Галоперидол

Приятный мой приятель При выборе занятий Зачем-то выбрал самое печальное из всех. Спасителя осколок, Он — реаниматолог. Его циничны шуточки, порой не к месту смех. (с) — Есть кто дома? — громко спросил Альфред, заходя в темный коридор и закрывая за собой дверь. Из гостиной доносилось бормотание телевизора и звуки непонятной возни. — О, старшенький из моих младенцев вернулся, — в коридор вышел Артур с неизменной кружкой чая в руках. — Я думал, что забуду, как ты выглядишь. Где тебя носило? — У Антонио, — не моргнув глазом, ответил Альфред, вешая на гвоздик куртку. — Ты слышал про Эрни? — Да... Поговорим об этом позже, хорошо? Я не нашел пока слова утешения. Для Антонио нашел, а для твоей тонкой душевной организации нет, — Артур отхлебнул из кружки и отодвинулся в сторону, пропуская брата в гостиную. На ковре возле телевизора барахтались Мэтт и Лейс, играя то ли в "охоту на белого волка", то ли в "вожака стаи". Мэтти ползал на животе вокруг щенка и легонько опрокидывал рукой пушистого детеныша на бок. Лейс пыталась гавкать, резво вскакивала на лапы и набрасывалась на хохочущего парня, мелкими молочными зубками теребя его футболку. — А-альфред! Смотри, мы выучили команду "сидеть"! — завопил Мэтт и поднялся с пола, вставая на коленки. Лейс завертелась перед ним юлой, водя подвижным мокрым носом. — Так, Лейс, сидеть! Сидеть! Щенок несколько долгих секунд рассматривал нависшего над ним Мэтта, а после упал на бочок и начал с упоением вылизывать заднюю лапу. — Ты прирожденный дрессировщик, — съязвил Альфред и погладил младшего брата по волосам, поднимая дыбом и без того растрепанные волосы. — Она просто устала... Или... Или наелась, я ей полбатона докторской колбасы скормил... — Теперь я понял, куда пропала колбаса, — ответил с кухни Артур. — Фредди, оставь великого укротителя зверей и зайди ко мне. Альфред подчинился приказу. Весь короткий отрезок от гостиной до кухни он репетировал ответы на возможные вопросы. Артур был не хуже Шерлока Холмса и обычно с удивительной точностью вычислял, где могли задержаться младшие братья. Его интуиции позавидовали бы многие именитые экстрасенсы страны. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спросил Артур, с тихим звоном ставя чашку на блюдце. Альфред опустил глаза в стол, лихорадочно соображая, что именно хочет услышать брат. "Артур, я спал со своим пациентом. В его квартире. Прости". "Артур, я влюбился в пациента, он бывший опийный наркоман, но он очень хороший. Правда. Прости". "Артур, я был в больнице, дела Эрнесто хуже некуда. Тим и Хенрик сделают ему операцию на головном мозге, и есть маленький шанс, что эта операция ему поможет. Тони держится изо всех сил, но я видел, как у него дрожат руки. Даже когда он держит их в карманах своего халата". "Артур, мне снилась мама. Она сказала, чтобы ты не пил больше". "Артур, я..." — Альфред, у тебя сейчас такое лицо, как морда у напакостившего в тапки кота, — вздохнул старший брат. — Меня не интересует, где ты пропадал почти два дня. В конце концов, тебе уже не пять лет. Я хотел поговорить с тобой о другом. Через неделю я улетаю в другой город. Командировка. И кто-то должен остаться с Мэттом. У тебя как раз пара смен — и отпуск. Фредди, пожалуйста, никуда не уезжай и побудь с ним. Он у нас парень толковый, но дырка в голове присутствует. Натащит в дом кучу собак из приюта, а как потом выгонять? Начнутся слезы, истерики, ночевки в приюте... — Обычно папашки волнуются, что их "малыши" притащат домой проституток, а не собак. Видишь, как нам повезло с покладистым Мэтти, — улыбнулся Альфред и поправил сползшие с переносицы очки. — Я серьезно. Я очень тебя прошу, будь с ним рядом. И сам в дом не приводи проституток. — Если только куртизанок с членами... Ох, Артур, не смотри на меня так! Все будет хорошо! Артур не успел ответить, в коридоре зазвенел дверной замок. — Я открою! — отозвался Мэтт. — Кого это тащит? — вскинул брови Артур. Через пару секунд в кухню ввалился хорошо поддатый Франциск. На нем висело черное расстегнутое пальто с высоким воротом, кашемировый шарф почти сполз с шеи, а в правой руке француз держал бутылку красного вина. — Друзья! Как хорошо, что вы все здесь! — он раскинул руки в стороны и рухнул на свободную табуретку, с грохотом водружая бутылку на стол. Мэтт неуверенно хихикнул и испарился с кухни, прихватив некстати вбежавшую Лейс. Альфред смыться не успел и со вздохом полез в шкафчик, доставая пару бокалов. К таким внезапным приемам гостей он успел привыкнуть, в их дом часто заваливались выпившие доктора и юристы. — Неужели ты понял, что пить одному это не этикет, а алкоголизм? — поинтересовался Артур. Бонфуа махнул рукой и привстал, начиная подталкивать табуретку ближе к Артуру. Дотолкал почти вплотную, сел обратно на табурет и скинул с плеч пальто. — Мой дорогой, я скучал! — промурлыкал Франциск и обнял Керкленда за талию, притягивая к себе. — Нет! Нет! НЕТ! — прорычал Артур, пытаясь отодрать от себя цепкие французские ручонки. Альфред захохотал и чуть не разлил вино на скатерть. — Что ты ржешь?! На меня напали, звони 911! — Как будто тебе не нравится, — мечтательно вздохнул Альфред и придвинул к парочке два полных бокала. — Вот вам оборудование для вашего алкомарафона, и можно я уже пойду? — Иди, — пробурчал Артур, отмахиваясь от неугомонного Франциска. — Бонфуа, от тебя прет перегаром! Мой старшенький, уложи Мэтти спать, он со своей собакой уже день с ночью перепутал. А ты, пожиратель круассанов, будешь ко мне лезть с таким упорством — и я сломаю тебе челюсть. Альфред с радостью ретировался с кухни. Он выучил наизусть все стадии общения Артура и Франциска. Сначала они будут до ночи ругаться и спорить, возможно, с боем посуды — Артур бывал очень импульсивным. Затем достаточно выпивший брат позволит целовать себя в щеку и держать за руку. Дальше два варианта: либо парочка отчалит в спальню для алкогольных любовных утех, либо отчалит туда один Франциск, а Артур останется в гордом одиночестве ползать под столом. В гостиной никого не было, только тихо гудел телевизор. Альфред выключил черный ящик и поднялся по лестнице на второй этаж. Мэтта он обнаружил уже в кровати. Брат, щурясь даже сквозь стекла очков, мусолил учебник по химии. Рядом с ним на одеяле лежала лапами кверху Лейс и спокойно сопела. — Фредди? Ты что-то хотел? — брат посмотрел на него слегка замыленным после мелких букв взглядом. — Я уже ложусь, только прочитаю параграф... Альфред сел в мягкое кресло напротив кровати и огляделся. Комната брата резко отличалась от всех комнат дома. Хотя бы уже потому, что здесь всегда пахло лавандой. Мэтти плохо спал, а ароматерапия была жестом заботы Альфреда, он прятал маленькие травяные мешочки под матрас и в шкаф с одеждой. Лаванда помогала, младший теперь спал по ночам, и Артур не вскакивал почти каждую ночь от криков ужаса в соседней комнате. Рядом со шкафом стоял угловой столик с аквариумом. В аквариуме жил мистер Диккенс — страшненькая декоративная креветка, добытая в одном из кабинетов ветеринарной академии. Над креслом, в котором развалился Альфред, висела полка, до отказа забитая книгами. У окна пристроился письменный стол из светлого дерева. Если открыть ящики стола, в них можно увидеть самые невероятные вещи, от пластилиновых фигурок до флаконов с разноцветными химическими субстанциями, поэтому Альфред туда старался особо не заглядывать. — Ты так смотришь, как будто видишь эту комнату впервые, — заметил Мэтт, закрывая учебник. — О чем ты думаешь? Старший брат молчал, наблюдая, как мистер Диккенс прогуливается по грунту аквариума в поисках пропитания. — Я знаю, что ты очень волнуешься за Эрнесто и тебе страшно. Помнишь... Помнишь, когда мы были маленькие и кому-то из нас снился страшный сон, мы ходили друг к другу и спали в одной кровати? — Помню. Артур вечно ругался по этому поводу, боялся, что мы в конце концов приведем в дом не девушек, а парней. Хотя заметь: в данный момент он сидит на кухне, кокетничает с Франциском и краснеет, как барышня на балу. И в кого же мне быть натуралом?! — Альфред развел руки в стороны. — Ну-ка, двигайся. Мэтт рассмеялся и подвинулся ближе к стенке, освобождая местечко рядом с собой. — Вот только это не сон, а реальность, — вздохнул Альфред, быстро разделся до домашних штанов и улегся под мягкое одеяло, прячась под него с головой. Потревоженная Лейс сонно тявкнула и перевалилась на другой бок, укладываясь на ногах Альфреда. — Никогда не думал, что переживу это еще раз. Мэтт промолчал и положил ладонь на торчавшую из-под одеяла светлую макушку брата. Он с горечью вспомнил, как девять лет назад начал бороться с одним из самых страшных диагнозов мира. Воспоминание пришло само собой, нежданное и почти забытое. Альфред силой потащил его в "Revival Center" на первичное обследование, младший слишком часто стал жаловаться на невыносимую боль в пояснице. Именно там хмурый доктор-онколог, опустив глаза в пол, объявил Артуру и Альфреду диагноз. Злокачественное новообразование правой почки, вторая клиническая группа. Рак. Сам Мэтт в силу своего нежного возраста смутно понимал, что с ним произошло, но во время всего курса лечения успел пройти через все пять стадий принятия горя. Вместе с Альфредом, который не смог до конца поверить в приговор и таскал брата по многочисленным клиникам города. Все специалисты в один голос твердили, что школьнику осталось меньше года, и советовали лишь одно — перевести Мэтти в специализированный хоспис для детей и подростков. Отрицание. Психиатр, тогда еще студент первого курса мединститута, обрывал телефоны и звонил именитым профессорам, друзьям доцента кафедры онкологии. Еще долго он сомневался в их компетентности и диагнозе, хотя результаты всех анализов буквально кричали, что ошибки быть не может. Мэтт и вовсе отмахивался от всех прогнозов, улыбался, хотел быстрее вернуться в школу и считал, что это просто небольшая неприятность типа простуды, которая очень скоро пройдет. Гнев. Мэтту быстро становилось все хуже, он уже не мог выходить в коридор отделения, чтобы поиграть и пообщаться с другими подростками. Подолгу сидел в палате, читал книжки и думал: "Почему именно я? Почему они могут веселиться и жить, а я нет?". Альфред же переживал эту стадию тяжелее, обвиняя врачей и медсестер хосписа в недостаточном уходе. Разумом он понимал, что медсестер слишком мало и они не могут круглосуточно находиться у постели Мэтта, а вот сердце гневалось и не хотело в этом признаваться. Торг. Альфред, до этого никогда не ходивший в церковь, начал захаживать в небольшой собор и с помощью Антонио даже выучил короткую католическую молитву. "Раз в Него верит такая куча людей, может, Он поможет нам?" Депрессия. Мэтт кричал от нестерпимой боли, почти каждый час его рвало желчью, от происходящего он впал в отчаяние и ужас. Артуру, как опекуну, пришлось принимать сразу два нелегких решения: о химиотерапии и обезболивании морфином. Он подписал две бумаги в надежде облегчить страдания младшего брата. После изнуряющего курса химиотерапии, когда Альфред расчесывал волнистые светлые волосы, порядком поредевшие и сыплющиеся, как иголки с елочки, Мэтт попросил его принести бритву и обрить голову. Он не хотел видеть, как постепенно лысеет от ударных доз химиотерапии. Младший больше никогда не смеялся и не улыбался, его нежное лицо превратилось в маску. Немного жутковатую, подросток сильно исхудал за время болезни. Альфред пропускал лекции в университете и подолгу сидел в палате брата. Оба молчали с самого утра и до вечера, потом приходила нянечка и прогоняла засидевшегося посетителя. Принятие. Младший перестал общаться, погрузившись в состояние оглушения от слишком больших доз морфина. Он лишь смотрел в потолок и периодически шумно вздыхал. Врачи пророчили проникновение метастаз в легкие, стетоскопом выслушивая влажные хрипы в груди Мэтта. Самым первым смирился Артур и отказался от дальнейших курсов химиотерапии. Эти сеансы и так были мучительны, ему больше не хотелось причинять "бесполезную боль". Альфред каждый день приходил в палату и смотрел, как угасает жизнь в маленьком, исхудавшем тельце. А когда возвращался домой, включал воду в ванной и долго рыдал, поднимая к потолку покрасневшее от слез лицо. Потом у Артура открылось второе дыхание и он принял очередное опасное решение — экспериментальные препараты и операция по удалению паршивой почки. В восьмидесяти процентах случаев это не действовало. Но кто-то на небе решил, что слишком рано забирать с грешной земли маленького испуганного человека. За каких-то три месяца Мэтти начал вставать, просил приносить ему альбомы для рисования и с аппетитом уплетал больничную еду. Метастазы отступали, сдаваясь под натиском антибиотиков. Но постепенно вставал другой вопрос — младший брат обрел зависимость от морфина, который из друга постепенно превращался во врага. Мэтта истязала уже не болезнь, а желание получить очередную дозу наркотического анальгетика. Тогда на арену вышел доктор Людвиг Мюллер, ведущий специалист из отделения наркологии "Revival Center". Немец с твердым жестким характером проникся историей Мэтта, и через пару дней они стали едва ли не лучшими друзьями. За все время реабилитации Людвиг не раз предлагал Альфреду после учебы поступить на службу в клинику: он предвидел блестящую карьеру психиатра. Альфред, голова которого тогда была забита исключительно братом, смеялся и отмахивался, полагая, что станет обычным терапевтом. Психиатрия ему казалась слишком сложной наукой, он попросту боялся вникнуть в нее поглубже. — Ты спишь? — тихо спросил Мэтт. Альфред, дрогнув, вынырнул из-под одеяла и посмотрел на лежащего рядом брата. Его большие голубые глаза мерцали в полумраке комнаты. — Я когда-нибудь говорил, что люблю тебя? — шепотом поинтересовался Альфред. — Говорил. Давненько, правда... А что? Что такое? — Почему-то некоторые ночи толкают нас на грустные мысли... Мэтти, как твоя почка? Работает? — Без перебоев и всегда, — младший погладил себя по животу. — Понятно, о чем ты так задумался, что даже не заметил, как Лейс легла тебе на грудь. Действительно, собака перебралась из области нижних конечностей повыше, и теперь придавливала грудную клетку, закрывая лапками мордочку. — Хитрая зверюга, — пробормотал Альфред и провел пальцами по пушистой спинке. — Тебе завтра на учебу, мне на операцию, пора засыпать. — Да, завтра довольно увлекательная тема — роды у кобыл, — Мэтт зевнул и повернулся на бок, обнимая брата и кладя голову ему на предплечье. — Операция... Какая операция, ты же психиатр? — С такой работой кем угодно станешь... Завтра у Эрни операция, самая серьезная в его жизни, и я должен быть рядом. Как Антонио был рядом со мной все то время, пока ты... ну... — Маялся со своей сдохшей почкой, — закончил Мэтт и крепче обнял братца. — Мне страшно за Эрнесто. Он же такой хороший, смешной. Помнишь, он подарил мне железную дорогу на Рождество? Мы посадили в вагончики мармеладных мишек, и они катались вокруг гостиной. — На прошлое Рождество он подарил тебе чучело белки со словами: "Умные студенты делают прививки кошечкам и осматривают пушистых щеночков. А тупицы становятся таксидермистами. Желаю тебе стать таксидермистом, они зарабатывают на мертвых животных больше, чем ветеринары на живых". Кстати, Франциск обещал высечь эту истину в стене над входной дверью. — Но смог в пьяном угаре лишь нацарапать маркером на наших кухонных обоях: "С НАСЮПЕЩИМ ПРАЗДНИКОМ ЛЮБЬВИ И ЖЕНЩИН". Не знал, что Рождество — праздник любви и женщин... — подхватил Мэтт и тихонько засмеялся, прикрывая рот ладошкой. — Странно, что Артур до сих пор не переклеил обои. Прошлое Рождество было волшебным, я не думал, что наш дом когда-нибудь увидит такую толпу людей. — Даже Людвиг пришел, хотя он обычно празднует дома и в гордом одиночестве. Эрик должен выздороветь. Чтобы мы все вместе отпраздновали и это Рождество. Никто, кроме нас не сможет так же круто провести самое мистическое время в году! — Никто, кроме нас... — отозвался Альфред, пригревшись рядом с теплым телом брата и окончательно засыпая. *** Будильник на мобильном телефоне протрещал противной пищащей мелодией, и Альфред с горечью подумал, что в очередной раз забыл сменить сигнал будильника на более приятный. Раннее утро было неприветливо холодным, и выползать из объятий Мэтта совсем не хотелось. Младший обнимал его, как одеяло, перекинув через туловище руку и ногу. Он не среагировал на будильник и продолжал спать, пуская слюни на подушку. Лейс обнаружилась возле кровати. Щенок с самой виноватой мордой сидел возле прозрачной лужицы под дверью. — Мэтти, подъем! Твое животное надуло озеро, — Джонс потормошил разомлевшего брата. Мэтт неохотно открыл глаза и широко зевнул. — Мне ко второй, — пробурчал он и накрылся с головой одеялом. — Тебе к первой, — уверенно парировал Альфред и сбросил одеяло на пол. — Вставай, надо покормить Лейс и убрать ее нескромные пи-пи. Мэтт сел на кровати и потер кулаками глаза. Светлые всклокоченные прядки умильно торчали во все стороны, а пижамка в кружочек дополняла образ человека-кровати. Альфред, шлепая босыми ногами по паркету, сходил в душ, почистил зубы, причесал стоявшие дыбом волосы и на минутку заскочил в свою комнату, хватая одежду. Когда он спустился на кухню, отчаянно зевая и застегивая рубашку на последние пуговицы, он увидел не менее помятого Франциска. Француз невозмутимо стоял возле плиты и жарил яичницу с помидорами. — Ты бы хоть оделся, — вместо приветствия сказал Альфред, подходя к холодильнику. На Франциске находились лишь трусы, что нисколько не мешало ему кашеварить. — Это свободная страна, а я слишком прекрасен, чтобы закрывать свое тело одеждой, — с ноткой пафоса отозвался он и потянулся за солонкой. — Сегодня крепость под названием "сэр Артур" пала? Или ее слишком хорошо обороняли? — Альфред достал из холодильника пакет молока и начал пить прямо из пакета. — Ты всегда недооценивал французскую армию, mon tresor*, — Бонфуа поскреб заросший щетиной подбородок. — Крепость этой ночью гостеприимно открыла ворота. Могу рассказать в подробностях. — Фу, нет, — замахал руками Альфред. — Я и так все знаю. В стиле СССР, с выключенным светом, под одеялом и в миссионерской позе. — Ты сказал СССР? Почему именно СССР? — Франциск положил яичницу на тарелку и поставил порцию перед Альфредом. — Потому что в СССР секса не было, — задумчиво ответил Альфред, ковыряясь вилкой в тарелке. Он бы сам никогда не додумался до такого ответа, если бы не общение с Брагинским. Кажется, это знакомство стало влиять на него чуть больше. На кухне появился Мэтт, за ним радостно скакала Лейс, вытянув стрелой хвостик. — Всем доброе утро, — поздоровался он и достал с полки собачий корм. — Сегодня у Лейс знаменательный день — ее первая прививка. Альфред уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы разразиться остроумной (как он сам думал) тирадой по поводу прививок, как внезапно громко пропел дверной замок. — Кто это? Вы кого-то ждете? — спросил Франциск, смотря на братьев. Оба помотали головами. Звонок повторился, еще громче предыдущего. — Что, никто не может поднять задницу и открыть чертову дверь? — раздался голос Артура со второго этажа. — Нет, я все же требую зарплату швейцара, — сказал Альфред и пошел открывать дверь. На крыльце обнаружился Хенрик. Взъерошенный и тонкий, как воробей, он перескакивал с ноги на ногу. То ли от чрезмерной энергии, то ли от холода. — Фредди! — Хансен впрыгнул в коридор. — Я сегодня иду маршрутом от Аллы, поэтому решил зайти за тобой. Алла — пятиюродная сестра Хенрика — жила сравнительно недалеко от дома Альфреда, через квартал. Хирург изредка захаживал к ней в гости, а после визита к любимой сестрице не пренебрегал возможностью заглянуть к другу. — Привет, мой милый знакомец. Готов к бою? — спросил Франциск, выглядывая в коридор. В руке он воинственно держал кухонный нож. — Франциск, и ты здесь! Как дела? — Порядок, чувствую себя поваренком. — Теперь про бой, — датчанин скинул с ног кеды и присел на банкетку. — В красном углу ринга чемпион в супер-пупер тяжелом весе — субдуральная гематома* и отек мозга с множественными сочетанными травмами. В синем углу ринга мастер спорта скальпеля и зажима, олимпийский призер соревнований имени Гиппократа — Хенрик Хансен! Вместе с ним в поединке участвуют: многократные чемпионы высшего уровня Авиценны, победители конкурса на самый глубокий наркоз и самую быструю интубацию трахеи — Антонио Карьедо и Тим де Вард! И знаете, кто сегодня победит? Синий угол, потому что добро всегда побеждает зло. — Даже в операционной? — с сомнением спросил Мэтт, заходя в коридор. — Привет, Хенрик. — Мы всегда верим в победу. Почему? Потому что никто, кроме нас. Привет, целитель зверюшек, — они тепло обменялись рукопожатиями. — Альфред, ты что, на свидание собираешься? Хватит прихорашиваться! Психиатр смерил его недовольным взглядом и продолжил причесываться. — А вдруг по пути в клинику я встречу "того самого человека"? — И много "тех самых" ты встречал за всю историю работы в "Revival Center"? — вмешался Франциск. — Если мы сейчас же не покинем твой дом — я кого-нибудь из присутствующих задушу, причем навсегда, — пообещал Хенрик, хватая за руку Альфреда и впрыгивая обратно в кеды. — Пока, ребята, — успел вякнуть Альфред прежде, чем его выволокли из дома. Хансен был тощим, но жилистым и сильным, и спастись от него бегством удавалось далеко не всегда. Доктора побрели по холодной серой улице к автобусной остановке. Дни становились короче, листопад обильней, лужи крупнее, в общем, приближалась осень. С наступлением осенней поры работы в отделениях всегда прибавлялось. Люди возвращались с загородных дач и отпусков и вдруг решали, что неплохо было бы полечиться. — О чем думаешь, лекарь? — спросил Хенрик, пиная жухлые листья. — Не грусти, наша зебра жизни не вороной масти, на ней есть белые полосы. Альфред ничего не ответил. Он погрузился во множество мыслей сразу, никак не связанных друг с другом. Джонс думал об Эрнесто и предстоящей операции. Размышлял о квартире на окраине города и Ване, по которому успел соскучиться. О Мэтти, у которого наконец-то появился еще один настоящий друг, хоть и волосатый и писающий мимо газет. Об Артуре и Франциске, скандальной, но такой колоритной парочке. Наконец, он подумал о себе и своей работе. Ему, как и всякому молодому специалисту с амбициями, хотелось открыть свою частную практику, сделать имя и зарабатывать солидные суммы. "Но кто будет лечить нищих и пропащих?" "Никто, кроме нас..." *** Как только они вошли в здание корпуса, Хенрик ринулся к лестнице, ведущей в хирургическое отделение. — Встречаемся в операционном блоке через тридцать минут! — крикнул он и скрылся из вида. Альфред, не успевший и рта открыть, беспомощно огляделся. На него с удивлением смотрели ранние посетители и медрегистратор — пожилая уставшая женщина Сильвия Ричардсон, сидящая за окошком регистратуры. — Доктор Джонс, могу я чем-нибудь помочь? — спросила она, постукивая карандашом по журналу посетителей. — Э-э... Нет, — и Альфред поспешил к лифту. Надо было подняться в отделение за халатом и добрым словом от Гилберта. Хотя, если принять во внимание, что Гил отпахал суточное дежурство, навряд ли он будет в прекрасном расположении духа. — Фредди! Мой сладкий блинчик, забери меня отсюда! — взвыл Гилберт, едва Альфред зашел в ординаторскую. — У нас все отделение заполнено под завязку, я всю ночь отбивался от "скорых", а они везут и везут, везут и везут... Я взмок, как блудница в церкви. — Запомни это выражение, напишешь его на нашей кухне рядом с "насюпещим праздником любьви и женщин". — Какое именно? Про блинчик, "скорые" или блудницу? — Все сразу, — Альфред распахнул шкаф и вытащил свой халат. — Что по отделению? Рассказывай, у меня есть минут десять. — Да, я слышал про Эрни. По-моему, уже вся больница в курсе, что на операции на головном мозге будет присутствовать психиатр. Медсестры растрещали, наше радио под названием "Сплетни сезона". Сразу посыпались шуточки про лоботомию от конченых отморозков, даже не знал, что у нас в клинике работают такие мрази. А по отделению не расскажу, ты не заслужил. Завтра заступишь на дежурство и охренеешь от сюрпризов. — Чувствую, в отделении ад. — Потому что я великолепен, — не к месту похвалил себя Гилберт и провел ладонью по белым волосам. — Кстати, Антонио вчера вечером смог заставить себя пойти домой и выспаться перед операцией. Он работал нон-стоп четверо суток подряд и отлучался только для того, чтобы покормить Макинтоша. Представляешь, в таком состоянии он пришел бы на операцию? Молодец, что додумался бросить кости дома на постель. — Его потряхивает, или прошло? — Фредди, у него руки еще сильнее дрожать начали, как у спившегося наркомана. Ты бы сам хоть разок попробовал бы остаться в отделении на четверо суток, тебя бы еще не так трясло. Тони стал понимать, что подвергает опасности жизнь пациентов и Эрнесто, и отправился домой. Надеюсь, он не заснет от усталости на парочку дней и услышит будильник. — Услышит, — кивнул Альфред и накинул на плечи халат. — Этот будильник станет для него сигналом к бою. Сегодня в операционной будет настоящее сражение. И мне пора, — он посмотрел на наручные часы и похлопал Гилберта по плечу. — Звони мне и сообщай обо всех делах на операционном столе. — Ты не пойдешь со мной в предоперационную? Гилберт помотал головой. — Чем меньше людей следит за хирургами, тем лучше. Да и позвали туда только тебя. Мы будем сидеть в коридоре и ждать. — Кто "мы"? — Мы. Думаешь, тебя одного волнует судьба Эрнесто? Кхе-кхе, Кортес наш мужик, и мы за него поболеем сегодня как следует! — психиатр воинственно сжал кулак и поднял его в воздух. — Теперь беги! Беги и принеси нам благую весть! Альфред крепко обнял Гилберта, до хруста ребер, и побежал к лестнице. Попасть в операционный блок было легко, а вот выйти из него... Он отмахнул ненужные мысли и спустился этажом ниже. Вход в блок закрывала массивная железная дверь с кодовым замком. Раньше здесь стояла обычная деревянная дверь, но почти каждую неделю ее выносили с петель разволновавшиеся родственники оперирующихся. Поэтому оперблок оградили железом и поставили рядом с дверью пару деревянных скамеек. Сейчас на них никого не было, коридор пустовал. Мерцали прохладной синей подсветкой кнопки кодового замка. "39267". Створка приоткрылась, покорно пропуская Альфреда внутрь. Операционный блок, святилище Хенрика, не было похоже на отделение. Над многочисленными дверьми горели надписи: "операционная № 1", "операционная № 2", "операционная № 3" и т.д. Чуть подальше присоединялись буквы "экстренная операционная", "ЛОР-операционная", "нейрохирургия", "травмат. операционная". — Доктор Джонс, — шепотом позвал невидимый некто. Альфред покрутил головой и увидел медсестру в хирургическом костюме. Она яростно махала рукой, приглашая Альфреда зайти к ней. Он крадучись вошел в предоперационную и сразу увидел каталку с сигнальными лентами. На каталке лежал укрытый простыней Эрни с неизменной интубационной трубкой во рту. Глаза закрыты, на лице ни кровинки, как будто бы он решил поиграть в мумию. — Доктор Джонс, пока хирурги и анестезиолог моются, пообещайте мне кое-что, — все так же шепотом говорила медсестра. Белокурая, крошечного роста, зато с огромными голубыми глазами, она являла собой сплошное очарование. На бейджике значилось:"Маргарет Шарлотта Уильямс, операционная медицинская сестра". — Конечно, — тоже вполголоса сказал Альфред. За толстым стеклом предоперационной он видел, как в самой операционной сновали туда-сюда три медсестры. Одетые в хирургические костюмы, с марлевыми масками на лицах, они раскладывали на столиках инструменты и флаконы с растворами, проверяли исправность наркозного аппарата и готовили лотки для перевязочного материала. — Доктор Джонс...Что бы вы ни увидели во время операции, пожалуйста, не входите в операционную, — медсестра умоляюще взглянула на Альфреда. — Я не сумасшедший, я всего лишь с ними работаю. Ха-ха-ха... Шутка не зашла, забудьте, — он повернулся к Эрни и взял его за холодную руку. — Привет, парень. Эрнесто медленно приоткрыл мутные глаза, долго фокусировал взгляд, а когда наконец разглядел Альфреда, то пошевелил пальцами, лежащими в ладони психиатра. Он выглядел до безумия странно и непривычно. Без единой волосинки на голове, отекший, израненный и ослабший. — Я тоже рад тебя видеть. Эрни, ты боишься? Скажи, я помогу тебе успокоиться. Он закряхтел трубкой в глотке, поднял руку, ставя ее на локоть, и изящно сложил пальцы в слабоватенький, но кукиш. Альфред заулыбался, рассматривая с таким трудом сложенную фигуру. — Ты все такой же упрямый, но шикарный, — рука Эрни снова опустилась на простынь. — Обещай, что надерешь задницу этой болезни и вернешься к нам. Эрни, обещай. Португалец медленно моргнул. Джонс вздохнул и крепче сжал его ладонь. Полную тишину предоперационной комнаты разбавляло лишь искусственное дыхание мобильной ИВЛ. — Анестезиолог уже готов, — подала голос Мэгги, рассматривая операционную через стекло. К медсестрам, стоящим полукругом возле стола, вышел Антонио. Вышел в общем-то неожиданно, через внутреннюю дверь зала. Подошел к притихшим помощницам и что-то сказал им. Толстое стекло предоперационной комнаты не пропускало звуков, что немного разочаровало Альфреда. Он уже успел нафантазировать, как нахватается новых медицинских терминов от хирургов. — Наш выход, доктор Джонс, — выпалила на одном дыхании Мэг и взялась за пару ручек на носилках. — Чего? Куда? — растерялся Альфред, пытаясь понять, чего от него хотят. Медсестра вздохнула и показала взглядом в угол комнаты. Там, под раковиной, обнаружились резиновые тапочки. — Простите, я забыла, что вы у нас в первый раз. Наденьте тапки и шапочку на голову, мы повезем Эрнесто внутрь операционной. Только очень быстро, не задерживайтесь в стерильной зоне! Психиатр стащил с ног кроссовки и влез в прорезиненные тапочки, оказавшиеся больше его стопы раза в два. Ощущение, будто бы он ласты надел. — Погнали, — Альфред наспех натянул на макушку одноразовую марлевую шапочку, подмигнул притихшему Эрни и ухватился за свободные концы носилок. Широкие створки медленно разъехались в стороны, пропуская носилки. В нос тут же ударил резкий запах дезинфицирующих средств, йода и фурацилина. — Ты себе никогда не сможешь представить, как я рад тебя видеть, — к нему медленно подошел Антонио. Поверх его привычного хирургического костюма был надет одноразовый операционный, кеды спрятаны в тряпичные бахилы, уставшее лицо укрыто двойным слоем марлевой маски. Но он улыбался, переводя взгляд с друга на брата, зеленые глаза щурились, и от уголков разбегались маленькие лучики морщинок. В руках реаниматолог держал длинный контур от наркозного аппарата. Вместе с медсестрами Альфред переложил Эрни на операционный стол, сложил простынь на носилки и Мэгги тут же угнала их обратно, словно бы боялась, что ее застрелят, если она задержится здесь хоть на секунду. Пожилая санитарка принесла свежую местную простынь и заботливо укрыла своего временного пациента, оставив открытыми голову, плечи и руки. — Тони, — Альфред не отрываясь наблюдал, как сестры готовят набор для катетеризации подключичной вены. — Я никого не видел храбрее твоего брата. И вреднее тоже. Представляешь, он мне сейчас в предоперационной фигу показал! Нет, ты понял? Сложил комбинацию из трех пальцев и даже не покраснел. Антонио хохотнул, но ответить не успел, со стороны душевой вышел Тим. Одет он был в точности как Антонио, отличались только медицинские шапочки. У одного изображено множество разноцветных мишек, у другого — парочка обнимающихся сов. — Что это за рассадник бактерий? Кто его сюда поставил? — спросил нейрохирург вместо приветствия. — Рассадник поведал мне, что наш пациент несколькими минутами ранее сложил фигу, — ответил Карьедо, подходя к манипуляционному столику и беря в руки ампулу с неизвестным Альфреду лекарством. — Нейрофизиология иногда выкидывает фокусы и похлеще. Альфред, а тебе не пора ли? — Да-да, уже иду, — психиатр подошел к столу и похлопал Эрни по бледному плечу. — Оставляю тебя в лучших руках мира, парень. *** Маргарет сидела на кушетке и задумчиво смотрела в потолок предоперационной. За стеклом начиналась настоящая суматоха, но плавная и четкая. Люди знали свою работу на "отлично", каждый стоял на своем месте. С появлением слишком активного Хенрика Хансена отлаженная система чуть пошатнулась, но быстро вернулась в русло. — Можно, я буду обращаться к тебе на "ты"? Садись рядом, это надолго, — зевнула Мэг, болтая ногами. Альфред молча разрешил себя "тыкать", но остался стоять, сложив на груди руки и смотря сквозь стекло. Антонио был подобен жрецу Морфея, колдуя возле наркозного аппарата и постепенно вводя Эрнесто в состояние глубокого бесчувственного сна. — Расскажи что-нибудь, — вдруг попросила сестра. — Почему ты здесь сидишь? У тебя нет работы? — Жду своих операций, — продолжила болтать ногами Мэг. — Я из экстренной операционной, у меня всякий мусор, чаще наркоманы. Которые, обдолбавшись, садятся за руль, падают с крыш, режут себе глотки и поджигают волосы. В общем, те, кто потом поднимается чуть выше этажом в наркологию. Если повезет. Альфред снова посмотрел на операционный стол. Тим с Хенриком о чем-то спорили, причем было видно, что Хансен кричал в голос. — Мне нравится доктор Хансен, — ляпнула Маргарет. — Э-э, как человек. С ним весело, и он такой... Такой... — Резкий, как диарея, — помог Альфред, мысленно извиняясь перед другом за не самое приятное сравнение. — Жаль, что он работает не со мной, — она сделала вид, что не услышала пассаж про диарею. — Я скажу, чтобы обратил на тебя внимание. — НЕТ! — вскрикнула Мэг и схватила его за предплечье. — НЕТ, НЕ НАДО! — Если ты думаешь, что я просто подойду и скажу ему в лоб, ты ошибаешься. Я, черт подери, психиатр, а не этот... с горы. — Хрен. — Он самый. Не хрен с горы, — Альфред с трудом отцепил от себя цепкие ручонки девушки. Она минуту сидела неподвижно, смотря в одну точку, а потом вдруг выпалила: — Кто-то скребется во входную дверь. Джонс прислушался, но ничего не услышал, кроме пикающего где-то в глубине операционного блока автоклава. — Тебе кажется. — Нет-нет, я точно слышу стук. Странно, на двери же звонок есть. — Сиди, я схожу посмотрю. — Может, не стоит? Сюда иногда приходят родственники умерших во время операций пациентов с битами и пистолетами. — Что-то никто не торопится на разведку, — Альфред выглянул из предоперационной и вышел в коридор. Пусто, видимо, только Мэг слышала стук. — Никто, кроме нас. Он все-таки прошел по коридору и взялся за ручку входной двери. — Осторожнее! — крикнула Мэгги. Альфред нажал на ручку, распахнул дверь и выглянул в крохотный коридорчик перед оперблоком. Возле входа стоял доктор Мюллер, а на деревянной скамеечке удобно умостились Гилберт и Франциск. — Что-то вы рановато, парни, операция только началась. — У Людовика Львиное Сердце есть кое-какая посылка для Антонио, — Франциск развалился на скамейке и закинул ногу на ногу. Людвиг даже бровью не повел в ответ на настолько изувеченное имя. Вместо этого он вытащил из кармана халата металлический ключ на шнурке. — От чего? — спросил Джонс, осторожно беря ключ. — Ну... В общем, тут такая история... Э-э... — замялся Гилберт. — Из тебя прирожденный оратор, — Франциск кашлянул. — Этот ключ Эрни оставил Людвигу в прошлом году, когда приезжал на Рождество. Он сказал беречь этот ключик и в случае чего передать его тебе, чтобы ты передал Антонио. Наш прекрасный немец не спросил, от чего ключ, и просто спрятал его дома в тумбочке. Спрятал и забыл. В связи с недавними событиями он достал ключ и пришел к нам в отделение. После совещания все решили, что ты должен передать ключ Тони. Альфред похлопал ресницами. — Бред какой-то. Эрни отдал ключ Людвигу, чтобы, когда с ним что-то случится, он отдал ключ мне, чтобы я отдал Тони? Повисло молчание. — Я этих португальцев никогда не понимал, — наконец сказал Гил. — Отдай ключ сразу после операции, — нарколог спрятал руки в карманы халата. — Почему? Ведь Эрни сказал... — Альфред, — немец поднял на него взгляд. — Сколько операций с отеком мозга проходили успешно? А вместе с сочетанными травмами? — Погоди-ка, — Франциск поднял палец к потолку. — Что ты хочешь нам сказать? Что люди в операционной бьются ни за что? Просто так собрались, отдохнуть душой и потыкать скальпелем в мозг Кортеса? Не сомневаюсь, он у него прекрасен, как и весь Эрнесто, но твои мысли слишком пессимистичны. — Статистика. — Знаешь, где я видел твою статистику? — Гилберт поднялся на ноги. Переносица между белыми бровями покраснела, верный признак, что Байльшмидт начинал закипать. — Альфред, не отдавай Тони ключ, еще не все закончилось. — За этой дверью два наших лучших друга, — Франциск закрыл глаза. — Один из них лежит на столе и умирает, другой борется за его жизнь. Прямо сейчас, Людвиг, они дерутся с самой Смертью. И кто пришел к ним, чтобы поддержать? Оглянись вокруг. Никто, кроме нас. Альфред прислонился спиной к дверям оперблока. Он начинал слишком часто слышать эту фразу. Людвиг повел плечом, развернулся и медленно пошел к выходу из коридора, очень скоро пропадая из вида. — Сука, он меня иногда пугает. Жуткий такой, — проговорил Гилберт, садясь обратно на скамейку. — Можно одним глазком увидеть Эрни? — поинтересовался Франциск. Альфред повесил ключ на шею и спрятал под халат. С этим он разберется потом. — Тим сожрет нас всех с кишками, он едва согласился на мое присутствие. Я его понимаю, не каждый привык оперировать на глазах у публики. *** Пять часов спустя. — Кофейка бы... — зевал Альфред, устало смотря в сторону стекла. Гилберт и Франциск давно сдались и разошлись кто куда, но продолжали упорно строчить СМСки с вопросами, когда закончится истязание бренного тела Эрни. — Поразительно, да? — отреагировала Маргарет, которая уже успела отстоять двухчасовую операцию по зашиванию колотой раны живота у наркозависимого дядечки среднего возраста. — Посмотри, они работают, как будто начали всего лишь минуту назад. Профессионалы. Она произнесла это слово с таким наслаждением, как будто держала во рту самую вкусную конфету в своей жизни. Психиатр закрыл глаза, в который раз погружаясь в дрему. Следить за ходом всей операции было невозможно физически. Доктор не знал, сколько прошло времени, пока в его бок не уперся острый девичий локоток. — Проспишь самый эпичный момент, — Мэг встала и куда-то упорхнула. Джонс с трудом приоткрыл глаза, уже по привычке повернулся к стеклу и тут же вскочил на ноги, так резко, что потемнело в глазах. В операционной остались только Антонио и медсестры. Одна из них сидела возле лотка с использованным материалом и внимательно пересчитывала его содержимое. Другие бережно укладывали Эрни на каталку отделения реанимации. Тони в последний раз подергал контур наркозного аппарата, пощупал многочисленные провода электроотсоса и вышел из операционной. Однако через несколько минут в коридоре появились только каталка и медсестры. — КАКВСЕПРОШЛО?! — завопил Альфред, спеша к экипажу. На сестер было жалко смотреть. Смертельно уставшие, они еле переставляли ноги и толкали каталку к лифту. — Доктор Джонс, лучше дождитесь оперирующего хирурга, — прошелестела одна из сестер. Эрни спрятали под тремя простынями с головой, настолько, насколько это было возможно с интубационной трубкой и шлангом. Альфред остался рядом с предоперационной комнатой, в которой провел так много времени. Он уселся прямо на пол, не боясь испачкать халат, и стал ждать. Что-то ему подсказывало, что входные двери в отделении единственные, и доктора должны пройти мимо него. Едва он успел подумать об этом, как скрипнула одна из створок операционной и в коридор один за другим вышли хирург, нейрохирург и анестезиолог-реаниматолог. Они шли медленно и с гордостью, как суперагенты, вернувшиеся с задания. — Не сиди на холодном полу, простатит заработаешь, — прощебетал Хенрик. Альфред вскочил с места, как ошпаренный кипятком. — Ребята... Вы такие красивые, — выдохнул Джонс, рассматривая уставшие, но улыбающиеся лица. — Целоваться с тобой я не буду, — отреагировал на комплимент Тим. — А я буду, — согласился Антонио и с такой силой обнял друга, что тот не смог полноценно вдохнуть. От Карьедо пахло чем-то горько-кислым. В другой ситуации Альфред сморщил бы нос и сказал, что это самый отвратительный запах на свете. Но сегодня это был запах... победы? — Как? Как??? Расскажите, прошу! — взмолился психиатр, выскальзывая из медвежьих объятий реаниматолога. — На самом деле хреново, — Тим поскреб пальцем висок. — Потому что если я сейчас не покурю — я вас всех надену на свою трубку. — Кретин. Но специалист шикарный, — констатировал Хенрик, наблюдая, как нейрохирург скрывается в маленькой комнатке. — Фредди, все хорошо, мы удалили гематому и уменьшили отек мозга. Остальное зависит от Эрнесто, он должен сам выбраться. Мы лишь подтолкнули его. — Он в сознании? — Конечно, нет, — Антонио вытер пот со лба носовым платком. — Кто ему разрешит быть в сознании? Еще часа четыре поспит под наркозом, операция слишком сложная, чтобы возвращать ему сознание. Пусть отдохнет. — Ты как Морфей, Карьедо. — Морфей был рожден от Ночи и Смерти, так что да, я Морфей. Мне нравится. А теперь все по домам, кроме Тима и меня, у нас еще осталась работа. — Когда Эрни очнется, передай ему, что мы все за него волновались. — Он это знает. *** Выйдя из клиники, Альфред позвонил Франциску и Гилберту. — Тебе надо было включить какую-нибудь музыку из боевика, когда они выходили из операционной! И заснять на видео! — сокрушался Гилберт. — Но как же я рад, что они справились! Эрн заслуживает второй шанс на жизнь, как никто. Надеюсь, ты не отдал Тони тот ключ? — Нет, я считаю, что Людвиг не прав. Повременим с этим. Окончив разговоры с друзьями, доктор спрятал телефон в карман куртки и побрел к автобусной остановке. Хоть завтра предстояло выйти на дежурство, он готов был пожертвовать этим вечером и потратить его на человека, о котором думал едва ли не весь день. Все-таки скучать по кому-то приятно... *** — Снова ты, ЦРУшник хренов? — встретила его баба Валя, похоже, открыв дверь с ноги. Створка с такой силой шмякнулась об стену, что с потолка полетела штукатурка. — Что ты сюда таскаешься, у тебя своего дома нет, что ли? — Ваня дома? — спросил Альфред, включая кнопку "психиатр" в своем разуме. Бабок он умел объезжать и на кривой кобыле. — Нет, на заводе. — На каком? У него действие справки из отделения еще не закончилось... — А на заводе это кого-то колышет? Им руки нужны, глупый ты янки, и не еб*т никого, справка у тебя или говна мешок. Твой Ваня в России был видным человеком, о-о, инженер атомной промышленности! — старуха подняла в воздух искривленный артритом палец. — Здесь он никто, сопля на палке. Разгружает автомобили с металлоломом и жопы директорам целует. Проходи, че встал. Придет скоро, тогда и поворкуете. Джонс осторожно зашел внутрь квартиры, встретился взглядом со Сталиным и ощутил острое желание поклониться. Это странно, вроде умом пока рано трогаться, за плечами всего три года работы... — У меня только пиво есть, — предупредила баба Валя, ковыляя на кухню. Сама она была крепко выпившая и вполне в добром расположении духа. — И пельмени. Будешь пельмени? — Лучше чай. — Сходи и купи, умник. — Погодите-погодите, в вашем доме есть только пиво и пельмени? — Зачем, нет. Вафли есть, правда им вчера год был. — Кошмар, — пробормотал Альфред. В целом, квартира была чистой и уютной, но отсутствие еды как-то настораживало. — Я в комнату к Ване пойду, подожду его там. — Иди, куда хочешь, мне по*уй, у нас воровать все равно нечего. Русское гостеприимство, ну, или слабая пародия на него. Американец пробрался в комнату и сел на диван. На диванной подушке лежала книга с закладкой. Текст был написан по-русски, поэтому книга осталось тайной. Часы, проведенные в клинике, совсем истощили Альфреда. Мародерская вылазка в столовую клиники подбодрила его, но во сне он нуждался больше, чем в еде. — Посплю, пожалуй, — вслух сказал он и достал из бельевого шкафа теплый плед. Что еще было нужно после эмоционально тяжелого дня? Когда ты знаешь, что все хорошо, и ты очень сильно устал... Мягкий плед, уютный диванчик и удобная подушка с запахом детского мыла и апельсинов. Он даже не снял очки, хоть дужка и мешала улечься поудобнее. Когда Альфред открыл глаза, за окном совсем стемнело. В комнате горела только маленькая лампочка, висящая над креслом. В кресле сидел Иван и листал книгу, которую доктор заприметил еще с первых секунд вторжения в частное пространство. — Я даже не буду спрашивать, как ты оказался на моем диване. Каждая наша встреча — полная неожиданность, поэтому я уже устал удивляться. Привет, — Брагинский отложил книгу в сторону и улыбнулся. — Ваня, — прохрипел Альфред почему-то севшим после сна голосом. — Ваня, я был на операции, которая длилась шесть часов. — И как она прошла? — русский сполз с кресла и сел рядом с диваном, осторожно вытаскивая одну руку доктора из-под пледа. — На высшем уровне! Хирурги были потрясающие! А анестезиолог! Как будто все заранее отрепетировано до мельчайших деталей! Иван продолжал улыбаться, большим пальцем поглаживая тонкую кисть Альфреда. — Эрни выживет? — Да! ДА! И мы отметим это Рождество вместе! Я вас познакомлю. Ваня положил голову на край дивана и вздохнул, продолжая сидеть на полу. — Что-то случилось, — утвердительно прошептал Джонс, приподнимаясь с подушки. — Рассказывай. — Все в порядке, я просто немного устал. — Кого ты пытаешься надуть? У меня диплом специалиста очень узкого профиля! Иван помолчал, задумавшись. — Я тебя люблю, — наконец сказал он и положил легкую руку Альфреда себе на щеку. Джонс вытаращил глаза и закашлялся, подавившись слюной. Ожидал чего угодно, только не этих слов. — В шоке, — наконец признался американец, наблюдая, как Брагинский трется щекой о его ладонь. Совсем как большой котик. Ну, что-то вроде тигра с бантиком на шее. — Я даже, если честно... А точно? — Точно. Я тебя люблю, — сиреневые глаза в полумраке комнаты напоминали блестящие турмалины. Альфред сел на диване и аккуратно, двумя руками, приподнял светлую голову Ивана, заглядывая ему в лицо. Ни у кого он не встречал таких глаз, пурпурная радужка с крошечными вкраплениями фиолетового, в них можно было глядеть бесконечно. — Теперь моя очередь признаваться, — прошептал доктор, обнимая теплую крепкую шею. — Я люблю тебя. И все. В этот момент для них обоих не существовало ни этой комнаты, ни соседки, которая гремела на кухне кастрюлей, ни целого мира. Брагинский очень медленно дотронулся пальцами до дужек очков Альфреда и снял их с острого носа. — Как мне повезло, — прошептал он, улыбаясь. — Почему? — Мне ответил взаимностью человек, который спас мою жизнь. — Это не совсем я... — тихо промурлыкал доктор, касаясь горячими губами губ Ивана. — Кто же? — беззвучно спросил он, приоткрывая рот. Альфред выдохнул, сильнее обнял шею Брагинского и прошептал в подсохшие от жаркого дыхания губы: — Галоперидол.