Взлетая, падай вниз, монах, Ты нужен не был никому. Твоя судьба предрешена, Гниешь по жизни и в гробу.
Любви не существует. Как и смерти. Это Клод Фролло понял уже давно. Эсмеральда сгорела на костре, но она всё ещё преследует его. И даже сейчас, когда в глазах стремительно темнеет, он видел, как зашлась она в дьявольском танце. Последний танец для него: презрительный и злорадный. Но от этого не менее прекрасный и желанный.***
В небо полет закончится адом, Улыбкой с кровью на губах. Танцует табор, а где-то рядом, Лежит в пыли седой монах.
Тут так холодно и пыльно, что даже дышать кажется непосильной задачей. Впрочем, вполне ожидаемо от загробного мира. Хотя нет. Он всю жизнь боролся во благо человечеству и раз это не может быть раем, то вероятнее всего, всё это проделки той грязной ведьмы. Она пытается ему отомстить за собственную смерть. Хех… Нужно просто помолиться и все наваждения, все порчи и все злые взгляды падут, будто вовсе и не было. Нужно просто помолиться, но губы словно оледенели. Пытаюсь разомкнуть их, но не получается. В глазах по-прежнему темно, а голова раскалывается так, словно по ней ударили чем-то тяжелым. Приподнимаюсь и ощущаю неимоверную тяжесть в затекших членах. Это ж сколько я так провалялся? Кое-как встаю на ноги – сейчас не самое время прохлаждаться. Судорога на несколько секунд сковывает тело, но это не так страшно. Главное – я жив.Зверя не скроют стены собора, Молитвы словно ряса пусты, Кровью постился все эти годы И ей же навеки умоешься ты.
Мои глаза привыкли к темноте. Теперь я могу различить помещение, в котором нахожусь… вернее – катакомбы. Холодный и на удивление мокрый воздух заставляет думать о том, что где-то поблизости находится подземный источник. Всё еще не могу никого позвать на помощь, вместо голоса из горла доносится неразборчивый тихий хрип. Мне остается лишь идти наугад, кашляя от накопившейся в бронхах пыли, и постоянно оглядываться в поисках хотя бы ещё одной живой души. К счастью мои старания увенчались успехом, и в скором времени мне удалось заметить вдоль стены какое-то движение. Не раздумывая подолгу, я двинулся в его сторону. Настолько, насколько это только возможно в нынешнем состоянии быстро, приближаюсь к заинтересовавшему мой взор явлению. Теперь я отчетливо различаю сутулое хрупкое тело в бесформенной серой мантии. Еще несколько шагов навстречу и уже начинает казаться, будто передо мной женщина. Она отчаянно хватается за твердую скальную поверхность своими тонкими длинными пальцами в попытке удержать горизонтальное положение и неуверенно ковыляет куда-то вперед. Очевидно, ей тяжело даются даже такие мелкие шажки. Я тоже ощущаю себя не ахти, но думаю, что вскоре смогу до неё добраться.Ты словно заяц. В угол загнан, Никто на помощь не придет. Реветь. Отчаянно, протяжно, Тебе действительно идет.
Она упала. Но я уже совсем близко и готов протянуть руку помощи даме. Сухие цепкие пальцы охватывают запястье, она поднимается с колен. Поправляет капюшон и глядит на меня с немой благодарностью в потускневших глазах. Я вздрагиваю впервые за это время. Как же эта женщина похожа на Эсмеральду! Но только постаревшую, порядком потрепанную и несчастную. Смотря на неё ещё раз, про себя решаю, что правильно поступил в тот день. Это было более гуманно по отношению к цыганке, нежели оставить её мучиться и стареть. Угольно-черные кудри с благородной проседью выглядывают из-под капюшона. Тонкие посиневшие от холода губы растягиваются в мучительной улыбке. И всё-таки это не она. Я пытаюсь жестами показать, что не могу говорить. Незнакомка понимающе кивает. Видимо её постигла та же участь, что и меня. Сгибаю руку в локте предлагая идти со мной. Она соглашается.Нет ничего прекрасней смерти За тех, что дороги сердцам. Любовь извечна, как надежды, И есть в ней место чудесам.
Теперь мне не так одиноко. Я рад, что встретил её. Пускай мы не можем говорить и совершенно не знаем друг друга. Наша встреча не может быть просто случайностью. Мы определенно чем-то похожи. Может тем, что нам так одиноко в этот час и больно от того, что рядом нет наших детей? Она устала быть сильной, устала бороться за собственное существование, за благополучие своей семьи. Смотря украдкой на свою компаньонку, мне чудится, будто есть у неё и маленькая дочка с таким же прекрасным цветом глаз, и только ради той она сейчас идёт, превозмогая боль. Квазимодо… знал ли он о том, как привязался я к нему за эти годы? Что он действительно стал моим единственным сыном на этой богом забытой Земле? Я скучаю по нему. Как ты там, без меня? А я ведь так хотел уберечь тебя от той грязи, что скрывают улицы Нотр-Дама. И сам не заметил, как лишил свое дитя свободы. Надеюсь, что хотя бы моя дуэнья не совершала подобных ошибок. Сейчас мой единственный сын, наверное, ненавидит меня.Не навестят вас после смерти, Ни сын, ни дочь. И только небеса, По вам заплачут, как и прежде, И громче станет бушевать гроза.
Вскоре мы нашли ещё одного мужчину. Он стоял, опершись об весло, и хмуро смотрел в нашу сторону. Рядом, в тусклой воде мирно покачивалась деревянная лодка. Мы внимательно всматривались в его неприветливое лицо. Он протянул нам свою широкую длань, словно требуя плату за перевоз. Касаюсь двумя пальцами собственного горла, а затем скрещиваю руки, ещё раз за сегодня показывая, что не могу произнести и слова. Тот всё также безучастно глядит на меня, ожидая платы. Покопавшись в карманах, я нашел пару золотых и вложил их в протянутую ладонь. В мгновение деньги исчезли, и перевозчик любезно помог нам влезть в лодку.Вам предстоит навеки кануть в Лету, Ладью ведет угрюмый бог Харон. Душа, что так тянулась к свету, Пойдет на дно былых времён.
Сухопарый мужик на удивление легко правит лодкой, даже лучше многих молодых, которых я только знал. Хотя на вид он кажется старше меня. Весла бьются об воду, и ладья мерно качается из стороны в сторону. А я любуюсь своей визави. Смотрю в её зеленые глаза. Точнее бывшие когда-то зелеными, а ныне настолько тусклые, что их цвет не имеет значения. Да и само лицо посерело от накатившей на нас тоски и страха. Правильно ли мы поступили сев в лодку к незнакомому старику? От задумчивости перестаю видеть окружающее. Лишь опускаю взор под ноги, и предо мной отчетливо встают воспоминания. Вот Квазимодо, маленький и беспомощный повис над глубоким колодцем. Вот веселый звонкий смех и гибкая смуглая девушка выступает на площади под удивленные взгляды зевак. И наконец; лицо со сжатыми в тонкую нить губами, её взгляд источал презрение, презрение до последнего вздоха. Прости меня, цыганка.Колдунья и седой монах Сидят, обнявшись в миг последний. Обет сгорит в её глазах, А он умрёт, держа в объятьях Её, забыв навеки страх.
Я чувствую, как кто-то касается моей руки. Отдергиваю руку и, от накатившей на меня ярости, заношу руку для пощечины, но останавливаюсь. Я вижу её напуганное лицо, и что-то сжимается в груди. Вместо этого дружелюбно хлопаю по плечу. Одним богам известно, что ждет нас впереди. Почему-то в журчании местной реки мне отчетливо слышится плач. Кажется, будто схожу с ума. Еще ни разу в жизни мне не было так холодно, как сейчас. Наплевав на мораль и этику, заключил незнакомку в свои объятия. Может, хоть так согреемся. Неожиданно лодочник предложил сойти на берег, оставив мою компаньонку одну. Как-то странно ухмыльнувшись одним уголком губ, заявил, что на суше мне значительно полегчает.***
Затоптанный в грязь Борец чистоты, Но цепи ослабли, Вставай и беги.
Зря я отказался.