Галоперидол

— Альфред, кто это? Артур вытянул руку ладонью вверх, словно бы ожидая, что ответ положат ему на ладошку. Хенрик хлопал короткими ресницами, Мэтт обнимал дверной косяк, Тим флегматично пожевывал фильтр сигареты. Антонио с Франциском, открыв рты, переглядывались друг с другом. — Лицо знакомое, где-то я его уже видел, — наморщил лоб испанец, вглядываясь в Ивана. — Куда тебе, реаниматологу, лица запоминать. Ты в гортань смотришь и трубки пихаешь. Это же пациент из нашей психиатрии! — выпалил Франциск. — Чего-о? — отмер Хенрик. — То есть, вы мне хотите сказать, что сейчас Фредди стоит в объятиях психически неуравновешенного человека? Или вы его вылечили? — Я поражен, — подытожил Тим и продолжил кусать сигаретный фильтр. — Теперь послушаем другую сторону, которая стоит у двери и таращится на нас, — Артур скрестил руки на груди. Вся ситуация напрягала его, но старший брат пока успешно держался. Альфред, наконец, отцепился от куртки Ивана и развернулся к толпе, рассредоточившейся в дверном проеме коридора. — Знакомьтесь, господа, это Иван Брагинский, — он вздохнул. — Мы встречаемся. — Мог бы и поартистичней, — заметил Хенрик. — Сказал так, будто в магазин сходил. Мэтт силился что-то сказать, но, видимо, слова не спешили подбираться, и поэтому он открывал и закрывал рот, как выброшенный на берег окунек. Для него весь вечер был одним сплошным потрясением, неудивительно, что младший совсем растерялся и потихоньку выпадал из реальности. — Почему ты раньше не рассказал? — брови Артура сдвинулись к переносице, верный признак, что адвокат пребывает не в лучшем расположении духа. — Я Тим де Вард, — вдруг произнес голландец, отодвинул загораживающего проход Франциска и подошел к Ивану, протягивая ему руку. — Нейрохирург «Revival Center». Русский от души пожал теплую узкую ладонь доктора и кивнул. Альфред пообещал себе, что после того, как все закончится, он расцелует неприветливого, но такого доброго в душе Тима в обе щеки. Своим рукопожатием Тим и Иван мигом разрядили обстановку. Даже Артур как-то облегченно выдохнул. — А я хирург общего профиля, Хенрик Хансен, — ожил датчанин и тоже протянул маленькую ручку Брагинскому. — Из этой же клиники. — Мы все из одной стаи, — согласился Антонио, расталкивая скопившихся докторов. — Но мы с тобой, вроде как, знакомы. — Вы почти родственники, ведь ты запихивал ему трубки в самые интересные места, — хохотнул Франциск. Поднялся шум и гам, привычный для дома Альфреда, Мэтта и Артура. Альфред мельком посмотрел на старшего брата. Тот словно бы что-то решал и задумчиво рассматривал друзей. — Я до последнего верил, что ты приведешь в дом девушку, — шепнул Артур на ухо брату, когда тот подкрался поближе. — Как думаешь, это все мое дурное влияние, или ты таким родился? — Артур, ты же знаешь, я всегда находил проблемы и приключения на свою задницу. Это моя жизнь, я не могу без опасности и драйва. Я же... засохну от скуки. — Поэтому ты выбрал в спутники жизни пациента из психиатрического отделения. — Оглянись, Артур. Кто еще может похвастаться такой жизнью? Такими друзьями? И такими братьями? Мэтт оторвал себя от дверного косяка и мягкими шажками пошел по направлению к Ивану. — Я Мэтт, — тихо сказал он, плавно вытягивая бледную ручонку. — Младший брат Альфреда. Ваня аккуратно пожал тонкие пальчики и улыбнулся, чуть наклоняясь. Разница в росте у них была ощутимая, а гостю не хотелось разговаривать с Мэттом сверху вниз. — Наконец-то я с тобой познакомился. Твой брат очень много о тебе рассказывал. — Только хорошее? — Только хорошее. А разве в тебе есть что-то плохое? Мэтт смущенно улыбнулся и попытался провалиться сквозь пол коридора. Похвалу он воспринимал всегда по-разному, но чаще желал сгинуть без следа. — Нет, надо выпить, — вдруг сказал Антонио и первым покинул коридор. За ним потянулись остальные. Альфред и Иван замыкали процессию, смотря друг на друга. — Как я понимаю, могло быть хуже? — шепнул русский, входя в гостиную. — Могла пролиться кровь, — кивнул доктор и взял своего гостя под локоть, заводя его на кухню. — Моя или твоя? — поинтересовался Ваня, присаживаясь за стол. — Сначала твоя, потом моя, а потом еще кого-нибудь, кто попался бы под горячую руку. Артур взялся за бутылку и налил в свой бокал виски. Все это он делал, не отводя пристального взгляда от брата, и даже умудрился не пролить ни капли напитка на скатерть. Тем временем де Вард спокойно разложил маленький кусочек картонки и высыпал на него сухие листья табака и каннабиса. Хенрик тут же присоединился к нему и шепотом на ухо руководил процессом, тонким пальцем трогая свернутые листочки и принюхиваясь. — Да нормальная у меня трава! — не выдержал Тим, поднимая голову и смотря в глаза Хансену. — Это чай, ты что, не видишь? Голландец медленно поднялся на ноги, подошел к кухонной полке над раковиной, достал банку с чаем и поставил ее перед Хенриком. — Это — чай, — он открыл крышку, взял щепотку чаинок и насыпал в бокал хирургу. — А это — трава, — и Тим потряс маленьким прозрачным пакетиком у носа обалдевшего Хенрика. — Уютные семейные посиделки, — улыбнулся Франциск. Альфред чувствовал себя не в своей тарелке и нервно поправлял воротник рубашки. Его сердце колотилось, как куриное, пока на его коленку под столом ободряюще не легла теплая ладонь Вани. «Не переживай, я с тобой». От этого крохотного жеста поддержки с души свалилась вся тяжесть. — Ты мне виски испортил, еж ушастый! — обиженно проканючил Хансен, разглядывая плавающие в бокале чаинки. — Ах да, Иван, добро пожаловать в нашу крепкую и нерушимую семью! После этих слов Артур подавился своей порцией алкоголя и зашелся в кашле, тараща глаза. Франциск, сидевший рядом, от души хлопнул его по спине. — Расслабься, мамуля, если Альфред кого-то выбрал — это серьезно. У тебя же серьезные намерения, друг мой? — француз посмотрел на гостя. — Да. Конечно, да, — кивнул Иван. Его рука еще крепче сжала под столом острую коленку Альфреда. — А ведь он ни секунды не сомневался в своем ответе, — заметил Антонио, пытавшийся все это время то ли выпить свой бокал, то ли в нем утопиться. — Даже букву «э» не тянул, думая над ответом. Молодец. — Мне он нравится, — промурлыкал Тим, в пальцах которого как по волшебству появилась рисовая бумага для скрутки косяков. — Посмотрите, какие у него глаза. Как июньская сирень. Вот только с днем знакомства ты, Ваня, немного промахнулся... — Мне кажется, что это знак, — вдруг подал голосок Мэтт и все обернулись на источник звука. — Ну... Может быть, сейчас я скажу полную чушь, но вдруг это Эрни отправил его сюда? Чтобы мы не ходили весь вечер вокруг его смерти, помните же, как он не любил повышенное внимание к себе. — Когда же я отучу тебя смотреть фильмы про паранормальные явления и призраков? — Артур встал из-за стола и подошел к пакетам с алкоголем, вытаскивая на свет банку Ред Булла и бутылку Егермейстера. С непроницаемым лицом он откупорил ликер, плеснул себе в бокал и сверху залил его энергетиком. От этих манипуляций даже у русского брови поползли на лоб. — Что ты делаешь? — спросил Брагинский, сей смеси он отродясь не видел. — Интересно, что вы в России пьете, если тебя удивляет такой коктейль, — Артур пополз обратно на свое место, по дороге пригубив получившееся зелье. — Это Джэгербомб, мое лекарство от тоски. Сегодня хороший день, чтобы хоть немного заглушить брешь в душе от последних новостей. — Мамочке нужно время смириться, что старшенькая дочка выходит замуж, — Тим завернул несколько самокруток и продемонстрировал их окружающим. — Кто первый? — Зажигай, — зевнул Франциск и взял косяк, забитый до отказа табаком и не совсем легальной травой. — А, припоминаю тот вечер, когда Тони выкурил лишнего и побрел в клинику. На следующее утро удивлялся, что он делает в Мексике, — Хенрик затянулся и выпустил изо рта кольцо серого дыма. — Альфред, ты не рассказывал, что у вас НАСТОЛЬКО бывает весело, — улыбнулся Иван, когда Тим протянул самокрутку и ему. — Ты думал, мы здесь книжки медицинские читаем и жаб препарируем? — Франциск кашлянул. — Я вообще-то в шоке, такие сборища тут редко устраиваются, — ответил Альфред. — Повод позволяет, — Артур успел размякнуть и уже не совсем уверенно держался на стуле. Его явно тянуло к приключениям. Приключения в виде Бонфуа тем временем допивали виски и клевали носом в сырную тарелку. — Где Мюллер? Почему его до сих пор нет? — Звонил, сказал, что остался на ночь заведовать своим интересным отделением. Иван посмотрел на Альфреда и поднес к его рту дымящуюся самокрутку. Американец вздохнул и подался чуть вперед, обхватывая губами свернутую бумагу и втягивая в себя дым. Приятное ощущение тепла тут же разлилось по глотке и пищеводу, заставив чуть расслабиться. Вечер только начинался, и пока все шло донельзя хорошо. Вскоре компания перекочевала с кухни в гостиную. Приглушив свет люстры и включив маленький ночник, Мэтт притащил пару пуфиков из своей комнаты. Артуру уже все было «до фонаря", он разлегся на диване и даже не стал ворчать на севшего ему на руку Франциска. Датчанин с комфортом расположился на пуфике, умостившись на нем животом и свесив голову. Тим, покуривая набитую неизвестными представителями флоры трубку, спокойно лежал поперек кресла, перекинув через подлокотник ноги. Антонио молча сидел на другом кресле и мечтательно рассматривал Ивана и Альфреда. — Что ты нам подсыпал, крети-ин... — простонал Хенрик, приподнимая и снова опуская голову. — Вы давно вместе? — испанец стащил себя с кресла и подполз к разместившейся возле потухшего камина парочке. Он разомлел после приличной дозы алкоголя, догнался косяком, а теперь был похож на чересчур ласкового котенка. — Давно. Я все никак не мог собраться, чтобы сказать об этом Артуру... Но, завтра вечером мы поговорим об этом. — Почему вечером? — Мне завтра снова в дневную смену в клинику. Антонио немного помолчал и лег на спину, заводя руки под голову. — Мне завтра тоже снова в смену... Как заходить в палату, где лежал Эрнесто? Как я смогу отпустить этот чертов самолет вместе с ним? Его дядя по телефону высказал все, что думает, по поводу нашей медицины. Но в этом мире... — он поднял к потолку палец. — В этом мире есть равность. Некоторые люди уходят, а некоторые — приходят. Реаниматолог засопел, закрывая глаза и так и оставаясь лежать на полу. Все в комнате, кроме Тима, Альфреда, Мэтта и Вани, спали, причем не в самых удобных позах. Как умудрился заснуть Франциск, полусидящий на Артуре, вообще оставалось загадкой недели. — Я подсыпал успокоительного, — ответил на немой вопрос голландец. — Они в стрессе, а стресс отлично лечится сном с яркими сновидениями. — Тим, мы собрались сегодня ради Эрни! Чтобы вспомнить нашего хорошего друга, чтобы... — Превратить вечер памяти в полный кошмар, за который всем потом будет стыдно? Ты знаешь, как пьет Артур. Знаешь, как пьют Франциск и Хенрик. И я совсем не хотел, вспоминая Эрни, думать о пьяном дебоше наших друзей. Пусть он уйдет тихо и спокойно, как всегда хотел. Вот так, — и он окинул взглядом погрузившуюся в тишину гостиную. — Он прав, — кивнул Мэтт и поднялся с пола. — Тим, если хочешь прилечь, на втором этаже есть свободный диван, тебе, как ценителю современного искусства, понравится. Де Вард встал, подмигнул оставшимся бдить и отправился по лестнице вверх, таща за руку медлящего Мэтта. — Жестоко, но красиво. И почему «в живых» остались именно мы? — русский посмотрел на сопящего Антонио. — Мы совсем не пили, поэтому голландская рука нас пощадила, — Альфред взял Ваню за руку и заглянул в глаза. — Но я рад, что ты успел познакомиться с самыми близкими для меня людьми. Хоть и при таких обстоятельствах. — Завтра будет всеобщая суета и негодование? — Завтра все будет так же, как и сегодня. Быстро, непонятно и смято. Мне даже немного неловко, что ли... Брагинский улыбнулся и взял в ладони бледное лицо Альфреда. — Как бы я хотел увезти тебя в Россию. Показать ее красоту и величие, закаты и рассветы, — прошептал он, хотя их и так никто не мог слышать. — Ты бы согласился уехать со мной в Москву? Альфред отвел взгляд в сторону на лежащего на диване Артура и снова посмотрел в сиреневые глаза. — Если бы я мог... Ваня, если бы я мог. Я никогда прежде не выезжал из страны, хотя попыток было много, и заграничный паспорт я сделал за пять дней, и старший брат — адвокат по миграционным вопросам. Дальше своего города я ничего не видел. Иван опустил руки и крепко обнял доктора за поясницу, притягивая поближе к себе. — Зима на носу, а ты меня в Россию зовешь. Надо на Мальдивы, — засмеялся Альфред. Его воображение услужливо подкинуло картинку: сугробы по пояс, покрывшиеся льдом дома и замерзающие медведи. В ушанках. — Иногда я скучаю по своим галлюцинациям, — вдруг сказал Ваня, опуская голову. — Чего?! Каких трудов нам стоило вернуть тебя в порядок! А-а-а, ты мог сказать об этом кому угодно, но только не своему лечащему врачу! — из-за того, что Альфред слишком громко прошептал эти слова, получилось, будто бы он их прошипел. — Но ведь благодаря им я встретил тебя. И пока ты лечил меня... Ко мне давно никто не относился с таким вниманием, понимаешь? Каждое прикосновение, будь это укол или капельница... Да я сходил с ума от одного твоего присутствия! — Я знаю, — Альфред положил подбородок ему на плечо. — Поцелуй меня. Брагинский повернул голову и мягко коснулся губами горячих губ американца, увлекая в долгий поцелуй. Это было странно — целоваться в окружении спящих друзей и брата. Альфреду казалось, что вот-вот кто-нибудь из них откроет глаза. Скрывать уже нечего, но чем меньше афишировать такие хрупкие, только начавшие разгораться отношения, тем лучше. Психиатру казалось, что он влюбляется все больше в этого человека. В его душу. В его слова, жесты, голос. Мысль, что таких людей больше не делают, намертво въелась в голову. Да и искать больше не хотелось. Кто еще мог просто сидеть с ним на полу перед холодным камином, обнимать и нежно целовать покусанные в тихой дневной истерике губы? Шаги на втором этаже затихли, видимо, Мэтт и Тим упали в царство Морфея. Интересно, в одну кровать?.. Альфред разорвал поцелуй и посмотрел в потолок. — Что? — русский на всякий случай тоже поднял глаза к потолку. Мало ли. Джонс с минуту рассматривал потолок, потом внезапная мысль вообще перестала давать ему дышать, и он поднялся на ноги. — Я пойду, кое-что проверю, — доктор прижал палец к влажным губам Ивана, призывая ничего не говорить, и пошел по лестнице на второй этаж. Дверь в комнату Мэтта была приоткрыта. Свет внутри не горел, так что можно было попробовать незаметно зайти. Альфред взялся за ручку двери и потянул створку на себя, заглядывая внутрь. На кровати, отвернувшись к стенке, спал Мэтти, разбросав по подушке лохматые светлые прядки. Рядом с ним обнаружился весьма громко сопящий Тим, обнимающий младшего за талию. Вполне безобидная картина, если не брать во внимание тот факт, что на голландце не было вообще никаких предметов одежды. Альфред, сдерживая порыв разбудить дом криками «Гены ножичком не порежешь!", тихо прикрыл дверь и спустился обратно в гостиную. — Надо будет показать Мэтту тест на гомосексуальность, — он сел обратно на пол. — И Тиму тоже, хотя с ним-то как раз все понятно. Иногда мне кажется, что в нашей клинике работают одни гомосексуалисты, кроме Хансена, он особенный. За время отсутствия Альфреда Иван успел шмыгнуть на кухню и теперь держал на вытянутой руке тарелку с овощами, колбасой и сыром вперемешку. — Я представил, в каком формате у вас проходят собеседования, — засмеялся Ваня, подцепляя ломтик сыра. Доктор улыбнулся и улегся рядом с Антонио на пол, прислушиваясь к дыханию друга и сворачиваясь калачиком. — В формате: «Вы приняты, потому что у нас некому пахать за копейки». — В интернациональной клинике платят копейки? — Добро пожаловать в мой мир, — Альфред поднял голову. — Ты не поможешь мне? Иван поставил тарелку на пол. — Помогу. Что надо сделать? — спросил он, дожевывая кусочек сыра. — Отнести меня и Тони спать. Его — в комнату для гостей, а меня — в мою кроватку, — и он сладко зевнул. Усталость и маленькая порция травы дали о себе знать. Брагинский встал и бережно подхватил на руки реаниматолога. Антонио умильно свесил кучерявую темную голову с его локтя, даже не открыв глаз и продолжая крепко спать. — Аккуратнее, это ангел-хранитель, — прошептал с пола Альфред. — Знаешь, сколько на его счету спасенных жизней? — Сколько? — русский всегда с особым трепетом относился к докторам. К докторам, продолжением лопаток которых были огромные белоснежные крылья. — Мы с Гилбертом залезали в архив реанимации. Тысяча и семьдесят два. Тысяча и семьдесят два человека ходят по этой чертовой планете благодаря его рукам. Знаешь, что любой другой говорил бы на его месте? «Я спас столько судеб, почему очередная судьба не позволила мне спасти Эрнесто?». Он так не скажет. Потому что это наш Тони. Завтра он выйдет на работу, отстоит смену, а потом отправит самолет со своим братом в Португалию. И останется совсем один. Его двадцать шесть лет назад мать выкинула в снег возле городского детского приюта. Иван медленно пошел к лестнице. Сколько людей, столько и судеб. Он понимал Антонио, как никто. Еще месяц назад он рычал от одиночества и бился головой в стену. — Альфред, — на половине пути русский обернулся. — Может, жизнь и отобрала у него семью, зато подарила самых преданных друзей. Я провел с этими людьми катастрофически мало времени, но успел увидеть душу каждого из них. За таких друзей можно и умереть. Пока Альфред снимал очки и вытирал слезы после таких слов, Ваня уложил Антонио на диванчик, укрыл пледом и вернулся за своим доктором. — Ты чего носом хлюпаешь? — спросил он, но Джонс вместо ответа лишь обнял его за ногу и прижался щекой к колену. — Если бы он это слышал... Ваня, повторишь, когда он проснется? — Он это знает, я уверен, — русский нагнулся, собираясь подобрать его с пола. Альфред в последний раз всхлипнул, окинул взглядом спящих на диване Франциска и Артура и обнял Ваню за шею, подтягиваясь и помогая ему поднять себя на руки. — Останешься на ночь? — они тихо зашли в комнату Альфреда. В темноте вырисовывались силуэты мебели и висящих на стене то ли картин, то ли плакатов. — Да, — русский положил доктора на кровать и осмотрелся. Маленькая уютная комната, но совершенно не похожая на его комнату в московской квартире. Здесь царил уж слишком образцовый порядок. — Только одно условие. Я уйду вместе с Антонио на работу, а тебе придется утром держать речь перед Артуром. Он захочет поговорить с тобой. — Мне нечего бояться, — Иван навис над ним и начал расстегивать рубашку. — Я буду предельно мил. — Будь собой. — Так точно, сэр. Он свалился рядом с Альфредом, даже не сняв с себя до конца штаны, оставив их на уровне коленей. — Даже не попытаешься приставать ко мне? — прищурился Альфред, снимая очки и кладя их рядом с подушкой. — Считай, что я отправил свои бубенцы на перезарядку, — пробурчал Брагинский в подушку, не поднимая головы. Подушка пахла стиральным порошком и еще не успела пропитаться запахом волос Альфреда. — Спокойной ночи, — одновременно пожелали друг другу американец и русский и тихо рассмеялись в подушку. Все только начиналось. Все только... начиналось. *** Антонио и Альфред, слегка помятые и отчего-то не выспавшиеся, сидели на скамейке возле главного корпуса клиники и массировали друг другу виски. У Антонио было мрачное настроение, но, в целом, он держался. У Альфреда настроение было не лучше, мыслями он находился дома. Утром, когда все проснулись, на беднягу Тима обрушилась лавина ругани, а на Ивана — разговор по душам с Артуром. Как бы старший все не испортил... Причем Ванька довольно безропотно остался в доме братьев, готовый ко всему, и к серьезным разговорам в том числе. — Выглядите так, будто бы всю ночь пили, — вместо приветствия произнес Людвиг и сел рядом с друзьями на скамейку. — Если бы. Пить не входило в скромные планы Тима де Варда. Я вообще не понял, что вчера произошло, — поведал Антонио. — Кстати, ты выглядишь не лучше, — сказал Альфред, рассматривая хмурое немецкое лицо. — Работаешь без рекламных пауз и антрактов? — На меня свалили работу не только по отделению, но и по клинике. И вот еще... Альфред, Тони, вы же у нас входите в программу молодых специалистов? — Я чувствую себя старым специалистом. А что? — вздохнул реаниматолог. — Сегодня главный врач кое-что расскажет вам. Так что будьте добры слушать селектор, чтобы не потерять хороший шанс на другую жизнь, — Мюллер встал, сделал жест рукой и пошел дальше по аллее, здороваясь с проходившими мимо медсестрами и санитарами. Друзья посмотрели друг на друга. — Это он переработал или серьезно? — наконец спросил Альфред. — Переработал, — Антонио оглянулся на здание клиники и поглядел на окна реанимации, наполовину закрытые зеленоватого цвета пленкой, чтобы любопытные глаза с улицы не рассматривали пациентов. — Как думаешь, уже стоит вызывать наряд полиции в ваш дом, или еще немного подождать и дать Артуру смыть с себя русскую кровь? — Что ты меня пугаешь?! — подскочил Альфред. — Не пугай, мне и так страшно. Тут же, как по заказу, в кармане брюк затренькал телефон. — Сейчас скажет, что убегает в Иран, чтобы полиция его не нашла, — уверенно заявил Тони, а Альфред, еще больше побледнев, поднес телефон к уху. — Алло? — проблеял он, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Альфред, он шикарный! — орал где-то на заднем фоне голос Франциска. — Фредди, я звоню сказать, что ты уже большой мальчик, — речь Артура немного заторможена и смазана, видимо, успел опохмелиться после вчерашнего рейда. — И сам можешь выбирать себе... м-м... любимых. Я не против. Альфред поднял глаза к небу и потряс свободной рукой, как бы говоря, что вообще не ожидал такой подачки от всевышних сил. — Но ты должен освидетельствовать его и освободить от справки. Меня ты сможешь обмануть, а свою совесть — нет. — Освидетельствую, без проблем. Приступов галлюциноза не было в течении долгого времени, это либо ремиссия, либо выздоровление. Артур, все будет хорошо! — Уж я надеюсь. Ты не забыл, что у меня скоро недельная командировка? — Не забыл, я помню про командировку и про Мэтта. И не пускать в дом собак. Закончив разговор с братом, он развалился на скамейке и довольно посмотрел на Антонио. — Полиции не будет? — чуть разочарованно спросил испанец, а после захихикал, похлопав друга по плечу. — Я очень рад. Так-с, горн зовет, медсестры горят, а больные жаждут получить свои порции обезболивающих. Так что я пошел. — Тушить медсестер? Позови Хенрика, он поможет. Друзья пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Антонио — в корпус, а Альфред пошел по аллее, шурша осенними листьями под ногами. Было еще рановато приходить в отделение. В своих мыслях он и не заметил, как дошел до ворот с задней стороны клиники. Здесь почти всегда было безлюдно, пациенты на прогулках и сотрудники редко заходили в этот закуток. Раньше здесь стояла каморка с громким названием «Газовая», в которой хранили кислородные баллоны. Сейчас же эту каморку закрыли на тяжелый амбарный замок, а «Газовую» перенесли в первый корпус в подвал. Ворота, местами заржавевшие, выходили на поворот, прямо за которым шумел оживленный проспект. Но сегодня возле наружной створки ворот обнаружился посетитель. Старый дед, грязный, но не настолько, чтобы его можно было назвать бомжом. Он сидел, прислонившись спиной к зданию администрации, и держал в руках кепку, перевернутую вверх тормашками. Видимо, собирал пожертвования. — Дедуль, ты чего здесь сидишь? — подал голос Альфред, подходя к воротам. — На проспекте ты побольше денег соберешь, чем прячась здесь. Выцветшие, болотного цвета, глаза с грустью посмотрели на доктора. — Сынок, меня побили там, — он махнул рукой в сторону проспекта. — Отсиживаюсь, идти не могу пока. Сейчас отдышусь и домой пойду, раны зализывать. Действительно, у деда был хорошо подбит правый глаз. — О, Альфред, а ты чего здесь? — вдруг послышался голос Хенрика. Хирург подошел поближе и вынул из ушей наушники. Он проходил мимо, даже не повернул бы головы в сторону забытых всеми ворот, если бы боковым зрением не увидел скопившихся в таком сомнительном месте людей. — Вот, знакомимся, — доктора обнялись, и Хенрик с прищуром осмотрел сгорбившегося деда. — Дед, шел бы ты отсюда, а то охранники увидят и вломят тебе по первое число. Да и по второе тоже. Здесь бомжей не очень любят. — Я не бомж, у меня дом есть и бабка. Меня побили, одежду порвали, да и работы я лишился. Вот, деньги собираю, — он потряс пыльной кепкой. — И много насобирал? На что хоть? — хмыкнул Хансен. Старик достал из-под себя картонку, на которой сидел. «На операцию». — Из-за болезни меня с работы-то выкинули. Бабка уже совсем работать не может, слепая стала, детишек не нажили... — Ладно, можешь не давить на жалость. Где болит-то? — датчанин сложил руки на груди, а Альфред смотрел на него, как на пришельца. Хенрик редко позволял себе разговаривать с незнакомцами, а уж с незнакомцами в грязной одежонке и подавно. Старик, кряхтя, закатал штанину, открывая голень. От пятки и до колена вся голень отекла, а кожа приобрела красноватый оттенок и неприятно лоснилась. Хирург подошел поближе, почти вплотную к решетке ворот. — Дед, вставай и причаливай к главному входу. Я беру тебя в свое отделение. Старик поднял голову и посмотрел на парня, как на невиданное чудо. — Что? В какое отделение? У меня нет денег. — Страховка есть? — Сынок, если бы у меня была страховка, я бы уже давно вылечился и работал. Просрочена она у меня. Хансен посмотрел на Альфреда, потом на деда, затем снова на Альфреда. — Беру без страховки. Ползи к главным воротам, я сейчас подойду, чтобы тебя впустили. — Хенрик?.. — поднимал брови Альфред, когда дедуля поковылял к первым воротам, а они шагали обратно по аллее. — Хенрик, ты не можешь его взять без страховки! Мы же не бесплатная больница! — Если ты будешь держать язык за своими зубками, никто и не узнает. А я сегодня просто жажду делать добрые дела! У мужика здоровая такая флегмона*, подфасциальная, но операция-то — фигня! Вскрою голень, удалю гной, потом промою рану... — Если ты сейчас не заткнешься, начну рассказывать тебе про мужика с сенильным психозом, который средь бела дня на оживленном рынке вырвал себе кадык из горла. — Какой ты милый, — промурлыкал Хенрик, коснулся пальцем торчавшего надо лбом Альфреда хохолка и резко свернул в сторону главных ворот. — Увидимся, я забегу, как будет время! В отделении психиатрии царило оживление. Медсестры и санитары занимались привычными делами: разносили по палатам горшки, мыли полы, возили штативы на колесиках, на которых покачивались флаконы капельниц. Где-то вдалеке коридора мелькал Гилберт, периодически не справляясь с управлением своим телом и врезаясь в стены. В белых штанах и таком же халате, он был похож на привидение, которое скитается туда-сюда в поисках покоя. — В отделении — хаос! — завопил Гилберт, увидев Альфреда. — Но я четверых ночью перевел в наркологию, так что будет полегче. Я очень добр и освобождаю тебя от того мрака, который устроили мне ночью наши любимые больные. — Совсем худо было? — американец расписался в журнале дежурств, подхватил друга под локоть и повел в ординаторскую. — Лучше расскажи мне, как все прошло, — красные глаза загорелись неподдельным интересом. — Ты сейчас сдаешь смену и идешь к нам домой. Успеешь еще поучаствовать в действии, — Гилберт минуту неподвижно стоял, а после рванул к шкафу с одеждой. Все, что касалось сплетен, будоражило его кровь. — Истории болезней на столе, фикус я полил, в пятую палату после обеда придет электрик и заменит лампочку, — словно заученный стишок оттарабанил Байльшмидт. — Иди уже, а то скончаешься от любопытства, — улыбнулся Альфред и сел за стол, открывая первую историю болезни. Создавалось впечатление, что все пациенты, даже вновь поступившие, знакомы. Словно бы он уже много раз их лечил. Все шло по отработанной в течении многих месяцев схеме. Утренний обход, звонки взволнованных и не очень родственников, записи в картах и историях. Одна консультация «по скорой» и одна по наркологическому профилю. К обеду, когда основные дела были сделаны, медсестры стояли на своих местах, а пациенты занимались досугом в виде карточных игр и посиделок в библиотеке, доктор дошел до реанимации. Стоило проведать друга, которому жизнь отвесила довольно болезненный пинок. — Доктор Карьедо сейчас в приемном отделении, ждет пациента, — ответила медсестра, выглянувшая на сигнал дверного звонка. — Ваши врачи редко спускаются в приемник. Что он там делает? — нахмурил брови Альфред. Девушка пожала плечами и закрыла дверь. Психиатр еще немного постоял перед дверью, а потом пошел к лестнице, ведущей в приемное. Приемное отделение больницы — разношерстное, здесь всегда можно встретить самых разных врачей и пациентов. Отделение разбивалось на блоки, чтобы не смешивать больных с проблемами наркомании с больными хирургическими заболеваниями. Блок для реаниматологов находился ближе всех к лифтовой площадке, оно и понятно — в руки этих докторов попадают не с царапиной на лбу. В блок выходило маленькое оконце, через которое хорошо было видно квадратное помещение. Здесь стоял письменный стол, кушетка, шкаф с медикаментами и аппаратура для первой врачебной помощи. На кушетке сидел Антонио, рядом с ним старшая медсестра реанимации. Альфред остановился у окошка и постучал костяшками пальцев по стеклу. Карьедо поднял голову на звук и спрыгнул с кушетки. — Ты чего здесь? Ищешь себе работу? — спросил испанец, выходя через дверцу. — Будь осторожнее, главный врач увидит и посадит тебя на консультации в приемник. — Зашел спросить, как у тебя дела, — ответил Альфред, заглядывая внутрь блока. — Работа отвлекает от ненужных мыслей. Скорая помощь везет мальчика, двенадцать лет, попытка суицида через повешение. Это все, что мне сообщили. — Что? Это же ребенок! И наша клиника не совсем... — По витальным* доставка в ближайший стационар. Мне остается смириться и вспомнить курс педиатрии, — Антонио вздохнул, махнул рукой и закрыл дверь, снова садясь на кушетку. Хоть он ничем и не выдавал своего волнения, было заметно, что врач нервничает. Не каждый день к нему привозят детей с попыткой суицида. Альфред хотел было смыться, но не успел, услышав визг тормозов машины с улицы. Туловище само собой развернулось к окошку блока. Дубовые двери приемного отделения распахнулись, пропуская желтого цвета каталку. По бокам от каталки бежали два фельдшера, один высоко держал капельницу, другой прижимал кислородную маску к бледному лицу мальчишки, укрытого пледом на каталке. — Быстрее! Быстрее! — закричал Антонио, отбирая у фельдшеров каталку и склоняясь над своим пациентом. Альфред, который хоть и стоял далековато от окошка, видел все до мельчайших подробностей. Даже слышал отрывки разговоров. Он заставлял себя развернуться и уйти в свое отделение, но не мог, настолько его завораживала работа друга. — Повесился в подвале детского дома, — рассказывал старший по бригаде, пока Антонио рассчитывал объем кислорода в баллоне. — Воспитательница нашла в тот момент, когда он спрыгнул со стула. — Веревка... Какая была веревка? — спрашивал реаниматолог, снимая с лица мальчика кислородную маску скорой помощи. — Бельевая. Американец подошел чуть ближе. Пострадавший оказался в сознании, он медленно открывал и закрывал глаза. Но дышал с явным трудом, широко открывая рот. На тонкой смуглой шее глубоко отпечатался след от петли. — Документы есть? — Воспитательница принесет. Антонио взял с полки какой-то синий ящичек и подошел к каталке со стороны головы ребенка, закрывая угол обзора и показывая любопытному Альфреду только спину, обтянутую зеленой тканью костюма. И фельдшеров, угрюмо стоявших рядом. — Не-ет, — вдруг послышался тонкий слабый голос со стороны каталки. — Доктор, мне больно! Не надо! — голос все больше нарастал, панический и напуганный, видимо, реаниматолог предпринимал радикальные действия. В этот момент в приемное отделение ворвалась запыхавшаяся полная женщина лет сорока пяти, тащившая за собой подростка. Подросток заливался слезами и горько всхлипывал. — Вы! — она увидела Альфреда и ринулась к нему. — Скажите, сюда не привозили мальчика? Его из петли достали. — Сейчас им занимается доктор. А вы, собственно, кто? — Я работник детского дома. — Почему вы притащили с собой ребенка? — Так это его брат, они близнецы. Как я могла оставить его? Он у нас мальчик впечатлительный. Огромные карие глаза, мокрые от слез, трогательно смотрели на психиатра снизу вверх. Альфред присел на корточки напротив мальчугана. — Как тебя зовут? — Ф... Феличиано, — утирая кулаком сопли, прошептал тот. — Вы принесли документы? — этот вопрос уже адресовывался воспитательнице. Женщина кивнула и вытащила из сумочки кипу бумажек. — Он трудный мальчик, постоянно убегал, дерзил, кидался едой в столовой... Но чтобы дойти до такого... Чтобы петлю смастерить... — бормотала она. — Пройдите со мной, я отведу вас к отделению реанимации. Передадите доктору документы. — Он выживет? — спросила дама, а ребенок рядом с ней снова зарыдал в голос. Альфред ничего не ответил, идя к лестнице и шелестя документами. «Ловино Варгас, воспитанник детского городского приюта №17». В этом приюте рос Антонио. Там же он встретился с Альфредом, который убежал из дома и скитался по улице до первого полицейского патруля. Насколько тесен мир... Всей компанией они добрались до этажа интенсивной терапии одновременно с лифтом. Из лифта выехала поскрипывающая колесами больничная каталка, на которой лежал уже заинтубированный несостоявшийся самоубийца. Большие глаза с медового цвета радужкой испуганно смотрели вокруг. Антонио шел рядом с каталкой и поглаживал ладонью темные волосы на встрепанной макушке ребенка, стараясь успокоить. Ребенок сопротивлялся ИВЛ, как мог, и пытался покашлять. Альфред с грустью понимал страдания подростка. Даже если капелька чая случайно попадает «не в то горло», начинаешь кашлять, как сумасшедший. А здесь «не в то горло» стараниями реаниматолога попала интубационная трубка. — Братик! — вскрикнул Феличиано и дернулся по направлению к каталке, но был пойман ловкой воспитательницей. Женщина прижала к себе трясущееся тельце и теперь рассматривала лицо Антонио. — Это его документы? Передайте медсестре, пожалуйста, — попросил он, даже не взглянув на даму и открывая двери своего отделения. — Антонио? Карьедо? Это ты? — спросила женщина, вглядываясь в лицо. Доктор остановился и наконец поднял на нее глаза. — Миссис Армон? — Тони... Тони, каким же ты стал! — взвопила миссис Армон, не забывая удерживать в объятиях Феличиано. — Поговорим потом, — строго сказал доктор и повез каталку в отделение. Дверь за его спиной плотно закрылась, а оставшийся в коридоре второй брат разразился новым приступом плача. — Приятно смотреть на своих воспитанников и знать, что они стали людьми, — Альфред не слушал ее, видимо, тетя очень любила поболтать. Вместо этого он рассматривал забавную завитушку в волосах Феличиано. С братом они не были до конца похожи, ни глазами, ни цветом волос. Внезапно Феличиано вырвался из рук воспитательницы и ринулся по коридору, в сторону лестницы, так быстро, словно бы его ошпарили кипятком. Альфред даже не успел как следует испугаться, потому что подросток, добежав до конца коридора, на всей скорости врезался в проходившего мимо Людвига, ничего не подозревавшего, но сразу поймавшего беглеца за шкирку. Любой другой человек от такого удара точно свалился бы на пол, но, похоже, Мюллер человеком не был. — Альфред, почему по коридору реанимационного этажа носятся дети? — спросил он и легонько встряхнул притихшего мальчишку. Феличиано посмотрел на него, вдруг обнял в районе поясницы и разрыдался, утыкаясь носиком в белый халат нарколога. — Это совсем неожиданно... — пробурчал немец, легко приобняв тощие детские плечи. — Его брат в реанимации, сейчас над ним колдует Антонио, — бросился в объяснения Альфред. — Они оба из детского дома. — А ты, как Тереза, вклиниваешься во все дела, кроме дел своего отделения? — взгляд голубых глаз, потеплевший от объятий Феличиано, снова стал колючим. — Почему ты не в отделении? Ты сегодня единственный дежурящий психиатр. — У меня есть телефон и технологии связи, — американец достал из кармана халата мобильный и помахал им в воздухе. Людвиг сдвинул на переносице брови, потом посмотрел на прилипшего к халату ребенка и тяжело вздохнул. — Будь добр, займись своими пациентами. — Он редко кого так обнимает, — сказала миссис Армон, разглядывая Феличиано, вжимающегося в выглаженный докторский халат. — А может... Вы сможете посидеть с ним, пока я схожу в приют? Полгода назад Ловино лежал в федеральной больнице, у него нашли какие-то проблемы в сердце. Я принесу выписку, чтобы доктора смогли посмотреть, вдруг что-то изменилось? У Мюллера отвисла челюсть, а Альфред попытался слиться со стеной. «Сейчас прольется кровь». — Вы думаете, что я нянька? — нарколог все же смог справиться с эмоциями и разговаривал не слишком громко. Но все равно было страшно. — Я заведующий наркологическим отделением и заместитель главного врача, у меня есть дела поважнее. И вашу работу я выполнять не буду. Несмотря на серьезность задвинутой речи, Феличиано продолжал плакать, закрывая лицо халатом. — С другой стороны, без дополнительного груза вы быстрее принесете выписку. Хорошо, — теперь челюсть упала у психиатра. — Пусть сидит у меня в ординаторской, бедный ребенок наглотался впечатлений за сегодняшний день. — Да ладно?! — взвыл Альфред, когда воспитательница побежала вниз по лестнице. — Ты взял на себя ребенка? — Налью ему чай, дам бумажки и фломастер, пусть рисует и сидит в моем кабинете. Вопросы? — отрезал Людвиг, отцепляя от своего халата ручонки. — День добрых дел, — бормотнул Альфред, в бессилии падая на скамейку возле отделения. — Вы что, все с утра глотнули радиоактивной водички? — Меня отведут к брату? — спросил мальчик. Он разговаривал с приятным акцентом, схожим с акцентом Антонио. — Как только ему станет лучше, — пообещал Альфред и посмотрел на красные буквы названия отделения. Каждый день и каждую ночь там проходят такие битвы, которые не снились и всей больнице. — Хочешь, я попозже схожу и спрошу, как дела у твоего брата? — Хочу, — пискнул Феличиано. Людвиг взял его за руку и мягко сжал тоненькие пальчики. — Ты знаешь, где нас искать, — немец чуть заметно кивнул и повел успокоившегося ребенка к лестнице. А Альфред, проверив дисплей телефона и убедившись, что его никто не вызывал, нажал на кнопку звонка отделения интенсивной терапии. — Что-то вы к нам зачастили, мистер Джонс, — заметила медсестра, отодвигаясь в сторону. Антонио сидел на посту и заполнял какие-то таблицы. — Ты не особо был рад увидеть свою воспитательницу, — Антонио, услышав голос, поднял голову от стола. — Когда ты везешь наполовину задушенного веревкой ребенка, как-то не до всяких теток. Она меня в детстве ремнем шлепала! — обиженно ответил Карьедо. Альфред заглянул в ближайшую палату через прозрачное стекло. На кровати неподвижно лежал Ловино и смотрел в потолок. Трубка, выходящая изо рта, подозрительно колыхалась, словно бы парень пытался ее перекусить. — Наш пациент с характером, — хмыкнул реаниматолог. — Пнул меня парочку раз, пока я ему «трубу» ставил. Загруженный миорелаксантом, в предшоковом состоянии, но запинал. Он мне уже нравится, если выживет и будет разговаривать — я получу реальное удовлетворение от своей работы. — Он сейчас трубку сжует, — сказал Альфред. Тони приподнялся на стуле и заглянул в окно. — Вот черт. И пошел в палату. Психиатр наблюдал через стекло, как доктор, потрясывая указательным пальцем, что-то объясняет и трогает контур аппарата ИВЛ. — Что ты ему сказал? — спросил американец, когда друг вышел из палаты и снова сел на пост. — Заявиться в гости к Богу без приглашения — невежливо, — изрек реаниматолог. — Ты же понял, что он и твоя головная боль тоже? Попытка суицида. — Я помню, Тони, я помню, — успокоил приятеля Альфред. — Ты знаешь, что у него есть брат-близнец? — Нет. Они похожи? — Кстати, не очень. Второго Людвиг забрал, играет в няньку, пока воспитательница мотается за выпиской из больницы. — Людвиг? Это точно был не переодетый Франциск? Стой... Какая выписка? — вдруг напрягся Антонио. — Из федеральной больницы. Ловино лечился от сердечных дел. Зеленые глаза Тони посмотрели куда-то сквозь Альфреда. — Чем он болел? — он вдруг вскочил со стула. — Быстро, что за болезнь сердца? — Я не знаю, — прошелестел Джонс, разводя руками. — Сейчас принесет тебе твоя воспиталка выписку. — Я молодец, — с сарказмом сказал испанец и нажал на кнопку селектора. — Медсестры в палату номер восемь. — В чем дело-то? — В остановке сердца. Препараты, которые я ему дал, они могут остановить сердечную мышцу. А я его не отпущу, мы еще не поговорили о вреде суицида. Внезапно ожил динамик общего селектора клиники, блокировав селектор отделения реанимации: — Всем сотрудникам, прошедшим обучение по специальности «Лечебное дело», со стажем работы до пяти лет, подняться в кабинет главного врача, — громко объявил женский голос. Доктора посмотрели друг на друга. — Иди, потом расскажешь, — сказал Антонио. К нему уже подходила толпа медсестер, и каждая из девушек надевала перчатки. — Альфред, и все-таки проверь Людвига, вдруг он выкурил чего-то лишнего, — врач подмигнул ему и скрылся в палате. *** У кабинета главного врача клиники столпился народ. Представители самых разных специальностей, от стоматологов до патологоанатомов, перешептывались друг с другом и поглядывали на дверь. Наконец, в небольшой коридорчик вышел низенький седовласый мужчина в халате, надетом поверх пиджака. Доктор Рич Мартин окинул взглядом присутствующих и громогласно провозгласил: — Мои дорогие врачи! Я собираюсь предложить вам программу по обмену опытом. Для этого придется на некоторое время покинуть насиженное место и ехать в любую страну мира. Кто заинтересован и хочет участвовать в программе — добро пожаловать в мой кабинет. Кто пока не решил или не готов срываться из клиники — приходите в следующий раз. У кого нет заграничных паспортов — приходите, когда их сделаете. Треть из докторов быстро слиняла, а Альфред, подумав несколько секунд, все же зашел в кабинет вместе с рядом других врачей. Доктор Мартин сел в свое кресло. — Цель нашей клиники предельно проста: вы едете лечить людей в какую-либо точку мира. В ответ из этой точки приезжает специалист на ваше место. Это обмен знаниями и опытом, для дальнейшего продуктивного лечения и диагностики заболеваний. Перед главным врачом на столе лежали конверты. Двадцатка белых конвертов, абсолютно одинаковых. — Здесь двадцать конвертов. Внутри каждого — название страны и больницы. Мы с руководством клиники решили, что будет справедливо, если вы выберете путешествие посредством случая. Места в программе ограничены, и чтобы никто не обижался, что один может выбрать Швецию, а другой Лихтенштейн. — Такая страна существует? — подал голос молодой хирург-первогодка. — Билет на самолет оплачен, — Мартин пропустил вопрос мимо ушей. — Договоренность с каждой больницей железная. Знание языков? Все наши врачи владеют международным языком, думаю, для вас не будет существовать языкового барьера. И да, жилье тоже оплачено. — Круто, мы поедем в иностранию! — радовался кардиохирург, похлопав в ладоши. — Когда отправление? — спросил откуда-то со стороны двери стоматолог с трехлетним стажем. — В течении двух недель. Мы подготовим все необходимые бумаги. А теперь подойдите ближе и возьмите по конверту, — мужчина сложил вместе кончики пальцев и посмотрел на коллег. — Как вскроете — напишите свою фамилию на обратной стороне. Поредевшая толпа осторожно подошла к столу. К конвертам потянулись руки. Альфред в замешательстве смотрел на конверты, раздумывая и машинально беря самый ближайший. А нужно ли ему это вообще? Уезжать из страны, бросать семью, Ваньку, друзей и клинику? Но было поздно, пальцы сжимали сухую белую бумагу. — Блин, Черногория! — послышался первый возглас. — Это вообще в какой степи? — А в какой степи Япония? Хотя, я вроде бы знаю. — А-а-а, Франция! — Италия, фу-у, там же жара. Все вокруг обсуждали свои конверты, поднялся всеобщий шум и гам. Альфред переборол себя и наконец вскрыл конверт, доставая картонную карточку. На карточке в левом верхнем углу был нарисован в стиле минимализма храм Василия Блаженного, а в середине тянулись буквы: «Россия, Москва. Научно-исследовательский институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского». — Чтоб меня Роршах побрил... — прошептал Альфред, чувствуя, как по щекам ползут мурашки, а руки начинают предательски трястись. Конечно, он согласен! Надо сказать Ване! Надо сказать Артуру! О, нет, надо же сказать Артуру... «Я еду в Россию».