По правде, в чёрном море

Она слишком зла, раздражена и взнервированна. По правде, Пёрл часто бесят подобные неурядицы. По правде, Пёрл бесит постоянство, с которым он вляпывается в истории. Стивен выглядит спокойным и отстранённым, словно он во всём этом не виноват, и это чертовски её выводит. Потому что он, чёрт возьми, виновен. Потому что это из-за него их отслеживают самоцветы из Хоумворлда, который, хоть и дом, подобным не ощущается. По правде, Пёрл давно послала этот Хоумворлд к чёрту. Самоцветы могут ей... Она ловит себя на мысли, что Стивену не помешало бы научиться уже сражаться, если он продолжит впутывать их в подобную дрянь. Пёрл зло сжимает кулаки, смотря в большое, на целую стену, окно и что-то тихо шипит под нос, наблюдая за набегающими друг на друга волнами. Даже море тёмное, словно в шторме. Это из-за них? Стивен шуршит страницами какой-то мелкой бульварщины, бегая глазами, под которыми засели продавленные круги. – И о чём она? – Как люди сжигали книги. – Интересно, чему учит этот бред. По правде, Пёрл совсем не понимает этой людской тупости и их разграничения приоритетов, словно это решает, как нужно себя вести, потому что ведут они себя точно так же – назойливо и тупо. По правде, порой ей кажется, что Пёрл не понимает Стивена. – Как же мне надоело спасать уже твою задницу, – раздражённо бросает она, хмурясь, и отстраняется от стекла, проходя мимо. – Можешь не спасать, – даже не поднимая головы, отвечает Стивен. – Должен ведь я научиться регенерировать. Он даже не смотрит на неё, продолжая читать, немного слюнявить пальцы и перелистывать карманную книжонку, и это так неимоверно бесит. Потому что Стивен, с его тупой людской привычкой, ни черта не ценит чужой труд. Пёрл зло вырывает книжицу и упирается по бокам руками, забравшись на кровать. Она оказывается между ног Стивена, смотря прямо в его расслабленное лицо, знающее, что такое здоровый сон, только понаслышке. Он даже не старается сосредоточиться, но его взгляд концентрируется на ней. Наконец-то. – Ты даже с щитом своим еле управляешься, как ты вообще надеешься восстановиться из неполного самоцвета? – скептично сводя к переносице брови, спрашивает она. Взгляд Пёрл тяжелый, грубый и острый, как сточенный о камень нож. Она давно не бывала в море, с тех самых пор, как оно стало чёрным; ей давно пора сгладить – и характер, и самоцвет. Каждое слово и брошенный неаккуратно взгляд она принимает резко. Даже как-то слишком. По правде, у Пёрл, наверное, паранойя, и она боится, что в любой момент их могут поймать и отправить обратно, в прогнивший Хоумворлд. По правде, Пёрл это уже достало, и ей хочется, чтобы Стивен хоть каплю проявил своё грёбаное сочувствие если не к её стараниям, то хотя бы к ней. В конце концов, она это заслужила, вытаскивая его из этого ада. – Я как-нибудь придумаю, – отвечает он. – Ты уже возвращалась, и Аметист не раз экспериментировала с формой. Я знаю достаточно теории. – И читаешь книги о том, как их сжигают. В твоей голове сплошная чушь и бессмыслица, – несётся вперёд Пёрл, не чувствуя, как впиваются пружины в руки. – Ты не можешь даже стать больше, какая регенерация? Бред. Стивен не задумывается, кажется, никогда, словно у него в голове есть эти чёртовы вопросы-ответы, чтобы ввести каждого в это состояние замешательства и ступора. Пёрл терпеть не может, когда он так делает. Его не учили, что это бесцеремонно и просто дерьмовая привычка? – Так и будем теперь лежать, да? – отворачивая голову в сторону, флегматично спрашивает он без тени эмоций, сплошной усталостью наваливаясь своей интонацией на неё, и Пёрл с раздражением отмечает, что как бы искусственно ни было это тело, она чувствует каждую мелочь в нём, вплоть до дыхания, палящего ей пальцы. По правде, Пёрл, кажется, начинает понимать, что читать нотации в такой позе – не самое лучшее решение. По правде, эти мысли не значат для неё ровным счётом ничего. Стивен смотрит в упор на её нахмуренное лицо, озлобленное, взнервированное, и чувствует, как Пёрл напряжена и что с каждой секундой возвышаться над ним ей, кажется, всё трудней. Стивен выдыхает и смотрит ей в глаза, медленно моргая. Пёрл морщит нос на какое-то мгновение, наклоняясь к нему и выгибая спину. И, казалось бы, можно сделать всё и, наконец, успокоиться. Но не тут-то, конечно, было. Пёрл резко поднимается, выругиваясь и садясь, едва слышит колокольчик, прикреплённый к двери. Ведь была уже совсем близко, чуть не у самых этих бледных и сухих губ, но нет. Надо было им прийти. Стивен поднимается на локтях, заглядывая в её лицо, повёрнутое зло в сторону, вглядывается в застывшую гримасу на нём, на сжатые в кулаки руки. Пёрл спускает с кровати ноги и семенит по лестнице, едва ту не пролетая. По правде, без моря, которое за всё время превратилось в какой-то жидкий уголь, она вообще не может найти покой, поэтому и зла, раздражена и взнервированна. Пёрл думает, что шум радио никогда не заменит шум волн эхом радиостанций в связи с очередной бурей, что этот мир с их приходом мало чем отличается от заплесневелого Хоумворлда и что ей, наверное, впервые так хреново и она наконец это осознаёт. Море, тёмное, непроглядное, наползает на песок, обрушиваясь серой унылой пеной и уходя обратно, отрывая от её души что-то. Как раздражает эта неровность камня, как раздражает расцарапанная щека, как... Она вглядывается в чёрное море и, по правде, не знает, от чего потеряет больше: войдя в него или оставаясь на суше в ожидании, что всё само пройдёт, а её найдёт чудесное исцеление. Конечно же, такого не произойдёт. Конечно же, глупо вообще на это всё надеяться. И кто после этого думает всякий бред? Пёрл чувствует, как её запястье сжимают чужие пальцы, и оглядывается на Стивена, стоящего с ней рядом. Его бледная кожа, такая не натуральная, не человеческая, он словно становится всё белее с каждой морской волной, гнетуще чёрной штормовой вороной, как бы в противовес. Эта бессмысленная жертвенность и ради кого? Моря? Ради неё, которой этого моря так чертовски недостаёт? Как глупо, Стивен, лучше бы шёл домой. Стивен смотрит на неё не с укором, но так, будто что-то знает. Будто понимает её как нельзя лучше. Будто может помочь ей уже остановиться в этой бегущей по кругу колее. Пёрл закатывает глаза, и, по правде, ей как-то всё равно. Но Пёрл не успевает дёрнуться, когда мальчишеская рука резко тянет её на себя, и белёсые, покусанные поперёк губы касаются её собственных, мягко сжимая, приникая ближе, словно пытаются что-то в неё вдохнуть. Может, жизнь? Как здесь это – чувство? – называют? Пёрл чувствует груз век, жмурясь, и пару секунд не дышит, когда Стивен её отпускает. А затем смотрит, не понимая, что это было, зачем он вообще и как... И, по правде, замирает, удивлённо моргая, потому что шум в её собственной голове стихает. Грохот волн – морских – и шипение – тех, что идут по радио. Наступает такая... блаженная тишина, и всё видится ей понятней, чётче. Пёрл приходит в себя, наверное. И Стивен, освещённый этим сидящим высоко солнцем, уповает на то, что за ним никакой Хоумворлд их не увидит и не найдёт. И Стивен, искрящийся этой болезненной белизной, выглядит не мёртвым, но неживым. Самоцветы ведь не существа, по сути, а лишь иллюзия на живое. А он – полуиллюзия. Полуживой. Полу-не-мёртвый. Полу-Роза. Зря вспомнила, наверное, но и пусть. Как-то уже плевать. Море чёрное, круги под глазами чёрные, камень во лбу у неё чёрный... Неудачный ход, кем бы художник – фотограф или поэт, один ведь чёрт – ни был. Но даже так, Стивен – не Роза. Стивен что-то другое. Более осознанное. Более приемлемое для этого тлеющего серо-чёрным мира. Стивен спит отвратительно плохо, и Пёрл почему-то нравится за этим наблюдать. Может быть, Пёрл врёт; Стивен засыпает быстрее, чувствуя её рядом. Но, по правде, Стивен врёт тоже. Ничего он не засыпает. И круги под его глазами – лишнее подтверждение, потому что Пёрл, такая неживая-тихая в этом человеческом для такой не человеческой неё сне, кажется ему слишком близкой. Потому Пёрл, такая спокойная – наконец – убаюкивает его дыханием над головой. Потому что Пёрл, которая сжимается в комок, лежа совсем с ним рядом, что-то такое редкое, почти что неуловимое, и он просто смотрит на неё, даже закрыв глаза, притрагивается ладонью, пытаясь её видеть. Стивен помнит каждое прикосновение спиной к спине, когда прямо в бою ему удалось разбить вражеский самоцвет щитом. Когда прямо в бою он спас её, и Пёрл не заметила. Когда Пёрл чего-то не замечает, это ввинчивается в голову металлической спиралью. А может быть, это и хорошо. Что ничего не видит. Что только море её волнует своей притягательной чернотой, а не он. Стивен, с чернеющим самоцветом, всё равно слишком белый, как облитый какой-то краской. Кожа Пёрл – молочная, и это забавно, что она выглядит живее, чем у него. Потому что Пёрл ведь ну совсем не живая. Пёрл ведь такая... Самый настоящий жемчуг, выдернутый из моллюска. Откуда-то со дна космических океанов. И прибыла сюда, последовав за больше, чем полу-им. А теперь это он. И останется ли она? Пёрл тонкими пальцами поправляет ряды нацепленной чёрной ткани, прикрывает глаза, прислоняясь спиной к стене, пропахшим морской солью старым ветхим доскам. Они стары как мир. Как стары они. Но, в отличие от них, не вечны, и именно поэтому полу-вечный Стивен – их главная проблема. Или главная проблема её, Пёрл не уверена. Она не уверена – это вообще проблема? Пёрл слишком зациклена на крайностях. И на Стивене, таком сбалансированном, мечущемся, даже не так, застрявшем там где-то между. Пёрл думает слишком много для тех, кого только что поцеловали. Пёрл, по правде, вообще слишком много думает, и это всех, включая её, раздражает. Она тонет в собственном пожертвовании и противоречии, такая странная, честно – по правде – говоря. Научись Стивен драться – она бы расслабилась или нет? Научись Стивен драться, ей не пришлось бы его прикрывать? Эти миллионные варианты мелькают перед глазами, благо, хватает ума не выдавать проекцию. Стивену она вообще вряд ли нужна, если брать под расчёт этот взгляд, будто Стивену всё известно. Если смотреть слишком долго ему глаза, Стивен скажет что-то такое, от чего и у вовсе не живых что-то внутри сожмётся. Как сжимается у неё, наверное, каждый раз. – Без понятия, что ты сейчас творишь, – говорит Пёрл, жмуря глаза, которые, по правде, уже болят от этой чёрной морской дыры вдали и песка, который она целует. – Зачем людям писать книги о том, как они их жгут? – Чтобы они не жгли их по-настоящему, – отвечает Стивен, потому что он не знает то, что знает она, и так же наоборот; его мир для него – загадка с ответами, которые он нашёл. Которыми он поделится с ней, если она попросит, и, может, тогда Пёрл наконец заметит хоть что-нибудь. – Как у вас всё сложно, сублимация – вечный спутник вашей цивилизации, – выдыхает, обхватывая руками плечи, Пёрл и наконец-таки смотрит в небо. И в небе облака плывут морской пеной, напоминая время, когда море не было чёрным. Напоминая, что море не было пустотой, поглощающей всякий свет, как их галактика. Море не было гнетущей тенью прошлого. Что море было синим, красивым до безобразия, в море хотелось залечь и больше не подниматься с его глубин. Пёрл жила когда-то чем-то, пусть была вовсе не живой. Пёрл мечтала бы, чтобы Стивен всё это помнил, так, как она – ощущение воды на перепутье пальцев, её мягкие поцелуи солью к телу – но Стивен не знал море, как она. Стивен не мог бы даже представить это, вовсе не понимая. Но у Стивена слишком участливый и всепрощающий-понимающий взгляд не видевших сна глаз. У Стивена холодные, как вода самым ранним утром, ладони и прикосновения мягких пальцев. И губы Стивена отличное перенаправление злости, раздражимости и взнервированности порой. И, по правде, Пёрл чувствует, что она не злится и не бесится, но Стивена ей почему-то хочется снова поцеловать. И, по правде, Пёрл не знает, что же она забыла в чёрном усталом море, путаясь пальцами и разглаживая мешки на его лице. И, по правде, Пёрл вообще ничего не знает с тех самых пор, как море почернело. Как их отыскали под видом спасения и захотели доставить в Хоумворлд. Как Стивен повзрослел, а она этого не заметила. Впрочем, это же как всегда. Пёрл устала от этого дерьма. И то, что оно преследует её навязчивыми проблемами, как-то её волнует. По правде, всё ничего не стоит, если это – ненужная дрянь и мусор, переживания, пустозвон и вообще, такие вот мысли. Пёрл думает... Пёрл нельзя думать. Люди не думают после поцелуев, потому что все мысли выходят непонятными и смазанными. Мысли ни о чём, точнее, о чём-то, но таком, что представить ни люди, ни даже она не в состоянии. Перед глазами Стивена – чёрная Вселенная. Поправляет, вдруг обернувшись, галстук, сосредоточенно думает о чём-то, опустив взгляд на лежащие под ногами оббитые волной и забранные с песка кем-то сострадательным камни, дышит холодом прямо ему в лицо. И Стивен свободной рукой заправляет ей за ухо выбившиеся пряди, чёрные, будто разбавленная на листе кем-то неаккуратным водой акварель. По правде, Пёрл, наверное, слишком близко. И, по правде, Пёрл уже плевать. Стивен прекращает покачивать ногой в такт шумящему вокруг морю и текущей на фоне где-то там жизни и дышать – тоже. Она ругается сквозь зубы, что ненавидит это место, и прикрывает расслабленно глаза. Стивен будет спать. Или уже не будет. Но, во всяком случае, по немного другой причине. Эта причина притягивает его, как магнит, и посылает весь дискомфорт к чёрту. Пёрл наблюдает за спящим Стивеном, ей наплевать, может, нравится, может, ещё что, она просто делает это. Пёрл завязывала его галстук, а сейчас – развязывает. Пёрл меняется. Как менялось море. Как никогда не менялось и не изменится это небо. Пёрл, наконец-таки, хоть что-то замечает. Пёрл тянется к Стивену и его бледной коже, искрящейся от морской соли и бьющей ей светом в уставшие от вечной тьмы глаза. По правде, Пёрл просто тянется к Стивену. И этого вполне достаточно.