для этого. А вот это звучит вполне реально, по мнению Германии. — Подождём, — соглашается он.

год восемьдесят седьмой, август

— Когда это всё закончится, я напишу по этому картину, — говорит Италия, которого вдохновляет разбитость. — Постарайся всё забыть, — просит-возражает Германия и целует Феличиано в лоб, словно клеймит его безопасностью.

год восемьдесят седьмой, сентябрь

Людвигу снится, что он сидит на троне, а подле него сидит Италия. Германия просыпается как от кошмара. Мировое господство для него больше, чем табу.

год восемьдесят седьмой, октябрь

Для Германии кажется бессмысленным собственное существование, хотя он видит хорошие перспективы развития собственной страны. Италия чувствует перемены в настроении Людвига и намеревается ему помочь, да только Германия считает, что всё хорошо. — Расскажи мне, что происходит, — настаивает Италия. Германия молчит. Доверять — немецкий страх. Не доверять — итальянский. — Я устал, — наконец признаётся Германия. — Мне надоело бегать между Берлином, где мой дом и столица второй личности, и Бонном, куда сбежал мой начальник. Феличиано подходит ближе, пальцами касается висков Людвига и целует его в лоб, копируя его же манеру успокаивать. — Армия в твоей голове лишилась начальника, — мягко говорит Варгас. — Надо найти ему замену. Италия целует Германию, будто пытается поделиться с ним любовью к жизни. Он уверен, что у них всё получится.

год восемьдесят седьмой, ноябрь

— Если мы всё-таки столкнёмся с ним в сражении в подсознании, — задумчиво говорит Германия, — и если я проиграю, то не бросай его. Я думаю, ему понадобится твоя поддержка. Италия готов заплакать от одной мысли о том, что Людвиг может исчезнуть. — Не говори так, пожалуйста, — буквально умоляет он.

год восемьдесят седьмой, декабрь

Германия не в том настроении. Италия осознаёт, что снова его боится.

год восемьдесят восьмой, январь

Италия возвращает Германии долг. Людвиг искренне удивлён, потому что не очень доверяет его начальнику. — Я не хочу, чтобы ты считал меня безответственным, — тянет Феличиано. Германия чувствует, что он действительно горд за своего римского мальчика.

год восемьдесят восьмой, февраль

— Что-то не так? — спрашивает Италия, когда понимает, что Людвиг его не слушает. Они прогуливаются по Флоренции. — Всё в порядке, — говорит Германия. В их отношениях эта фраза означает "далеко не всё в порядке, но я боюсь давить на тебя своими проблемами, потому что знаю, сколько ты сам пережил". Но Людвиг становится внимательней и говорит, что здесь очень красиво. Он умалчивает, что теряет контроль над своей левой рукой.

год восемьдесят восьмой, март

Людвиг верно предполагает, что их сражение за одно сознание начинается. Левая рука не слушается полностью, вероятно, потому что так хочется его второй личности. Германия не знает, как он это делает; ему нечем ответить, кроме близости с Италией, которая — он уверен — выворачивает душу не-Людвига.

год восемьдесят восьмой, апрель

Германия не в том настроении. По слухам, он не может управлять своим телом — ничем, кроме левой руки.

год восемьдесят восьмой, май

Германия говорит, что вся усталость от жизни давно прошла и у него есть силы бороться. Италия чувствует гордость за своего берлинского мальчика.

год восемьдесят восьмой, июнь

Италия находит множество разных методик по восстановлению после разных болезней, чтобы можно было вернуть контроль над рукой. Германия не думает, что они помогут, но послушно выполняет все указания.

год восемьдесят восьмой, июль

— Если честно, я уже привык к этому, — признаётся Германия, — и мне это почти не мешает. Италия, который помогает Людвигу со многими бытовыми мелочами, всё-таки надеется, что это скоро закончится.

год восемьдесят восьмой, август

Людвиг делает комплименты редко, больше ради приличия, а говорить приятные слова почти не умеет. Но иногда он оказывается в таком настроении, когда говорит Италии много почти нежных вещей — таким его, кроме Варгаса, никто и не видел вовсе. Германия, шепча на ухо Италии очередные приятные слова, отчаянно хочет не видеть, как против всех его желаний вздрагивают пальцы левой руки.

год восемьдесят восьмой, сентябрь

Германия не в том настроении. Он левша, и об этом Италия узнаёт только сейчас и не может понять, замечал ли это кто-нибудь ещё.

год восемьдесят восьмой, октябрь

Италия не знает, что будет с Германией, когда его вторая личность исчезнет. Ему вдруг отчаянно хочется поддержать Людвига, и он говорит: — Я хочу быть с тобой в момент падения стены. Германия хочет сказать, что до этого ещё далеко, но вдруг чувствует, что его левая рука тянется к шее Италии. — Что ты... — фраза Феличиано сменяется хрипом. Они оба в ужасе: Германия пытается задушить Италию, хотя это совершенно не его вина. Феличиано застывает от ужаса и боли, а Германия отчётливо понимает, что он может уничтожить самое дорогое, что у него есть. Он злится вдруг так сильно, в мыслях обрушиваясь на себя с такой ненавистью, с такой решимостью покончить со всем этим, что к нему возвращается полный контроль. Италия тяжело дышит, а Германия путается в собственных эмоциях: их слишком много. — Изви... Но Италия, не желающий больше ничего слышать о вине, бросается Германии на шею. — Ты спас меня. — Но... — Спасибо, — Феличиано целует Людвига, боясь, что тот снова начнёт слишком сильно винить себя в случившемся.

год восемьдесят восьмой, ноябрь

Германия не в том настроении. Италия узнаёт, что он тоже вернул себе контроль над общим телом.

год восемьдесят восьмой, декабрь

Италия встречает Рождество в Берлине. Он искренне надеется, что не в последний раз.

год восемьдесят девятый, январь

Германию заставляют работать больше, чем обычно; Италия говорит, что это хороший знак, но Людвиг не так в этом уверен. Но у Феличиано такой счастливый голос, что Германия о своих мыслях ничего не говорит.

год восемьдесят девятый, февраль

— Сорок лет уже прошло с тех пор, как Германия сошёл с ума, — задумчиво вдруг говорит Романо. В его голосе нет привычного раздражения. Италия не чувствует этих лет, лежащих на них тяжелой виной и невесомой верностью.

год восемьдесят девятый, март

Германия не в том настроении. Когда он заявляется на пороге итальянского дома, Романо ужасается, а Италия не может ничего сказать. Не-Людвиг бросает под ноги Феличиано белый флаг. — Видимся в последний раз, — как-то спокойно говорит Германия. Италия не может не верить.

год восемьдесят девятый, апрель

Италия рассказывает об этом Людвигу. — Ты ему веришь? — удивляется Германия. — Конечно, — радостно кивает Феличиано. Людвиг вдруг понимает, что это — самая большая надежда, которую им дала судьба.

год восемьдесят девятый, май

Только вот справятся ли они, если эту надежду втопчут в берлинский асфальт? Германия знает: он-то справится, его не раз обманывала судьба. Но насчёт Италии он уже не так уверен.

год восемьдесят девятый, июнь

Германия много общается с советским домом, особенно с Россией. Иван какой-то по-особому печальный, но для многих это хороший знак. Италия говорит, что всё ведёт к хорошему концу. Людвиг думает, что уж Феличиано его точно заслужил.

год восемьдесят девятый, июль

Германия не в том настроении. У Италии всё обрывается внутри, но не-Людвиг делает то же, что и сам Людвиг: он общается с печальным советским домом, от которого зависел всё это время. А потом он, неожиданно для всех, напивается и засыпает в поле где-то под Берлином, может быть, в первый и последний раз по-настоящему чувствуя себя живым.

год восемьдесят девятый, август

— Я чувствую себя свободнее, — говорит удивлённо Германия. — Свободнее и старше. Италия облегчённо выдыхает. Он сам нисколько не меняется.

год восемьдесят девятый, сентябрь

Германия чувствует, что мир шатается, как будто уже празднует победу. — Спасибо тебе, — говорит он Италии, понимая, как незначительно это слово по сравнению с тем, что он испытывает. Но Феличиано всё понимает и подвигается ближе, льнет к Людвигу и отчаянно хочет остановить время.

год восемьдесят девятый, октябрь

Италия застаёт Германию в тот момент, когда он застывает над каким-то документом. Людвиг бледен, и руки его немного дрожат. — Что это? — Италии не хватает роста, чтобы он смог заглянуть через плечо. — Официальный приказ о сносе стены. Внутри Италии снова что-то обрывается — а потом начинает светить с новой силой.

год восемьдесят девятый, ноябрь

Стена рушится, и шрамы её — самые прекрасные раны на свете. Италия держит Германию за руку, а тот немного дрожит и даже не пытается оправдать это холодом. Он ещё не ощущает в полной мере свою победу и свою свободу, но чувствует, что шрам останется с ним навсегда — вечное напоминание о самой страшной борьбе с самим собой.

год восемьдесят девятый, декабрь

Это лучшее Рождество за последнее время. Все собираются в берлинском доме — настоящем, а не в отдельной части. Германию все поздравляют, а он теперь спокоен, только иногда сжимает руку Италии слишком сильно. Теперь всё в порядке.

год девяностый

— В октябре будет полное объединение двух Германий, — говорит Людвиг. Италия даже не спрашивает, можно ли ему присутствовать, — знает, что можно. — Шрам больше не болит? — Иногда кажется, что его и вовсе нет. Германия говорит не совсем правду: такое уж свойство шрамов — болеть даже тогда, когда всё хорошо. Но сейчас действительно всё в порядке, и кажется, что и не было никаких мучений, не было ничего страшного — только чуточку больно, но можно и потерпеть. Феличиано кладёт голову на колени Людвига и закрывает глаза. Начинается новая эра.