My Little Doctor

From far beyond the veil of sleep some ancient voice does seem to whisper my forgotten name weakly, yet solemnly… My secret name is whispered by by a half-forgotten sigh and out of nothing, across my face, which is all petrified, Hot tears are running without end A deeply troubling pain pulls me together inwardly, to be no more the same…

Я вижу, как небо за окном рассекает надвое молния. Я замираю, не донеся до рта чашку со слишком крепким и горьким чаем, резкий вкус которого не помогли смягчить даже несколько ложек сахара, и сердце моё начинает биться чаще, то сжимаясь в груди до размеров сморщенной сливы, то то расширяясь настолько, что ему становится тесно в грудной клетке. Я жду. Я надеюсь, что это была просто вспышка, неисправность в проводах, отблеск неоновой рекламы, но за молнией следует раскат грома, от которого вибрируют стены. Тучи медленно расползаются по небу, словно разлитые чернила, и первые дождевые капли разбиваются о подоконник. Я не могу сдержать дрожь в руках, и чашка летит на пол, расплёскивая тёмно-бурую жидкость, в тускнеющем свете похожую на разведённую бензином смолу, с маслянисто-радужными разводами. Я судорожно сглатываю и начинаю непроизвольно дрожать. Скоро будет дождь, а значит, придёт Джек. Он приходит во время дождя, вместе с дождём. Всегда. Я съёживаюсь в кресле, подтянув острые колени к подбородку. Невольно представляю, как он уже ходит где-то там, снаружи, приближаясь к моему дому, приближаясь ко мне — и улыбается. Его улыбка могла бы быть прекрасной — полная надежды и радости от обретения старого друга, не будь она настолько пугающей. У меня невольно вырывается стон, похожий на собачье поскуливание, и я прикусываю руку, заставляя себя замолчать. Джека расстраивают такие звуки. Я не должен его расстраивать, я его друг. Меня зовут Доктор, и я — друг Джека. Конечно, неплохо было бы знать при этом, кто такой этот Доктор, но я стараюсь принимать это утверждение как факт. Я знаю, как выглядит Доктор — как выгляжу я. По утрам я могу подолгу смотреться в зеркало, стараясь запомнить каждую черту тонкого лица, голубые глаза, оттягивающие уголки рта морщинки, седые волосы, но они покидают мою память, как только я перевожу взгляд. Я не могу осознать, что это лицо — моё. Я не могу узнать человека в зеркале, и тем более — соотнести его с самим собой. Иногда я испытываю смущение перед этим Доктором, потому что мне кажется, что я занял его тело по ошибке. Он выглядит так, словно прожил в нём уже довольно долгую жизнь, и, наверное, привык к нему. Я был бы рад вернуть его, но не знаю, как. Сквозь шипящий шум дождя я слышу стук в свою дверь — три частых удара и два редких, словно трубы возвещают о прибытии важной особы. Так стучит только Джек — говоря иначе, только он стучит в мою дверь. Я глубже впиваюсь зубами в свою узкую ладонь. На её тыльной стороне видны набухшие вены, и я всё время боюсь нечаянно прокусить одну. Если Доктор когда-нибудь вернётся за своим телом, я бы хотел отдать его ему в целости, насколько это возможно. Скорее бы это уже произошло. — Доктор! — Джек повышает голос, перекрикивая рёв бушующей воды. — Впусти меня, наконец, я промок до нитки! Я не знаю, почему он приходит только во время дождя. Словно он живёт где-то на улице, и только в дождь ему нужна крыша над головой. Может, это не более чем совпадение. Джек говорил, что Доктор не верит в совпадения, но я не знаю, чему верить. Возможно, мне следует последовать примеру Доктора. Погодите, но Доктор — это я. Я — Доктор. Док-тор. Я повторял эти два слога так много раз, что они превратились в моей голове в бессмыслицу, набор звуков. Я выучил их очень хорошо, но их смысл остаётся для меня загадкой, и я не всегда отзываюсь на них. Странное имя, говоря откровенно. Оно ощущается одеждой с чужого плеча, пахнущей чужим парфюмом и потом. Я не знаю, какое имя — моё; моё имя — это тишина, неловкое молчание, звенящая пауза в разговоре. — Доктор! — Джек колотит в дверь, явно недоумевая, почему я не открываю её. Я неохотно встаю и плетусь в прихожую, хватаясь за стены, чтобы удержать равновесие. Из дверных щелей веет влагой и озоном, и этот запах ударяет по лицу, как мокрое полотенце. Я пытаюсь подготовиться к тому, что будет дальше, но ноги подгибаются, а рот предательски пересыхает. Я ощущаю, что-то, что происходит здесь — неправильно, но не могу объяснить, почему. Или я — неправильный, не тот, кто нужен. Возможно, Доктор хотел именно этого, но я — нет. Я ощутимо щиплю себя за складку кожи на локте. Я — Доктор, я — друг Джека. Даже если это не так, я не могу просто отнять у него всё это, отнять, судя по всему, единственного друга. Думая о Джеке, я всегда ощущаю попеременно то тошноту, то сожаление. По всей видимости, он неплохой человек. И, кроме него, у меня больше никого нет. Никто не ищет меня. Было бы неумно лишить себя вовсе какого бы то ни было общения и сходить с ума от одиночества. Так что я открываю задвижку на двери. Джек стоит на пороге, промокший насквозь — и улыбается мне, своей кошмарной улыбкой, от которой у меня сосёт под ложечкой. Я долго думал, что не так с этой улыбкой, пока не присмотрелся к глазам Джека. Они не улыбались — они больше напоминали пластиковые глаза куклы, вставленные в глазницы. Я отвожу от них взгляд и смотрю в пол, потом думаю, что это невежливо, и поднимаю голову. Джек заходит внутрь, принося дождь и сюда — его капли растекаются под ногами, срываются с кончика носа и коротких прядей волос, блестят на его руках. Он поджимает губы и церемонно отдаёт честь: — Доктор. Капитан Джек Харкнесс, — в ответ я выдавливаю слабую улыбку. Пустые глаза Джека вспыхивают, и он подходит ближе, заставляя меня поёжиться. Я запоминаю это движение, потому что после него на меня накатывает ставшее привычным безразличие. Он обхватывает моё лицо широкими ладонями и легко целует меня в кончик носа, обводит языком мои губы, оставляя на них вкус дождевой воды, отдающей ржавчиной, шепчет: — Мой Доктор. Мой маленький Доктор. Я стоически переношу этот приступ нежности — первый из тех, что предстоят сегодня. На самом деле, я не слишком люблю какие бы то ни было прикосновения, но не показываю этого. Джек целует меня в лоб, щёки, подбородок, прежде чем снова поцеловать в губы, мягко раздвигая их своим языком. От ощущения во рту чего-то чужого и скользкого я вздрагиваю. Мне кажется, это не слишком гигиенично — во рту полно бактерий. Джека это, как видно, не смущает, и он не прерывает поцелуй, пока в его лёгких не заканчивается воздух. Я пытаюсь понять, почему он так привязан ко мне. Да, больше у него никого не осталось, но он, скорее, должен был бы возненавидеть меня. Из обрывков того, что Джек обычно бормочет в забытьи, я усвоил, что в случившемся виноват Доктор — то есть я. Он отказывается рассказывать мне всё, поэтому я ловлю крупицы информации в его шёпоте. Сам я не помню ничего. Ощущение полёта, затем — падения, опаляющий ресницы жар и чей-то тонкий, быстро обрывающийся крик. Джек наконец отрывается от меня и тянет за собой в комнату. Он, не снимая длинного потяжелевшего от влаги пальто, опускается на кровать и хлопает по ней ладонью. Я тихо вздыхаю и ложусь рядом с ним. Джек запускает пальцы в мои волосы, словно расчёсывая их редким гребнем, массирует голову. Я лежу на боку, спиной к нему, поэтому могу не скрывать гримасу на моём лице. Если проводить параллели, то Джека можно сравнить с уличным псом, который помнит, что когда-то у него был дом и любящий хозяин, и теперь лаской надеется обрести хотя бы его подобие, не замечая в глазах людей, к которым он ластится, откровенной брезгливости. — Доктор, — шепчет Джек мне на ухо. — Я никак не могу привыкнуть к тому, какой ты теперь… Я помню твоё прошлое тело… Прошлую внешность… От посвистывания в его шёпоте у меня ноют зубы. К тому же, я понятия не имею, о чём он говорит. Прошлое тело? Разве тело не даётся одно на всю жизнь? В общении с Джеком преобладают загадки, к которым мне забыли дать подсказки, и это начинает раздражать. Но Джека мне раздражать нельзя, хотя я и хочу иногда получить нечто иное, нежели его болезненную, порождённую повреждённым разумом ласку. Разве он не хочет, чтобы Доктор — я, я, я — понёс наказание за сделанное, чем бы оно ни было? Но в последний момент я всегда отступаю. Может, потому что понимаю, что ожидать другого от Джека бесполезно. Он продолжает шептать, что-то о других планетах, о существах с загадочными названиями, о ком-то по имени Роза, которую сменяет Клара — я не знаю ни одной из этих двух женщин. Возможно, они были с нами, когда случилось то самое, о чём здесь никогда не говорят. Возможно, они погибли. У самого Джека на голове видна медленно заживающая рана, которую он отказывается перевязывать, говоря со смехом, что это просто царапина. У себя я не нахожу никаких видимых повреждений, не считая знаков дружбы, оставленных Джеком: засосов, неглубоких царапин, следов зубов. Я надеюсь, что сегодня их число не увеличится. Обычно после такого бормотания Джек проваливается в глубокий сон, прижимая меня к себе, как ребёнок любимую игрушку. Я лежу, уставившись в стену, и слушаю дождь. Мне начинает казаться, что я различаю в нём чьи-то голоса, но иллюзия быстро исчезает. Джек прерывается на полуслове и начинает целовать меня в шею. Я пытаюсь примириться с мыслью, что сегодня мне не удастся обойтись одними объятиями. Слюна Джека неприятно холодная, и я чувствую, как кожа на моей спине покрывается мурашками. — Мой Доктор, — он заставляет меня перевернуться на спину и смотрит на меня своими мёртвыми глазами. — Ты всегда был моим Доктором, сколько бы спутников у тебя не было. Ты сделал меня таким, какой я есть сейчас. А ты… Ты стал таким… Джек судорожно вдыхает и снова покрывает моё лицо россыпью призрачных поцелуев, похожих на прикосновения крыльев высушенных и приколотых к полотнищу бабочек. Он расстёгивает мою рубашку, неаккуратно и торопливо, растягивая её в стороны, отчего ткань неприятно потрескивает. Я мрачно жду, что он будет слюнявить меня дальше, но Джек прерывается на уровне моих ключиц и борется с застёжкой на моих брюках. Я ощущаю эхо той паники, которая всегда охватывает меня при первых признаках дождя, но оно слишком слабо, и я снова погружаюсь в оцепенение. Наверное, видимость общения не стоит таких жертв, к тому же, я не понимаю почти ничего из того, что говорит Джек. С другой стороны, это не моё тело, не мой друг — зачем мне беспокоится об этом? Я стараюсь держаться за это знание, пока Джек стягивает с меня остатки одежды и вынуждает спуститься с кровати на пол. Стоять на полу на коленях жёстко и неудобно. Я смотрю, как он извлекает наружу свой член, уже наполовину вставший, несколько раз проводит по нему ладонью, заставляя твердеть и наливаться кровью. На набухающей головке уже видны капли смазки — я знаю, что на вкус она солоновата и немного вяжет во рту. Это одна из немногих вещей, которые я знаю, но предпочёл бы не знать. С другой стороны, знание всегда лучше отсутствия знания, не так ли? Я не меняю позы, пока Джек двигает рукой, издавая низкие горловые звуки, и чувствую, что начинаю замерзать. Я снова надеюсь, что он сделает всё сам, может, кончит мне на лицо, и наконец оставит в покое. — Мой маленький Доктор, — на щеках Джека выступает лихорадочный румянец, и он всё больше напоминает человека в бреду. — Я всегда был твоим любимцем, правда? Я — твоё лучшее творение, поэтому ты и разыскал меня снова и пригласил присоединиться к вам… Только… Джек хмурится, словно то, что за следует за «только», причиняет ему физическую боль. Он дотрагивается отвердевшим членом до моих губ, и я позволяю его головке проскользнуть внутрь, всё глубже, пока она не касается задней стенки горла. Ради приличия я пытаюсь двигать языком, ощущая им оплетающие член вены. Джек вздыхает и начинает двигать бёдрами, вжимая моё лицо в свой пах, так что жёсткие лобковые волосы щекочут мне лицо. Я изо всех сил стараюсь не давиться, но горло всё равно болезненно пульсирует от проникновения в него чего-то настолько крупного. Я втягиваю воздух через ноздри, пытаясь дышать, но перед глазами уже расплываются круги, а Джек движется всё быстрее, его колени толкают мои плечи, а пуговицы на рубашке царапают мою вспотевшую кожу. Его речь становится неразборчивой, словно он говорит на незнакомом мне языке. Когда я уже уверяюсь в том, что сейчас задохнусь, Джек наконец-то отстраняется, проводит мокрым от слюны членом по моему лицу и с резким выдохом кончает, пачкая мой лоб и щёки липкой белой жидкостью. Он издаёт странный звук, нечто среднее между покашливанием и фырканьем, и снова откидывается на кровать, закрыв глаза. Его губы продолжают шевелиться, произнося беззвучные слова. Я облегчённо вздыхаю, вытираю лицо и одеваюсь. Дождь за окном превратился в отдельные капли, в прорези туч выглядывает тусклое солнце. Я забираюсь в кресло и смотрю на медленно обретающий краски мир — если, конечно, можно назвать красками оттенки чёрного и серого. Джек спит, и сон его напоминает анабиоз, кому или смерть. Я терпеливо жду, когда упадёт последняя дождевая капля, и Джек уйдёт, и моя повинность на сегодня будет закончена. В горле першит, и я тихо прочищаю его раз за разом, осторожно, чтобы не разбудить его. Я ощущаю себя, как человек, выполнивший неприятную, но необходимую работу. Если бы только мне полагалась за неё хоть какая-то благодарность, но я знаю, что в будущем меня ждут только новые дожди и новые приступы сдавливающей тело стальными обручами паники, новые касания чужих пальцев, новые следы на теле. Затихнув, через некоторое время дождь начинается с новой силой. Джек вздрагивает во сне и открывает глаза.