***
Колледжский двор хорош тем, что помимо мест, где на переменах тусуется и весело проводит время вся аудитория, тут есть и тихие такие уголки, обычно предназначенные только мне. Но сейчас нас тут двое, и ты выкрикиваешь свое приветствие так неожиданно, что я даже роняю книжку. Мы два дня не разговаривали. Я скучаю по этим разговорам, а раньше мог о них только мечтать. Солнце светит прямо мне в глаза и приходится щуриться, чтобы тебя разглядеть. Ты проникаешь в тень и садишься напротив, облокотившись о поцарапанные коленки и нацепив дурацкую ухмылочку. В руках ты сжимаешь какую-то бумажку. — Я кое-что принес! — радостно сообщаешь ты. — Ты как меня нашел? О закутке между главным корпусом и фонтаном, по-моему, из всего колледжа один я знаю. Улыбаешься, наклонив голову и подмигиваешь мне. — Теперь мой черед за тобой следить. Я снисходительно хмыкаю. Не знаю, достаточно ли хорошо получилось скрыть тот факт, что внутри у меня только что затонул Титаник. Со всеми пассажирами. — Итак, — ты разворачиваешь скомканную бумажку, — я тут за пару дней слежки кое-какие выводы сделал. Ну значит, что у нас с тобой происходит. Во-первых, ты ни разу не засечен за принятием лекарств или что-то типа того, да и вообще не показываешь никаких признаков нездоровья, соотвественно, надо думать, что ты не умираешь от какой-нибудь болезни. Во-вторых, ты хоть постоянно и ходишь в этих своих свитерах и скинни-джинсиках, но они все регулярно меняются и вообще приличных марок, так что от бедности ты тоже вряд ли страдаешь. И ты скорее всего не наркоман, потому что у тебя нет почти что ни одного признака из того длинного списка, который я загуглил. Соответственно, надо думать, что у тебя просто депрессия с вероятно, суицидальной направленностью. Остался один неопровержимый довод, — ты выпрямляешься и вздыхаешь, — покажи свои руки. Черт. Титаники тонут один за другим, мне становится трудно дышать, я просто сижу и пялюсь в пространство, не имея ни малейшего понятия, как отреагировать на сказанное. Ты же весь сделан из июльских полдней и косых лучей солнца, из звездопадов и теплого ветра. Ты хороший. Ты хрупкий и маленький, уставший от бесконечной учебы и бессонных ночей, ты неуклюжий и неловкий, и ты такой прекрасный. Ты все видишь таким же, какой и ты сам, и ничто не должно этого изменить. Никакая мерзость не должна влезть в твой мир, не должна изменить его и тебя. Особенно этого не должен сделать я. Ты не должен узнавать меня ближе. Ты не должен обо мне беспокоиться. Как бы мне этого не хотелось, ты не должен. Ты не должен со мной связываться. — Нет, — вместо резкого отказа выходит какая-то неуверенная просьба. Ты закатываешь глаза. — Тут никого нет, просто засучи рукава! — Уходи, — говорю я и зачем-то начинаю запихивать выпавшие тетрадки в свой рюкзак, как будто как раз таки собираюсь уйти сам. — Ты думаешь, я кому-нибудь расскажу? Просто покажи и... Ты тянешь свою ладонь к моему запястью, но я дергаюсь и говорю, на этот раз увереннее. — Уходи. Тебе не надо этого видеть. — Слушай, мне надо убедится, в том что.. Ты не договариваешь и просто хватаешь меня за руку и отодвигаешь рукав свитера назад. Ну круто. Я сам-то на это предпочитаю не смотреть, а теперь ты на это смотришь. Это не особо глубокие порезы, кровь быстро остановилась, но голова кружилась, и потом, их много, так что думаю, это производит впечатление. — Черт, — шепчешь ты. И вот теперь я злюсь. На себя, за то, что ты только что увидел. На тебя, за то, что сделал так. За то, что теперь тебе не будет весело, потому что ты будешь думать о порезах на моих руках. Опять на себя, потому что ты меня за руку держишь, и я ужасно не хочу, чтобы отпускал. Сам отпускаю. Вскакиваю на ноги, ты поступаешь так же. Половина тетрадок из моего рюкзака разлетается по земле. — Я же сказал тебе, чтобы ты этого не делал! — кричу я. Ты смотришь на меня то ли с испугом, то ли с вызовом, то ли с.. жалостью? Я терпеть не могу, когда меня жалеют. — Зачем ты вообще ко мне с этим притащился? — Я тебе собирался помочь! — Мне твоя помощь не нужна. Мы стоим так, глядя друг на друга с совершенно разными эмоциями во взглядах, а потом я прохожу мимо тебя в сторону корпуса. — Забудь про залог, — говорю я, — и больше меня не трогай, ясно? Тебе нельзя со мной общаться. Надеюсь, по моему голосу было не слишком очевидно, что я вот-вот разрыдаюсь.3
27 августа 2015 г. в 01:59
Ты топчешься рядом со мной, пытаясь согреться на холодном ночном воздухе. Все твое лицо в ссадинах, все еще кровоточащая рана на руке неуклюже заклеена пластырями.
И еще ты только что полчаса спорил с сотрудником, требуя вернуть твою изъятую личную собственность в виде той самой задрипанной кепки. С сосной.
Мне не нравится видеть на тебе раны. Мне хочется перевернуть целый мир, и сделать каким-нибудь образом так, чтобы он не причинял тебе вреда.
Мне не хочется, чтобы что-нибудь делало твою улыбку печальной.
Теперь ты водрузил кепку на голову и мы ждем автобуса, потому что предыдущий уже уехал, пока ты ее выбивал, и увез с собой твоих покалеченных уставших друзей, решивших тебя не ждать.
И когда придет следующий — неизвестно.
Посреди ночи, на маленькой проезжей дороге, петляющей около сияющего фонарями городка, мы вдвоем. Впервые после "Ригли".
Созвездия такие яркие, было бы здорово смотреть на них, улыбаясь друг другу. Но никто из нас почему-то не улыбается.
Ты выдыхаешь и в конце концов произносишь очевидное:
— Ты внес залог.
Я молчу.
— Тебе не надо было этого делать. Мы бы сами выбрались.
Вздыхаю и всё же начинаю говорить, пока нас ослепляют фары проезжающей мимо машины.
— Нет, не выбрались бы.
— Ты всё же следишь за мной.
Я поворачиваюсь, наши взгляды встречаются, а потом ты, смутившись, начинаешь увлеченно рассматривать землю под своими ногами.
Ну да, я именно этим и занимаюсь. Иначе чтобы я еще делал в субботу, в три часа ночи у местного парка аттракционов?
Это мой способ скоротать время. Мне нравится на тебя смотреть, нравится видеть тебя веселым. И быть рядом с тобой, пусть даже и так. Это меня отвлекает от всех этих мыслей.
— Зачем было лезть в парк аттракционов ночью и попадать в участок? Кому вообще такая идея может в голову прийти?
— Многим. Это всего лишь веселье. Это нормально, понимаешь? Смеяться. Веселится. Это нормально.
Я вздыхаю. Ты ежишься, снова.
Давай я сниму свой свитер и отдам его тебе. Я не хочу, чтобы тебе было холодно.
Ты слишком хороший, с тобой не должно происходить ровным счётом ничего неприятного.
— Я не вижу в этом ничего веселого.
— Ты, по-моему, ни в чем не видишь ничего веселого, — бурчишь ты.
И я не успеваю предаться размышлениям, потому что ты вдруг продолжаешь фразу.
— Почему ты такой? Что с тобой не так?
Ты смотришь на меня так, словно тебе и правда очень интересно.
Но у меня или вовсе нет ответа на этот вопрос, или он получится настолько долгим и запутанным, что я и сам его не пойму, не говоря уж о тебе.
Я неопределенно мотаю головой. Я не знаю. Я не знаю, я не знаю.
— У меня нет денег, чтобы вернуть тебе залог.
— Мне не нужны никакие твои деньги.
— Ладно. Тогда буду платить кое-чем другим.
— Чем же?
Ты пожимаешь своими тощими плечами.
— Делами. Поступками.
Я тоже пожимаю плечами.
На горизонте появляется автобус.