Rendez-vous

В Париже не было сегодня дождя, такого частого в сентябре. Напротив, погода была чудеснейшая. Однако в Люксембургском саду было на удивление пустынно. Все его красоты, золотые листья под ногами, осеннее, не жгучее солнце, принадлежали только двум людям, бесконечно далёким друг от друга и схожим только тем, что сейчас они оба находились в Люксембургском саду и оба проявляли совершенное равнодушие к прекрасной погоде. Мадмуазель Козетта Фошлеван, которая, удивительное дело, была сегодня одна, была бы и не прочь полюбоваться осенними пейзажами, красивыми, слегка меланхолическими (напоминающими дельцу о золотых монетах, а молодым девушкам — об обручальных кольцах), но Козетта была занята — от её старенького скромного платья оторвалась пуговица, и девушка прикладывала все свои усилия, чтобы найти её. Ничто другое Козетту пока не интересовало — её развлечения и составляли только беседы с отцом, прогулки и хорошенькие пуговицы, которые подарил ей отец и которые она тайком от монахинь пришила к своему платью вместо тех, старых. Вторым человеком, которому принадлежал прекрасный осенний сад, был полицейский инспектор Жавер, заканчивавший патрулирование этой части города, а он был слишком серьезен и сосредоточен на своём деле, чтобы любоваться природой. Изредка он обращал свой взгляд на звёзды и находил их прекрасными, но на землю он смотрел только в поисках преступлений и не видел на земле ничего прекраснее порядка. А осень была настоящим хаосом — всё грязное, повсюду листья. Поэтому Жавер не любил осень. Хотя, он и зиму не особо любил, если вообще испытывал к чему-либо такого рода чувства. Люксембургский сад нельзя было назвать большим, но Жавер, совершая обход по плану, не смог бы встретиться с Козеттой, потому что его план не включал в себя патрулирование всего сада. А Жавер всегда всё делал по плану. Однако сегодня полицейский инспектор почему-то, вместо того чтобы отправиться к выходу из сада, решил дойти до конца аллеи и не потому, что увидел что-то подозрительное, а просто так. Хотя, просто так он не делал ничего лет двадцать, ведь у всего должна быть какая-то цель. Он прошёл своим быстрым, выверенным шагом почти до конца аллеи и совсем уж было собрался повернуть обратно, но увидел, как девушка, которая хоть и была в скромном старом платье, производила впечатление девушки из хорошей семьи, вертелась на скамейке в поисках чего-то. — Прошу прощения, мадмуазель, — негромко сказал он, выпрямившись по стойке «смирно». — Я могу Вам помочь? Девушка обернулась, но на него не посмотрела, а стыдливо опустила взгляд на землю. Незнакомка разгладила юбку и нежным, тихим голосом, который мог бы растрогать кого угодно, кроме, конечно, Жавера, сказала: — Я потеряла свою пуговицу, мсье. Жавер никогда не утруждал себя такой ерундой, как поиск дамских вещичек, но сегодня в голову его вдруг пришла мысль помочь девушке, ведь его это нисколько не затруднит. Он наклонился к земле и начал искать пуговицу. Жавер нашел её довольно быстро — та закатилась под скамейку. «Как же рассеяны эти молодые девушки», — подумал он, и хмурое его лицо озарилось мимолётной улыбкой. — Вот, возьмите, — он выпрямился и протянул девушке алебастровую пуговицу. — Благодарю Вас, — она легко улыбнулась, и Жавер не смог не улыбнуться в ответ. Она встала со скамейки и взяла пуговицу с ладони инспектора, нечаянно дотронувшись пальчиком до его руки. Девушка, смутившись этого прикосновения, подняла взгляд на инспектора и замерла, не смея оторваться от его внимательных серых глаз, сама не зная того, что этим позволила застывшему на месте Жаверу смотреть в её глаза дольше, чем он смотрел на что-либо в своей жизни. Казалось бы, теперь, когда Козетта нашла злополучную пуговицу, она могла бы восхищаться золотистыми осенними листьями или шутливо ругать серое осеннее небо за его хмурость, но девушка никак не могла заставить себя отвести взгляд от полицейского инспектора. Казалось бы, теперь, когда Жавер закончил обход, он мог бы отправляться исполнять свой долг в участок, но мужчина никак не мог заставить себя перестать смотреть на эту девушку с лазурными глазами. Жавер был уже не молод, а Козетта была ещё дурнушкой, но они не могли перестать любоваться друг другом. Застыли листья, которые кружил осенний ветер, застыл Люксембургский сад, застыло всё. Послышались чьи-то шаги, разрушив наважденье. Жавер отвернулся и зашагал прочь, бросив «Прощайте, мадмуазель». Желая удалиться поскорее от этого места, он шёл так быстро, что не заметил мужчины, который прошёл мимо него, пряча своё лицо. В любой другой раз Жавер обратил бы на это внимание, но сегодня он был слишком рассержен на себя. Жавер не был фаталистом, но считал, что у каждого есть своё предназначение, которому каждый должен следовать. Он — Закон, а Закон не любит никого, кроме справедливости и порядка. И Жавер больше всего желал вытравить из своего сердца образ девушки в Люксембургском саду. У него почти получилось это, но мужчина не мог не отметить, что блики солнца, игравшие на мокрых листьях, устилающих мостовую, были похожи на блики в золотистых волосах, обрамляющих бледное лицо той юной девушки с огромными лазурными глазами и с алебастровыми пуговицами на платье. Козетта же, никого ранее не любившая, кроме своего отца, остаток дня смотрела на хмурое осеннее небо, которое оказалось такого же цвета, как и глаза того полицейского инспектора, красивые, серьёзные и умные глаза, идеально походившие для такого строгого, высокого, но совсем не испугавшего её человека. Она не мечтала о любви, но знала, что придёт и её время. Когда Козетта представляла себе человека, которого она полюбит всем сердцем, то думала о ком-то молодом, с тёмными кудрями и с мечтательным видом, как тот, кого она видела однажды в Люксембургском саду, когда пришла туда с отцом. Тогда этот молодой человек не обратил на неё внимания, она же не нашла в нём ничего привлекательного. Козетта не была готова влюбляться в первого встречного и не считала себя влюблённой, но новое, незнакомое чувство дурманило ей голову, и Козетте хотелось лишь только вновь встретиться взглядом с тем полицейским инспектором и увидеть… нет, не увидеть. Пусть даже не увидеть. Горящая свеча отбрасывала тени на стену, а Козетта улыбалась, думая о человеке в форме, что, наверное, сразу же забыл её, а она…, а у неё не получится, слишком его глаза были похожи на осеннее небо — строгие, холодные, но где-то в глубине скрывается солнце, не такое жгучее и обжигающее, как летом, но всё ещё способное согреть. Изредка она, задумавшись, прикладывала палец к своим губам, тот самый палец, которым она дотронулась до шершавой ладони инспектора, и Козетта даже не смела подумать, что и Жавер где-то, на другом конце Парижа украдкой прикасается к своей ладони, вновь и вновь переживая её прикосновение.