То, что спасает

Кира нелепо заикается прыгающей интонацией и теребит край кофты, нервозно перебегая глазами по его лицу. И Скотт думает – то, что нужно. Особенно после Арджент, которая была слишком. Слишком красивая, слишком кричащая "люби меня", что он и делал. Без остатка. Без дна. Проводя охотничьим ножом от темечка до копчика и выворачиваясь наизнанку. Кира, конечно, улыбается также подкупающе мило, но не приторно, не оруще. Она какая-то не неземная. И сильно отдающая знакомыми повадками. Кира говорит, что любит "Звёздные войны", и он просто обязан это увидеть, в противном случае она не хочет иметь с ним никого дела. И Скотт думает – это то, что, чёрт возьми, он искал. Правда, её ключицы не настолько бритвенно-острые, но Скотт решает, что не припадать к ним губами станет не такой уж большой проблемой. Его новый якорь в нелепости и неуклюжести, и не немного в бледной коже. И жизнь нормализует своё кровообращение. Но только от Стайлза всё сильнее разит мокрой псиной и перегнившей листвой. Эта вонь зазубринами проходится по кишкам. Скотт стирает улыбку и падает щекой на рисово-белую спину. Ладонью давит на плечо, стискивая пальцами ключицы так, чтобы кололи, впивались в подушечки, порываясь поломаться веточками. МакКолл закрывает глаза. Кожа на спине холодная, позвонки проступают ребристым ножом, похожим на тот, который любит ковыряться у него в животе. И тогда он рычит, толкается быстрее; Кира под ним визжит, из-за чего все лампочки в доме подмигивают янтарными огнями, и Скотт зажмуривает глаза до резкой боли в черепе, ему хочется вырвать свои барабанные перепонки с корнем и навсегда. Кира входит в новую привычку. Туда же – бросаться грудью под пули-стрелы-кинжалы, заслоняя хоть кого-нибудь, и рвать лицо в подбадривающей улыбке «всё хорошо», когда в горле ком не меньше булыжника. Потому что ждут. Неправильно молчать ей о том, что рядом он чувствует лишь сверлящую пустоту, от которой никак до тошноты. Неправильно прятать чужие деньги под кроватью в надежде, что однажды всё точно устаканится. Человек из него был дерьмовый. Теперь он альфа, но себе не изменяет. Стайлз поджимает губы, полу-улыбается, хлопая друга по плечу, и говорит, что это нормально. На самом же деле, ни хера нормального у Скотта не осталось. (кроме) Скотт думает – то, что ему нужно через полторы улицы в третьем доме слева на втором этаже, на кровати с синим покрывалом у стены, исполосованной красными нитками. Скотт думает, что с радостью скормил бы койоту подкупающую и такую обычную (до приторности) Киру, лишь бы она перестала комкать синее покрывало и помечать поясницу Стилински, обливая всё вокруг своей грязно-лесной вонью.