Шрамы

Руки Санджи — ага, те самые, которые он так бережет — сплошь покрыты мелкими шрамами. Зоро впервые замечает их в тихий вечер, когда они вдвоем сидят на палубе, просто берет ладони Санджи в свои и не верит глазам. Он видит следы от, кажется, мелких ожогов, от глубоких порезов, уж это Зоро ни с чем не перепутает, и еще невесть от чего. — Это что за фигня? — по-простому спрашивает Зоро, поглаживая самый заметный шрамик — тонкую белую линию, почти полным колечком опоясывающую указательный палец левой руки. И не удерживается от ехидства: — Ты ж вроде как следишь, чтобы ни за что не пораниться. Санджи выдергивает правую руку — ему надо щелкнуть зажигалкой. — Конечно, — отвечает он, затягиваясь, — нахрена мне травмироваться в бою, на кухне хватает. Зоро не понимает. Он-то всегда думал... — Что, считаешь работу повара чистенькой и безопасной? — Санджи сверкает улыбкой. Мысли читает, сволочь. Зоро неопределенно хмыкает, размышлять над ответом ему неохота. В рыжем свете заката волосы Санджи отливают золотом и Зоро, вообще-то, занят — втайне им любуется. — Сказать по правде, большинство этих меток родом из моего детства, — говоря, Санджи сам переводит взгляд на свои руки. — Парочка из самого раннего, а остальное память о чертовом старикане и о Барати. Санджи показывает пальцем на белое колечко: — Это вот я себе чуть палец не отхреначил топориком для мяса. А этот, рядом — фигня, от ножа. Они вообще-то быстро заживают, если нож острый. Правда, тогда и порез глубокий, кровища хлещет... Да это ты и сам знаешь, что я тебе рассказываю. Зоро согласно кивает и молчит. Почему-то ему хочется, чтобы Санджи говорил дальше. — Зефф точит все ножи как сам дьявол. Я тебе клянусь, однажды он на моих глазах свеженаточенным ножом разрезал летящее перышко. Поначалу меня это ужасно злило. Не то, что ножи острые, а то, что все. Ну ладно нож для нарезки. Но попробуй-ка почисти овощи эдакой бритвой! Смешно, бывало, я сижу над ведром картошки, и когда кладу в воду очищенный клубень, с рук кровь капает. Закончу работу — а вода вся розовая, ну и картошка, конечно, тоже. Тут главное быстро все перемыть, пока старикан не заметил, — Санджи усмехается, а Зоро морщит нос. Да уж, ну и работенка. — Я попробовал точить себе ножи сам, — продолжает Санджи, — но быстро перестал. Я ж еще ребенком был, оселок нормально удержать не выходило. А плохо наточенным ножом можно так себя раскромсать, ты не представляешь. В общем-то, большинство шрамов с тех времен, наверное. Так вот и привыкал постепенно. Руки все изрезанные, что уж там скрывать. Зоро тыкает в темное округлое пятнышко у Санджи на запястье: — А это что? — Не помню, но, наверное, кипящее масло, по виду похоже. А здесь тоже ожог, — Санджи раскрывает ладонь и Зоро видит короткую полосу сухой, розоватой кожи толщиной в полпальца, — это горячая сковорода. Я тогда торопился. На кухне всегда так. Все время куда-то спешишь, времени нет, ты уже двенадцать часов на ногах, рагу помешал, суп заправил, вдруг видишь, что котлеты подгорают. Ну и переворачиваешь их прямо руками, некогда за лопаткой тянуться. И сообразишь-то не сразу, что сделал. Иногда только к вечеру. Санджи замолкает, невидяще смотрит на погружающееся в море солнце. Затягивается, выдыхает дым. Зоро чувствует себя неловко — ошибавшимся. Признаваться в этом он не собирается, но для себя отмечает. Несколько минут они сидят в тишине. — Короче, готовить на девять человек — это ерунда и отдых, — наконец рушит молчание Санджи. — Но мне, знаю, что я странный, и в ресторане нравится. Когда-нибудь обязательно туда вернусь. Зоро не знает, что сказать. Поэтому просто придвигается ближе и кладет голову Санджи на плечо.