Ветер Перемен

      — Кто ты? — едва заметные точки зрачков напротив дрожали ошеломленно, полубезумные от бури мыслей, стучавшихся в виски, и отчаяние холодным потом сочилось из каждой поры мертвенно-бледного лица.       Благословите боги Лили Эванс — эту прекрасную женщину, которая знала, за какого идиота вышла замуж и не позволила ему (а так же другому идиоту-другу-брату, с которым Джеймс Поттер делил одну единственную мозговую клетку) дать имя сыну!       Честное слово, даже Джеймс Сириус и Альбус Северус выглядят как вполне нормальные имена по сравнению с Элвендорк. Уверен, будь на то воля моего дешевого папаши, я откликался бы на что-нибудь вроде Карбей Клетус или Тиарнак Филанд Поттер, в лучшем случае. Или, что еще хуже, я мог бы стать вечным напоминанием об их с Сириусом подростковых музыкальных вкусах, или анаграммой какой-нибудь супер слащавой фигни, знаменующей важную веху в отношениях моих родителей, или, боги, меня могли бы назвать в честь гитары. Гитары, Карл!       Потому что я помню какую-то сайд-стори от той женщины, которая была буквально написана только для того, чтобы сказать на весь мир, какими — во-первых — идиотами были мои папы (как биологический, так и крестный), и, во-вторых, как сильно Джеймс Поттер любил это дурацкое имя.       И да. Элвендорк — это гитара.       Не подумайте, я правда люблю отца. Ну, насколько вообще можно любить человека, которого я видел в последний раз будучи не более, чем годовалым младенцем, и представление о котором я могу составить только по весьма скудной и противоречивой информации от посторонних людей и по обрывкам воспоминаний.       По сути, я действительно ни черта о нем доподлинно не знаю, кроме того, что он был чрезвычайно талантливым, практически гениальным… идиотом. Но идиотом действительно любящим, по крайней мере, что в значительной степени… окупает все.       На самом деле, это не должно быть так. Типа, ну, смысл в этой эфемерной любви, если он мало того, что был безмозглым самовлюбленным мудаком, так еще и не сумел сберечь любимую женщину и, если бы не счастливая случайность, сына. Кто-то скажет, что он погиб, пытаясь — но какая, нахрен, разница, если итог тот же? Его смерть, в общем-то, еще более безответственный поступок — погибнув, не обеспечив своей смертью полную и абсолютную безопасность своей семье, он просто ушел от дальнейшей ответственности за них.       Но, какая-то часть меня, непозволительно влиятельная и иррациональная, клала на все доводы рассудка большой и толстый болт, потому что… Ну, это папа. Мой отец. Он может быть не самым лучшим в мире человеком, но… Я люблю его, и все тут.       Наверно, эта часть, в отличие от моей рациональной половины, просто помнила тепло его больших и надежных рук, когда он, наверняка в кромешных восторге и панике, впервые взял на руки крохотный пищащий сверток и осознал: «Это, черт возьми, мой сын!»       Или, возможно, я просто хочу любить его. Так же, как Яра любила своего расстрелянного моджахедами в Афганистане отца, ни разу даже ее не видевшего. Единственное письмо с фронта, пришедшее матери вместе с похоронкой в ответ на поздравительную открытку новоиспеченному папе, она хранила как величайшее сокровище, перечитывая в самые дерьмовые вечера в приюте, рискуя получить королевских люлей за свет после отбоя.       Но к чему это я?       — Кто ты? — я пристально вглядывался в каждую искаженную черточку, пытаясь найти ответ.       Если честно, меня уже порядком подзаколебал этот затянувшийся экзистенциальный кризис. За последний месяц этот вопрос вставал слишком часто, и каждый раз ребром. Но стоило, казалось бы, найти, наконец-таки, удовлетворительный ответ, происходило что-нибудь, что вновь и вновь рушило хлипкий карточный домик моего куцего самообладания.       А как хорошо день начинался!       … Ну, нет, ладно. С учётом, что проснулся окончательно я от того, что ткнул себе в глотку зубной щеткой, чего-то такого и стоило ожидать.       Не то, что бы я полагаю себя достойным персональных Знамений Свыше, но, возможно, только возможно, стоило и впрямь остаться сегодня в постели.       Увы, когда у Мальчика-Который-Выжил есть ПЛАН, никакие мелкие неурядицы не смеют даже надеяться встать на пути. Тем более, когда на повестке дня шопинг!       Одной из таких неурядиц, хоть и покрупнее, были всевозможные «суслики» — те самые, которых вроде и не видно, а они есть. А с тем, как удачно Фадж снял меня буквально со ступенек Ночного Рыцаря, сомневаться в их наличии не приходится.       От слежки необходимо было избавиться — это факт. Не то, что бы я собирался делать что-то преступное, порицаемое и особо порочное, однако… Во-первых, я просто не люблю разного рода вуайеристов — личная жизнь не зря так называется. Во-вторых, что более важно, Сириус едва ли горит желанием попадаться на глаза бывшим товарищам — а если мелькающий где-то на периферии черный пес привлечет пристальное внимание только самых параноидальных (или самых суеверных) индивидуумов, то при хоть сколько-нибудь продолжительном наблюдении даже до Фаджа дойдет, что что-то здесь нечисто — и отнюдь не из-за блох.       — Кто ты?       За книзла анимаг с кошачьей субформой сойти еще может, но единственная волшебная порода собак без существенных внешних отличий, о которой что Гарри, что Яра слышали — это Гримм, а его, по-хорошему, посторонние все равно видеть не могут, увы. Так что, если я хотел, чтобы Сириус показался снова, — а я очень этого хотел, — от хвоста надо было избавиться во что бы то ни стало.       Для этого и был разработан ПЛАН.       Заключался он в следующем:       Первое: не привлекая внимания, затариться всем необходимым для качественного грима — потому что, конечно, оборотное это хорошо, только легче уж сразу сказать всем: «Хей, я собираюсь прогуляться среди маглов, только вы за мной не ходите!» И притом надеяться, что «суслики» такие: «Да без «Б», малыш, мы тут посидим, пропустим по стаканчику!»;       Второе: выгадать время, когда на Косой Алее и, в частности, в Дырявом Котле будет максимальный наплыв людей, затеряться в толпе и оторваться от хвоста;       И последнее: снять все следящие заклинания заначенной со вчера волшебной гоблинской водичкой, нанести грим и успешно проскользнуть в магловский Лондон.       С учетом того, что Сириуса я в эти дни рядом не видел — он либо ушел окончательно, либо прячется там.       Так-то, предпосылкой создания ПЛАНА было не более, чем счастливое стечение обстоятельств. В смысле, ну, какой резон запариваться и пытаться перехитрить наблюдателей, если стоит только сбросить хвост и ответственный человек такой «Бибиди-бобиди-бум!», взмахнет палочкой и магический GPS-трекер тот час выдаст местоположение пропажи с точностью до метра?       Недолетка без волшебной палочки не снимет даже проклятье икоты, куда там высокоуровневым заклятьям слежения. Да я и пытаться не собирался, но когда решение само в руки прыгает — это либо подстава, либо судьба.       С учётом, что в деле замешаны гоблины, имеет место быть и судьбоносная подстава.       — Кто ты?       К добру ли, к худу ли, но отражение не спешило отвечать. Не то, чтобы я всерьез этого ожидал, но кого ещё спрашивать, кроме себя?       На самом деле, если бы, собираясь в банк за своими денюжками, я знал, чем весь этот поход обернется, то подготовился бы намного лучше. Но задним умом все мы крепки, а на деле — озарение обрушилось на меня свыше ледяным дождичком с красивым названием «Гибель воров».       Да-да, тот самый водопадик, который может снять даже заклятие Империус и обратить вспять действие Оборотного зелья. Парочка молоденьких гоблинов-стюардов, которым выпала ответственная задача доставить меня на самый помпезный, самый претенциозный, самый пафосный и самый антисанитарный анализ ДНК в истории человечества (по крайней мере той ее части, что мне известна), хвастались, что «Гибель воров» нейтрализует действие вообще всех Чар и магической маскировки.       Не знаю, какое колдунство окажется сильнее — «Гибель воров» или Дары смерти? Чем отличаются вообще артефакты от «предметов, на которые наложены Чары», если и то, и другое по сути своей некая заколдованная вещь? Влияет ли заклятие, наложенное на водопад, на артефакты и в какой мере?       Можно ли избежать «Гибели…», надев обычный магловский дождевик и предотвратив соприкосновение с кожей? Сохраняет ли вода свои свойства за пределами банка, или она служит только отвлекающим маневром, и истинный триггер — в чем-то другом?       И если «Гибель…» нейтрализует любые наложенные заклинания, то заклятие расширения пространства — это исключение, или оно уже относится к артефакторике?       И, что самое главное: слежка на мне — это Чары или какой-то артефакт, который я не замечаю?       Вопросы эти у меня возникли не спроста. Собственно, и искупаться под водопадом мне взбрело в голову не просто так, а во имя наследства. И юридической дееспособности, конечно, не будем забывать.       Но именно наследство толкнуло меня в кроличью нору размышлений о природе детско-родительской любви. А именно, одна конкретная его часть.       Помимо ледяного душа я также вынужден был порезать ладошку (левую, с ожогом; зато её потом всю залечили, даже шрама почти не осталось) и нацедить кровушки в богато украшенную чашу из, вероятней всего, настоящего черепа какой-то страхолюдины. После чего трое гоблинских старейшин — седых как лунь с пепельно-серыми морщинистыми лицами — отвыли свою долгую и заунывную тумба-юмбу, от которой у меня сводило зубы, шумело в ушах и кружилась голова, а перед глазами мелькали то декорации к гей-параду, то кромешная тьма.       К счастью, все эти жертвы стоили того, и по итогу мы все же выяснили, что, да, я таки Поттер, а не «тварь дрожащая», и, да, у меня таки есть активные родовые дары. Аж два — но второй не считается, потому что это вроде как стартер-пак рождения Поттером, этим уже никого не удивить, и вообще он по большей части бесполезен.       В награду мне, как школьную грамоту, вручили свиток с описью содержимого родового сейфа и отправили восвояси, читать и ознакамливаться.       Начать ознакамливаться я решил прямо по горячим следам, не отходя от кассы, так сказать. Благодаря чему смог без лишних промедлений прибрать к рукам ключ от основного хранилища Поттеров и, внимание, Элвендорк!       Так что покидал банк я счастливым обладателем немалого состояния, уникального шедевра любительской артефакторики в лице моей несостоявшейся (к счастью) тезки и фляжкой гоблинской чудо-водички.       С остальным имуществом Рода я даже начинать разбираться не стал, там без юридической консультации черт ногу сломит, тем более, что к тому моменту от гоблинов меня уже воротило. Или это от потери крови?..       В любом случае! Назовите меня безответственным Наследником, но цацки Поттеров, и уж тем более их золото, едва ли могли тягаться по значимости с возможно единственной личной вещью отца, которая когда-либо попадет мне в руки.        Держать гитару в руках было тем ещё мазохистским удовольствием. В груди жгло, и пекло, и рвалось наружу, руки горели от желания изучить каждый изгиб, нарисовать пальцами историю, сокрытую в крохотных вмятинках и царапинах на лакированном боку, вытянуть из тугих струн память о молодом, звонком голосе.       В общем, красавица Элвендорк затягивала не хуже зеркала Еиналеж, толкая в петлю мыслей и сожалений, и пока это не толкнуло меня в петлю пеньковую, необходимо было как-то отвлечься.       Эта необходимость породила ПЛАН, а он привёл сюда.       В «здесь» и «сейчас».       «Здесь», где над умывальником на последнем издыхании стрекотала тусклая пыльная лампочка без плафона. Маленькое зеркало со сколотым уголком висело низко, и чтобы заглянуть в него приходилось согнуться в три погибели. От этого волосы, выбившиеся из хвоста, падали вперёд, заслоняя глаза мокрой рваной ширмой.       «Сейчас», когда пальцы скрючились когтями хищной птицы, впились до побелевших костяшек в кафель, с мерзким скрипом соскабливая ногтями десятилетний слой известкового налета. «Сейчас», когда в голове набатом звенит один вопрос:       — Кто ты?       Убийца. Чудовище. Псих.       И всё же какие интересные кульбиты порой выдаёт жизнь: поутру ты сбегаешь из-под надзора властей по велению подросткового бунта и сентиментальности, а вечером — рьяно благодаришь провиденье и молишься, чтобы никто не связал с тобой два изуродованных до неузнаваемости трупа в переулке.       Казалось бы, сбросить с хвоста орденцов да авроров не должно быть так легко, чай, не дилетанты. А по сути всего и делов, что прошвырнуться в своё удовольствие по самым злачным для своего возраста местечкам Косого, затариться «невинными» розыгрышами да парочкой разрекламированных средств красоты, а потом убитым приползти в Дырявый котел и невзначай поныть бармену, как неохота делать домашку, и вообще лето для отдыха придумано.       Вздохнуть тяжко, с явным усилием собрать ножки в кучку, да еле-еле бредя, вернуться к себе, всем своим видом кляня тяжкую студенческую долю.       Что может быть менее подозрительным для мальчика-подростка, впервые сбежавшего из-под строгого надзора опекунов?       Ну а дальше дело техники: немного зелья старения от Зонко, зелье роста волос «Простоблеск», шлифануть рыжей краской от всё тех же Зонко, которая испарится с волос через 24 часа.       Потом писчей тушью обвести глаза, туда же обмакнуть кончики пальцев по первую фалангу в демонстрации то ли приверженности вере, то ли субкультуре, то ли просто молодежного дуралейства.       Огромные дадлины штаны не трогаем, просто позволяем болтаться на бедрах на честном слове и старом ремне, как порядочные рок-звезды, волосы подвязываем в низкий хвост бечевкой для закрепления свитков. А вот футболку придется принести в жертву — отрываем ей рукава, небрежно отрезаем рибану на горловине вместе со швом, режем низ на два пальца выше пупка — и, вуаля, наш лук уличного музыканта и бунтаря готов, ставьте лайки, подписывайтесь, чтобы не пропустить другие мои туториалы.       И напоследок льем сверху заветную «Гибель воров», чтобы придать образу завершенности стильными мокрыми подтеками на майке.       В результате маленького Гарри в зеркале не узнал даже я.       Единственное, что представляло некоторую сложность на этом этапе — выйти из комнаты незамеченным, затеряться в толпе и успеть оторваться, пока меня не хватились.       Я не сильно беспокоился, что мое исчезновение обнаружат — не в том цель, чтобы пропасть с концами. Да и не будет мне ничего за побег — подумаешь, прогулялся немного среди маглов, так ведь не в ночь вернулся. А этому вашему Блэку что среди бела дня в центре города делать — не охотится ж он за мной, в конце-то концов?       Даже министр самое большее, что сейчас может, это пригрозить мне пальчиком — особенно в преддверии выборов. Сам виноват, что в темную играет.       Так что накинул мантию, через балкон перелез в соседнюю комнатушку, там через уборную на лестницу и в общий туалет бара. А на первом этаже как раз столпотворение, самый прайм-тайм, в толпе затеряться плевое дело.       Из туалета я вышел уже не таясь, просто еще один праздный молодой магглорожденный с ирландской шевелюрой и гитарой через плечо. Столкнулся с квеленьким пьянчугой, обматерил как порядочный беспризорник, ткнул локтями в пару-тройку боков и вывалился в магловский Лондон еще одним маленьким гоголевским человечком.       Улочка Портобелло на исходе ХХ века — это вам не туристический Арбат третьего тысячелетия. Всего через десяток лет здесь расцветут туризм, яркие витрины элитных бутиков, плотные колонны растерянных гостей столицы и пиратские цены, но сейчас на самой длинной пешеходной торговой улице Европы из пиратского только море выходцев из Карибского бассейна. Блошиный рынок как он есть — раздолье для эмигрантов, коллекционеров и мелкой преступности.       Истинный рай для молодежи.       И, возможно, единственное место в Лондоне, где Сириус может разгуливать открыто и на него второй раз даже не посмотрят. При том я говорю об обоих его обличиях.       Сириус, ах Сириус… Болезненно осознавая, как много времени было у нас отнято и как мало его осталось впереди, я едва сдерживался, чтобы не схватить этого невозможного мужчину за грудки и не вытрясти из его хорошенькой посеребренной головушки все страхи и загоны. Страхи, стоящие между нами даже сейчас, после разделенных на двоих бутербродов, слёз, целого дня уличных выступлений под аккомпанемент старой отцовской гитары и… двух убийств. Да, не следует об этом забывать.       Ага. Точно. Я убил человека в приступе ярости и даже не жалею об этом.       О боже, я убил человека в приступе ярости и даже не жалею об этом!       Да, нет, стоп, проехали. Вернемся к моему любимому, бедовому, эмоционально и психически нестабильному крестному отцу-уголовнику.       Ощущая, как время утекает сквозь пальцы, мне отчаянно хочется сжать его в кулаке и лелеять, смаковать каждую песчинку, каждую секундочку. Но, увы, иногда забота о человеке — это дать ему на время прикинуться форменной псиной.       Впрочем, в данном конкретном случае, огромный угрожающего вида готичный пес — компания самая что ни на есть желанная. Это тебе и универсальная самоходная грелка, и собеседник замечательный, и секьюрити вдогонку.       А то расплодившиеся после бомбардировки Люфтваффе трущобы в Ноттинг-Хилл власти потихоньку расчищают, да и градус межэтнической вражды значительно снизился, только вот с моей чистокровной англо-саксонской рожей без надежной охраны по Северному Кенсингтону 90-х годов бродить — прямо напрашиваться на неприятности, особенно под вечер.       Ко мне и средь бела дня местная молодежь подкатывать пыталась, мол, не попутал ли ты район, парниша. Благо, мои попытки в рок-н-ролл имели успех и публика наездов не одобрила.       Но рискни я после заката бродить по здешним закоулкам в одиночку, постигла бы меня участь Блондиночки. И в отличие от него, меня никакие сомнительные психи с комплексом героя спасать не кинулись бы. Второго такого еще поди найти.       Я убил насильника в приступе ярости и не жалею об этом!       Кстати, пора бы закругляться, а то моя минутка экзистенциального кризиса подзатянулась, надо и меру знать. В конце концов, парнишку сейчас, после всего пережитого, на бессловесного Сириуса бросать совсем свинство.       Я убил насильника и не жалею об этом.       Древний проржавевший санузел, в котором я кое-как пытался отмыться (кровь на руках, кровь под ногтями и кольцами, кровь на лице и одежде, кровь и сперма на ботинках, кровь, кровь, кровь), примыкал к крохотной покосившейся сторожке у поросшего амброзией и полынью пустыря.       Пока я тынялся по сторожке и пытался восстановить в памяти события предыдущих пары часов, мальчик уютно посапывал в мохнатый бок Бродяги. Это было бы даже мило, не будь его безмятежный сон вызван транквилизаторами.       Я убил. Я убил. Я убил. Я у…       За шумом воды и собственными мыслями я не услышал, как Блондинчик проснулся, и рассчитывал на отсрочку, но не судьба, видать. Или я просто время не правильно рассчитал?       Так или иначе, выйдя из тесной затхлой ванной, я вынужден был тут же столкнуться с реальностью в лице белобрысого волчонка, — очень красивом, где-то даже породистом лице, надо признать, — забившегося в угол и насторожено косящего то на невозмутимо дрыхнущего Сириуса, то на приоткрытую дверь сторожки.       Нда, жаль парнишку.       Я убил. Я убил! Убил!       Молча сняв с пояса офицерскую фляжку, выкупленную за бесценок все на том же Портобелло у престарелого склочного вояки, я демонстративно сделал глоток и по полу пнул ее пареньку.       — Постарайся допить всю. Проблюешься — тем лучше, хотя для промывания желудка уже поздновато. Из крана пить не советую, если только не решишь на себя руки наложить.       Блондинчик с сомнением, но все же взял фляжку, даже сделал нерешительный глоток. Тоже демонстративно — жест доверия, если ничто иное.       Но жесты жестами, а мозги у парня оказались на месте: присасываться к фляжке не стал, несмотря на жутчайший сушняк, от которого бедолага должен был сейчас подыхать. Заткнул флягу пробкой и зажал надежно между ног. А сам нет-нет, да поглядывает, не потребую ли обратно, не попытаюсь ли отнять.       Транслируя свои движения и стараясь держать дистанцию, я пробрался к Сириусу и сел, откинувшись на него спиной. Пёс всхрапнул и лёг удобнее, подстраиваясь под мой вес.       — Как ты? — внезапный вопрос поставил в тупик.       Убил! Убил! Убийца!       — Разве это не я должен спрашивать?       — Ты только что убил человека, и, зуб даю, даже не запомнил, как.       — Тебя только что чуть не оприходовали, и ты даже не мог сопротивляться из-за наркоты, — сказал как отрезал и тут же пожалел. Вот и все мои усилия проявить заботу. Молодец, Гарри!       — Это не соревнование, — невозможный мальчишка каждым вторым словом сбивал с толку.       — Что?       — Тебе не нужно быть самым пострадавшим, чтобы заслужить сочувствие. Это не соревнование.       Невозможный, невыносимый мальчишка.       — Со мной не произошло ничего, заслуживающего сочувствия. Я в полном порядке, — Убийца! Убийца! Убийца! — Лучше скажи, как чувствуешь себя? Тошнота, головная боль, трясучка, сушняк? Все из этого? Ничего?       — Тебе полностью сорвало башню, — Блонди сделал экономный глоток, отказываясь оставлять тему. Что-то мне подсказывало, что с фляжкой я могу попрощаться. — Абсолютно бешеным стал. Когда с тем жирным обмудком закончил, я уж думал — за меня примешься.       Убийца. Чудовище. Псих. Берсерк.       — Прости, — побежденно прошептал я. С такими Спасителями никакие Чудовища не нужны…       — Эти ублюдки собирались посадить меня сначала на член, потом на иглу и сбыть какому-нибудь блатному папику… — запнулся и севшим голосом закончил, — в лучшем случае. Так что не ссы, кошмаров ты мне не добавил.       Тяжелая, навязчивая тишина встала комом в горле. И не у меня одного, но парнишка мог ее хотя бы запить, пускай и только водой. Отчаянно хотелось чего покрепче.       Сириус бросил притворяться спящим, вздохнул тяжко и бухнул тяжелую мохнатую морду мне на колени. Ее вес… заземлял. Дышать стало чуточку легче.       Блонди подозрительно метался взглядом между нами с Бродягой. Я демонстративно не спрашивал, как ему обдолбанному удалось оттащить и меня, и гитару как минимум на два квартала от заветной подворотни. Особенно учитывая, что он вообще не должен был знать, что гитара, спрятанная за фанерой у входа в переулок, именно моя.       Он демонстративно не спрашивал, куда делся стремного вида мужик, который меня вырубил.       Как приятно иметь дело с умным человеком.       — Спасибо, — нарушил наконец тишину мальчик. Именно что мальчик, на вид ему было лет десять, плюс-минус пара лет с учетом недоедания.       Я убил насильника и никогда не пожалею об этом.       — Не надо.       Блонди сделал еще один глоток. Громко. Удивительно, как этот мелкий гремлин умудряется использовать вещественное доказательство моей заботы мне же в укор!       Талантище.       — Откуда у тебя мантия-невидимка? Они ж стоят как крыло самолета.       Занавес. Почему из всех бедствующих беспризорников Лондона я должен был нарваться на мага? Потому что удача Поттера, вот почему.       Ну твою-то мать!       Зато теперь хоть понятно, как он так быстро оклемался.       — Так ты маг?       — А что, рассчитывал кинуть Обливиэйт и свалить по-тихому?       — Да какое там. Вообще, не уважаю я Обливиэйт. Дерьмовое заклятие с дерьмовой этикой применения. Тем более, ты реально веришь, что его только на маглов кастуют? Помнишь Локхарта? Который в прошлом году Защиту вёл, — да, я бесстыдно пытался вытянуть из него больше информации пустым трепом. Это не манипуляция, если собеседник сечет фишку.       А судя по тому, как шел наш разговор до сих пор, Блонди побольше моего понимает. И из моих вопросов узнает чуть ли не больше, чем я из его ответов.       Как напряжно иметь дело с умным человеком.       — Ну? — заинтересовался парнишка.       — Так он на нём себе имя сделал.       — Он же вроде книги писал?       — Ага. И во всех книгах якобы чистая правда, потому и расходились как горячие пирожки. Так-то оно так, только главным героем он был только в своих фантазиях.       — То есть он ходил, собирал реальные истории, а потом проклинал людей, которые ему их рассказывали? И присваивал подвиги себе?       — В точку. Ну да карма его в итоге догнала — пытался моего друга проклясть, так его сверхмощный натренированный Обливиэйт в него же и отлетел.       — И впрямь карма.       О приснопамятном Локхарте паренек отзывался с тем характерным пренебрежением человека, которому не повезло у него учиться. Учитывая, что у той англичанки единственным блондином на моем курсе был Малфой, мальчишка будет только второкурсником. Ну, или мир намного больше, чем могло уместиться в паре детских книг и он таки мой ровесник, а возможности повлиять на сюжет после лета 93-го у него просто не было.       Как я уже говорил, второго такого психа с комплексом спасителя поди сыщи.       — Ты — Гарри Поттер.       Ненавижу иметь дело с умными людьми!       — Вот это прыжок логики. Я что, похож на золотого Мальчика-Который-Выжил?       — Ты похож на ебнутого гриффиндорца. Вашу породу никакой магией не скрыть, в отличие от всего остального, — этот Шерлок местного разлива окинул меня говорящим взглядом, очевидно имея в виду неестественный скачок роста, шикарную рыжую шевелюру и общий вид мамкиного бунтаря. — К тому же, все знают, что Локхарт отлетел после того, как на твоего Уизли наехал.       Вот значит каково мнение общественности. Интересно, кто эти все?       Я сдаюсь. Сил нет спорить, что-то выдумывать, городить отмазки, тем более, что Блонди уже не переубедить — хватка у него волчья.       — Блядь.       А вообще, с его Долгом Жизни, чего мне бояться? Пусть лучше знает, на кого бочку катить череповато. С Магией не шутят.       — Твоими стараниями, нет. Просто Стив. Можно Седой, не обижусь.       То, что я впопыхах принял за платиновый блонд, в неверном свете тонких солнечных лучей, падающих сквозь щели в дощатом потолке, и впрямь отсвечивало характерным «стальным» блеском.       Ха! Умный седой волчонок!       — Седогрив!       — Что?..       — Варкрафт?       — …       — Ах, да, он только в 95-м выйдет…       — Просто, я к тому… Мой рот на замке. Если от меня кто и узнает чего, то только, что ты спас мне жизнь. Никто и вопроса второго не задаст, ты ж Гарри Поттер, ты ж каждый вторник кого-нить спасаешь.       — Вот именно, что Гарри Поттер. Вспомни, как на меня окрысились в прошлом году, стоило запахнуть жареным. Если всплывёт, что я голыми руками двух маглов порвал…       — Одного.       — Мой пёс — моя ответственность. И вообще, это не те дроиды, которых вы ищете.       — Я ни черта не понимаю, что ты говоришь половину времени. Но… Под наркотой и не такое приглючит, сам понимаешь.       — Вот-вот. И вообще, в тех обстоятельствах ничего удивительного, что тебе Гримм явился. Маг ты или хрен с горы?       Блондинчик — Стив — хмыкнул. В отличие от меня, даже два с лишним года спустя оставшегося маггловоспитанным невеждой, он про Гримма слышал и отсылку понял. К сожалению или к счастью, мое нежелание светить Сириуса он тоже понял. Даже слишком хорошо, если я правильно оценил все его подозрительные взгляды в сторону Бродяги.       Очень напряжённые взгляды, надо сказать. Выразительные. Вот как сейчас, например.       — Ты очень защищаешь своего пса, — наконец не выдержал Стив.       Эх, вот спасай потом всяких. Руку на отсечение даю — школьный галстук у парнишки зелёный с серебром.       Бедолага. Вот есть волчонок на псарне, а он — в гадюшнике. И не знаешь, что хуже.       Отвечая, я только пожал плечами. Что тут скажешь? Я действительно очень защищаю Сириуса, а «почему» перед ним отчитываться не обязан.       Впрочем, перед ним, может, и нет… Но ведь Бродяга и сам наверняка задаётся этим вопросом. Или, что вероятней, уверен, что виной всему мое тотальное одиночество, и будь на его месте любой другой настоящий пёс, для меня ничего не изменилось бы.       Отличная возможность приоткрыть ему глаза на правду. Главное — не переборщить.       А то правда — штука такая. Ядреная. Неподготовленному организму ее надо давать понемногу, дозированно. И щедро разбавленной.       Как удобрения. Один миллилитр препарата на десять литров воды.       — С нами жил один раньше. Ну, до Волдеморта. Чище, конечно, ухоженней. Мяса побольше было, седины поменьше. Но… Почти уверен, что это тот самый пёс. Черт знает, где бродил все эти годы, но видно, что жизнь его помотала.       Сириуса проняло. Со стороны наблюдать было — и смех, и грех. На имени Его Темнейшества уши пса встали торчком и в груди заклокотал низкий утробный рык, со здешней акустикой звучавший прямо-таки инфернально.       И вот этот «Вестник Смерти», стоило смыслу моих слов догнать его погрязший в горе и жажде мести ум, уморительно поперхнулся своим же рыком, тявкнул, чихнул по-собачьи, так что уши захлопали, и ошарашенно воззрился на меня. Прижав уши и, — внимание, пик комедии, — икая.       Вы когда-нибудь видели как икает огромный шерстяной волчара? Даже просто как икают собаки?       Мои соболезнования, если не довелось — многое потеряли. Обрисую масштабы картины — Стив уже начал синеть от невозможности дышать из-за смеха.       Впрочем, у нас обоих это может быть уже истерика. Сириусу так точно нервный срыв обеспечен. Вопрос только, дотерпит ли он, пока я не окажусь в безопасности, и он сможет уйти, или его шарахнет раньше?       С моей стороны было бы добрее не добавлять ему седины, конечно… Но надо ковать железо пока горячо, да?       Он как раз сладил с икотой, пока мы с Блондинчиком пытались отдышаться. Самое время для следующего удара.       — Как его зовут? — Стив, ты ж мой умный волчонок, ты, часом, мысли мои не читаешь?       Кстати, вопрос хороший. Важный вопрос. Надо будет озаботиться защитой разума потом. Но пока на повестке другое.       Прости, Бродяга. За все седые волосы, которые я тебе добавлю, сейчас и в будущем.       — Не помню. В голове сидит только детское прозвище Сири, но… Я не уверен, это так пса звали, или кого-то из отцовских друзей. Помню только, что это был кто-то черный и лохматый. Псиной пах. Еще помню то ли смех, то ли лай. Ты же знаешь детскую память, все образами, ассоциациями…       Я смягчил взгляд и отвёл глаза, словно погрузившись в воспоминания. Замолк на мгновение, прикрыл глаза и потянулся за всеми разочарованием и болью от несправедливости судьбы, которые отгонял весь день, пытаясь не портить впечатлений. На глаза тут же навернулись слезы, подбородок задрожал, в груди скрутило.       Рискованно использовать реальные эмоции, чтобы создать ложное впечатление. Но как в каждой шутке только доля шутки, так и в каждой лжи должна быть изрядная доля правды, чтобы в нее поверили.       Манипуляция ли это? Чистой воды. Стоит ли оно того? Только время покажет.       Не тошно ли мне от самого себя?       Убийца! Псих! Лжец!       Я выдавил короткий влажный смешок, собирая распоясавшиеся эмоции в кулак и мысли в кучку. К счастью, это только добавило глубины образу.       — Так что… зову его Бродягой, ему подходит.       Сириус не издавал ни звука. Не было больше ничего смешного в его застывшем изваянием силуэте.       После первой порции моих откровений он больше не мог лежать смирно и прикидываться безобидным ковриком. Не смотря на это, я надеялся, что мой вес заземлит его, и отказался двигаться.       Впрочем, при его габаритах мое согласие ему в… бок не впилось. Так что к тому моменту, как он совладал с икотой, а мы — со смехом, я уже съехал в полулежачее положение с его крупом под головой.       Теперь же затылком я чувствовал, как каждая мышца в его поджаром, жилистом теле окаменела, отражая его паническое состояние.       Нависая сверху и заполняя собой весь обзор, Бродяга в полумраке превратился в бескрайнюю, бесформенную массу угольной Тьмы с горящими маниакально точками зрачков.       Кто бы знал, чего мне стоило не отводить взгляда. Под напором его яростной, неистовой надежды я чувствовал себя грязным.       Гнусный лжец, манипулятор, самозванец!       Сириус заслуживает лучшего.       А получил меня. Какой уж есть. Каким приходится быть, ради его же блага в том числе.       Тьма нахлынула волной, вытесняя воздух из лёгких, обволакивая и сжимая все мое существо. Я зажмурился.       Я сдался.       Расслабился под ее давлением, вдохнул полной грудью, так чтобы лёгкие, сводившие судорогой от недостатка кислорода, заполнились ею…       …И выплюнул полный рот грязной свалявшейся шерсти.       Сразу представилось, как я, навалившись всем весом на невозмутимо стоящего Бродягу, пытаюсь затолкать его в ванну. Подвиг под стать геракловым.       Мне после панических атак всегда в голову глупости лезут.       То есть, это с Ярой так было. У меня выборка пока маловата, чтобы утверждать.       Да.       Разделяем.       Сириус, внаглую разлегшийся на мне всей «невесомой» тушей, ткнулся мокрым носом в мою такую же влажную щеку. Это я и поплакать успел, что ли? Не заметил.       А впрочем, не удивительно.       Бродяга щедро лизнул дорожку слез, от подбородка до самой брови, и это окончательно вывело меня из упаднического состояния.       — Фу! Фу, прекрати, Боже мой, я же только что умывался, Бродяга! Уф, грх-х… Раз… давишь…       Довольный шалостью, этот великовозрастный хулиган таки выпустил меня на свободу. Весьма условную свободу, конечно, — что я сделаю, когда у меня на коленях такой медведь развалился? Но так я хотя бы мог дышать, сидеть и даже видеть Стива.       Который очень тактично и очень подозрительно все это время молчал. Не проронил ни смешка даже.       Какое прозрение тебя там настигло, мой слишком умный волчонок?       Да, теперь он мой. Я все сказал.       — Как ты его нашел? Если не помнишь толком, — Седогров, как свойственно политикам, зашёл издалека. Эх, а ведь ему лет двенадцать, от силы. То ли ещё будет!       — Это не я его — это он меня. Недавно совсем. А так… Раньше, может я больше помнил. Но приключения — они здоровью на пользу не идут, сам понимаешь. Квиддич тоже, так-то. С тем, сколько раз меня по голове били, странно, что я только этим летом начал на память жаловаться.       Я очень старался увести разговор подальше от опасной темы не такой уж и тайной личности Сириуса. Стиви, да хранят его Мерлин и Моргана, намек понял, и решил пойти навстречу.       Скорчив при этом такое не впечатленное выражение, что я аж весь преисполнился благодарности за его милосердное снисхождение. Ага, да.       — И сильно… Жалуешься?       — Термин «психогенная ретроградная амнезия» тебе о чем-нибудь говорит?       — Что я правильно на Гриффиндор не пошел, — это должно быть незаконно, иметь такие огромные выразительные глаза.       И, главное, ни малейшего удивления во взгляде, только смирившаяся жалость к юродивому. Казалось бы, он обо мне услышал дай Бог год назад, а туда же. Поттер чуть не угробился, стоило отвернуться? Обычный вторник.       И все же ради приличия или для проформы, он спросил:       — Как тебя угораздило?       Именно тот вопрос, который был мне нужен. Только прошу, Бродяга, без резких движений!       — Меня буквально укусил Василиск в июне. Да, благодаря Фоуксу я не умер, но неужели кто-то верил, что этого достаточно? Меня даже в Мунго не госпитализировали, мол, каникулы, не наша ответственность, разбирайся сам. Как будто Дамблдор не знает, что мои магглы и пальцем для меня не пошевелят, пока их не вынудишь.       Как я и думал, Сириусу такая замечательная новость не понравилась.       Это в книгах он был не в том психическом, физическом, да и просто социальном положении, чтобы у нас мог состояться такой разговор. Пока он в бегах, я не стал бы даже бумагу тратить на бессмысленные жалобы, это же не очередная колкость Малфоя, чтобы грузить Сириуса. Ему и своих проблем хватает, а что было, то было. Его беспокойство обо мне не изменит случившегося.       А на площади Гриммо так тем более у всех голова о другом болела. Война на носу, а мне что, как маленькому крестному в жилетку рыдать? Мол вот, деточку обидели, детства лишили! Несерьезно.       Так что пусть лучше верит, что в Хогвартсе, под бдительным оком Дамблдора, мне ничего серьезного не угрожает…       Прежний я может так же думал бы. Только прежний я был до Яры, и был дураком наивным.       Сириусу моя глупость стоила жизни. Так что нет. Нет уж.       Не будет такого.       — Так ты правда… Встретил Ужас Слизерина?       — Бери выше, я его убил. Ой, вот не делай такое лицо! Он пытался меня съесть! Меня жалеть надо, меня!       Стив думал иначе, очевидно. Конечно, что такое парочка человеческих жизней по сравнению с тысячелетним наследием одного из Основателей?       Особенно, когда это не твоя жизнь.       Эх, никому не жалко маленького Гарри.       Кроме Бродяги, конечно. Вон какие глаза ошалелые. Нет, книжный Сириус точно не знал и половины моих приключений, иначе он бы за мной хвостом ходил до конца школы, и плевать на авроров.       Вот и правильно, Лорд Блэк, вот и жалейте. И жалейте, и переживайте, и ужасайтесь. А самое главное, думайте.       Думайте, сомневайтесь, взвешивайте — кому стоит доверять, а кому — нет. Сначала безопасность крестника, а потом и… В целом.       А я уж позабочусь, чтобы у вас был повод задуматься. И было, что взвесить.       Стивен вот мой укол в сторону Его Светлейшества не пропустил и выводы свои сделал. Знать бы еще, какие.       Ой, и намучаюсь я с ним.       Любой ответ, который волчонок собирался озвучить, прервал резкий взрыв хохота множества луженых глоток по ту сторону двери. Похоже, кончилась наша идиллия на троих. Судя по уровню шума, на соблазнительно бесхозный пустырь позарилась компания гуляющей молодежи, весьма вероятно нетрезвой и потенциально агрессивной.       Этот день когда-нибудь закончится?!       Бродяга тяжко вздохнул и встал, напоследок припечатав меня тяжеленной лапой в грудь, мол, сиди — я разберусь.       Встряхнул свалявшуюся шерсть, угрожающе прижал уши и ушел разбираться, бережно прикрыв за собой дверь лапой.       Боже, Сириус, где ты был всю мою жизнь? С таким защитником я, может, психически здоровым вырос бы!       Знамо где. В Азкабане…       — Очень умный пес.       — Ага.       — Прям по-человечьи умный.       — Ага.        Помолчали.        Хохот за дверью оборвался. Напрягая слух, можно было уловить низкое, утробное рычание.       — Ты ведь в курсе?..        Я беззвучно рассмеялся в ответ.       — А он в курсе, что ты… в курсе? — уточнил Стив, заранее зная ответ.        Я молча поднял бровь. Стив ухмыльнулся, поджав губы, хмыкнул и кивнул.       Как приятно иметь дело с умным человеком.       Сумерки прорезал хор панических воплей. Вот что значит профессионал в работе!       — Тебе есть, где перекантоваться до учебы?       — Вернусь в приют. Как только трупы найдут, бобби тут будут на каждом углу еще месяц, минимум.       А присутствие полиции, какой бы купленной она ни была, бизнесу на пользу не идет, понятно.       — Одиннадцать сиклей на проезд есть?       — Откуда бы? — а взаймы он не возьмет, по глазам вижу.       — Подгребай тогда сюда, греть буду.       Стив подобрался, напружинился весь, готовый бить или бежать. Подбородок к груди прижал, посмотрел волком исподлобья, ссутулился. Фляжку невзначай перехватил поудобней, чтобы и не потерять, и в случае чего ударить можно было.       Я хлопнул себя по лбу. Нет, про его «травму» я не забыл, не настолько дурак. Но про зелье старения — да.       — Слушай, прости. Я все понимаю, но на дворе ночь. В приют ты возвращаться не хочешь пока, и это правильно! — Сириус выбрал именно этот момент, чтобы беззвучной тенью скользнуть в сторожку. — Но и одного мы тебя не оставим, сам понимаешь. Укрыться нечем, моей куртки тебе не хватит.       — Обойдусь.       — Не обойдешься, ночью похолодает, а на полу сквозит. Вдобавок, что, если тебе станет плохо ночью? Мало ли как наркотик себя покажет. Мы даже не знаем, что это за препарат!       Последний аргумент подействовал, он отвёл глаза, сгорбился ещё больше, подтянул колени к груди.       — Хей… У меня зелье старения вот-вот выветриться должно, я буду едва ли больше тебя. Ну? Неужели вы в приюте никогда не спали в куче?       — Это… другое. Да и я никогда не был фанатом подобного.       Волчонок явно сдавал позиции. Решение все равно за ним, конечно, и я приму любой его выбор, но главное, что он задумался. Это значит, что первая реакция была вызвана ситуацией в целом, а не лично мной и Сириусом. С остальным можно работать.       — Если ты лежишь на Бродяге, он не может встать, не разбудив тебя.       Стив невольно улыбнулся дрожащими губами. Вся нервотрепка прошедшего дня догоняла его. Он доблестно уклонялся, но сколько веревочке не вейся, концу быть, и он к нему приближался.       Я лег на услужливо подставленное бедро Бродяги и раскрыл объятия, приглашая. Расчет был, что такая наглость волчонка повеселит и он согласится хотя бы приблизиться, но этот невозможный ребенок категорически отказывается соответствовать ожиданиям.       Стив скользнул рядом как недостающая деталь, ткнулся холодным носом в шею, щекой прижался к плечу, острые коленки вонзил в бедро.       А потом медленно, словно только сейчас сам понял, что сделал, опустил руку мне на грудь, раскрытой ладонью прямо над сердцем.       Замер в ожидании, что дальше? Ударю, прогоню, отшучусь?       Я тихо, опасаясь даже вздохнуть лишний раз, положил свою руку сверху и прижал крепче.       Ту-дум.       Ту-дум.       Ту-дум.       На третьем ударе его пальцы дрогнули и скрючились судорожно, собирая в горсть майку.        Окруживший нас пузырь тишины лопнул влажным смешком. За окном приглушенно стрекотали кузнечики, шелестела травой ночная живность. Шумела вдалеке автострада.       За первым смешком последовал другой, а потом Стив всхлипнул прерывисто и сдался.       Он рыдал беззвучно, содрогаясь всем телом, слышались только его резкие, прерывистые вздохи.       Я убил насильника и никогда не пожалею об этом.       Сириус расслабился, подстраиваясь под наше положение и свернулся калачиком, прижав плечо к хребту волчонка и положив голову на лапы. Я закрыл глаза и, стиснув зубы, подтянул мальчика ближе, обняв за плечо рукой, на которой он лежал.       Медленно, Стив расслаблялся, все меньше вздрагивая и изредка тихонько всхлипывая. Его плечи опустились, живот смягчился, прижался удобнее мне под ребра, рука отяжелела.       Наконец, послышался длинный, всхлипывающий вздох, какой умеют издавать только дети после долгого плача, и последнее напряжение оставило его волной.       Выждав еще пару мгновений, я аккуратно повернул голову и зарылся носом в густые, на удивление мягкие вьющиеся волосы. Они пахли пылью, потом и дегтярным мылом.       На утро мы оба будем пахнуть мокрой псиной и только ей.       С этой мыслью я позволил себе провалиться в сон. Несмотря на все перипетии дня, на губах играла нежная улыбка.