Питер Блад не удержался и украдкой посмотрел на часы, вынув их из кармана. Уже прошло два часа. И, судя по крикам, доносившимся из каюты, дело никуда не продвинулось.
Всё это время он сам не сидел сложа руки. Шторм подкидывал ему работу в виде матросов, получивших ту или иную травму во время работы на палубе. Его никто не просил им помогать, но Блад просто ловил их, когда они пытались пройти к кубрику и, осмотрев, оказывал посильную помощь: вправлял выбитые тросами пальцы, перевязывал раны и порезы, вызванные все теми же причинами. Матросы были слишком вымотаны штормом, чтобы с ним спорить или вообще интересоваться, зачем он это делает.
Последним в череде пострадавших оказался сам старший помощник, который, бледный как смерть, спустился вниз, поддерживаемый матросом. Блад подошел к нему и принялся осматривать его плечо.
— Это что такое? — сквозь зубы выдавил Бартоломью Питт, когда пассажир аккуратно принялся резать рукав его куртки, чтобы освободить руку, торчащую под неестественным углом.
— У вас плечо вывихнуто, — объяснил Блад. — Считайте, повезло. Перелом был бы гораздо хуже. Сейчас позову пару человек, чтобы помогли. И поставим вашу руку на место. А пока вот, выпейте это.
Старший помощник, обливаясь потом, отмахнулся от стакана с лекарством.
— Небось, какое-нибудь снотворное? Не надо, сударь, мне еще на вахте стоять. Если буду носом клевать — смоет к чертям собачим.
Блад чуть нахмурился.
— Боюсь, от вас в любом случае на вахте будет мало толку, мистер Питт, — ответил он, продолжая ощупывать плечо помощника. — Вы не сможете действовать этой рукой, даже если я ее вам вправлю. И, пожалуйста, выпейте лекарство. Так будет лучше для нас обоих. Оно уберет боль и расслабит мышцы. Следовательно, мне будет легче вправить ваш вывих.
— Боли я не боюсь! — упрямился старший помощник.
Блад начал злиться. Да плевать ему на то, боится этот парень боли или нет! Он посмотрел на могучие бицепсы, твердые как камень от судороги, вызванной неестественным положением сустава, и подумал о том, с какой силой ему придется эту ручищу дергать, чтобы преодолеть сопротивление мышц. Бартоломью Питт был силен, как бык. Вправлять таким молодцам вывихнутые руки — то еще удовольствие. В обычное время Блад бы не стал тратить драгоценный лауданум на такую безделицу, как вывих. Но сегодня он чувствовал, что его правая рука совсем онемела. После нескольких часов кропотливой возни с болячками матросов и гугенотов плечо горело огнем, а сама рука двигалась все хуже. Надо заняться ею, если честно… Но Блад опять затолкал эту мысль подальше. И начал размышлять о том, как вправить вывих этому малому, когда у него самого по-настоящему работает только одна рука?
Из гугенотов он выбрал двух наиболее крепких ребят и показал им, как надо держать помощника.
— Ладно, черт с вами, не хотите пить, так не пейте, — сказал он, крепко стиснув пальцами его запястье. Посмотрел на французов. — Держите как следует, парни!
И дернул.
Плечо будто пронзили раскаленным прутом.
Бартоломью заорал, выпучив глаза.
Боли он не боится. А ведь его предупреждали!
Блад тоже застонал сквозь стиснутые зубы, но продолжал тянуть руку, медленно поворачивая, пока не раздался громкий щелчок. Сустав встал на место.
— Держите его! — повторил он, чувствуя, что сам куда-то плывет. На мгновение в глазах потемнело.
Старший помощник тем временем стал совсем белым и сполз вниз, потеряв сознание. Гугеноты подхватили его и уложили на пол. Блад плюхнулся рядом, такой же бледный, как и его пациент, продолжая держать его за руку. Он сделал глубокий вдох, прогоняя дурноту. Покосился на гугенотов, надеясь, что они приняли его падение за простую потерю равновесия.
Блад посидел некоторое время, пережидая приступ боли, а потом, воспользовавшись тем, что помощник лежит, молчит и не мешает ему, быстро наложил повязку на плечо.
— Пусть полежит, не тормошите его, — сказал он гугенотам. — Он в порядке, просто в обмороке от боли.
Он расслабил мистеру Питту шейный платок и на всякий случай проверил пульс.
Женщина в каюте наверху снова протяжно закричала. Блад, поморщившись, подтянул к себе сумку с инструментами и принялся перебирать ее содержимое.
К нему подошел пастор.
— Бедняжка, — сказал он негромко.
Блад закончил рыться в сумке и что-то обдумывал, поджав губы.
— Если роды затянутся, боюсь, она может потерять этого ребенка, — сказал он.
Пастор посмотрел на него возмущенно.
— Вы так спокойно говорите о таких вещах, месье!
Блад бросил на него мрачный взгляд.
— Вы полагаете, если я буду бегать кругами и истерично вопить «Господи, помоги!», ей станет легче?
Священник растерянно замолчал, признавая в душе, что доктор прав.
Блад повесил сумку на плечо и оглянулся на мужа женщины, который теперь тихо сидел в своем углу, ероша волосы руками.
И пошел к нему, балансируя при особо резких рывках судна.
— Месье, я хотел бы осмотреть вашу жену, — сказал он, наклонившись к французу. — Как врач я мог бы ей помочь.
Гугенот очнулся от своего оцепенения и разразился возмущенными воплями.
Блад ничего другого и не ожидал. Проклиная идиотизм некоторых представителей мужского пола, он оглянулся на пастора. Этот самодовольный придурок будет тешить свою дурацкую гордость до последнего, даже если его жена будет при смерти.
— В таких делах лучше не медлить, — доктор попытался воззвать к здравому смыслу француза.
Но тот продолжал пылать гневом и сыпать угрозами в адрес Блада и прочих католиков.
Блад, уставший от качки и боли в плече, размышлял, не оглушить ли этого напыщенного индюка умелым ударом по темечку, чтобы можно было заняться, наконец, его страдалицей-женой?
Он, по роду своей деятельности в последние десять лет, нечасто имел дело с роженицами. На войне чаще встречались другие пациенты.
Но даже тот небогатый опыт, который ему удалось приобрести, вряд ли был утешительным. Люди обычно старались не тревожить докторов по такому поводу, как рождение младенцев. Традиционно этим занимались повивальные бабки. Блад ничего не имел против такого обычая, наоборот, прекрасно, пусть возятся с ними на здоровье! Но… случалось и так, что роды протекали с осложнениями… вот тогда добрые люди вспоминали про врачей. И бежали к ним. А роженица обычно к тому времени была основательно измучена помощью повитух и прочих знатоков. И часто вмешательство врача уже ничего не меняло. За исключением, конечно, того факта, что ему приписывали гибель женщины или ребенка.
Да уж, приятного в таких вызовах мало.
«Через час только полный кретин возьмется за это дело…»
Топот ног по трапу прервал безрадостные размышления доктора.
— Как мой помощник? — это был Джереми Питт, мокрый с головы до ног, с темными кругами под глазами от усталости. Голос его был совершенно охрипшим.
— Приходит в себя, — ответил Блад, заметив, что Бартоломью начал шевелиться и стонать.
— Хорошо, — сказал Питт — Он нужен на палубе. Когда очнется и… сможет стоять на ногах, пусть поднимается наверх.
С этими словами шкипер взял сухарь и фляжку у подоспевшего матроса, и повернулся, чтобы снова подняться на палубу.
Блад принял решение.
— Мистер Питт! — окликнул он его.
Молодой моряк оглянулся, вопросительно глядя на ирландца.
— Позвольте обратиться к вам с просьбой, как к командиру корабля, — произнес Блад.
— Да, сэр, — ответил шкипер, убирая мокрые волосы со лба.
Блад коротко изложил свою просьбу. Мистер Питт провел рукой по короткой бородке. Потом посмотрел на гневного француза. И ответил, коротко и решительно:
— Приступайте, док. Даю вам разрешение. А если супруг будет вам мешать… — светлые глаза англичанина уставились на гугенота. — Тогда я прикажу своим людям связать его. И так он будет сидеть до конца нашего плавания. Вы меня слышите, месье? — Питт повысил голос, повернувшись к ревнивому мужу.
Француз побелел от унижения и ярости, но возразить не посмел.
Блад поблагодарил шкипера, тот, отмахнувшись, полез вверх по трапу.
— Просто спасите ее, сэр, — сказал он доктору.
— Постараюсь, — ответил Блад, шагнув к каютам. Возле супруга он остановился и сказал негромко: — Месье, я хочу добавить, просто для ясности, что в данной ситуации буду прежде всего стараться спасти вашу жену. Вы меня поняли?
Тот уставился на него, разинув рот. Похоже, слова Блада до него не дошли.
Доктор махнул рукой и, подхватив сумку, направился к каютам.
***
Блад стоял на коленях возле измученной схватками женщины, считая ее пульс.
Две старухи-повитухи, совершенно обессиленные морской болезнью, наблюдали за ним, ничего не говоря.
Блад бросил на них беглый взгляд и еще раз укорил себя за промедление. Если бы он знал, что они настолько ослабели, то действовал бы более решительно. Им самим нужна помощь, что уж тут говорить о роженице.
— Мадам, мне придется вас осмотреть, — сказал он, обращаясь к женщине. Та сидела, прислонившись спиной к переборке, бледная как смерть, но когда услышала его слова, ее лицо мгновенно стало пунцовым, а черные глаза широко распахнулись. Блад заметил, что ее губы задрожали, а по щекам потекли слезы.
«Ну вот, начинается…»
— Мадам, я — врач, и поверьте, мне надо это сделать, если вы хотите, чтобы… — начал уговаривать ее Блад. Больше всего ему сейчас хотелось прикрикнуть на даму — это удивительно хорошо приводило некоторых больных в чувство. Но он понимал, что на нее это подействует не так, как на пациентов-мужчин. Женщина, скорей всего, впадет в истерику, и сделает себе только хуже.
Поэтому, продолжая говорить спокойно и ласково, он сунул ей в руку стакан с лекарством.
— Выпейте это. Пожалуйста.
Роженица, всхлипывая, принялась пить лекарство.
«Уже хорошо».
Блад тем временем скинул камзол и сотворил что-то вроде фартука из найденной в каюте скатерти. Из-за бешеной качки просить подогреть воду не имело смысла: камбуз не растапливали. Чудесно, просто чудесно! Но делать нечего, придется обходиться тем, что есть.
Больше всего ему хотелось, чтобы корабль хотя бы на миг перестал скакать по волнам. Но это вряд ли было возможно.
Блад чувствовал себя артистом из бродячего цирка. Этаким жонглером. Из тех, кто прыгает по канату, подбрасывая в воздух разноцветные шары.
«Ну и ситуация…»
Женщина допила лекарство, делая перерывы, когда ее терзала очередная схватка, и через некоторое время Блад заметил, что лауданум уже начал действовать: она стала дышать ровнее, и выражение безумного страха исчезло из ее глаз.
«Хорошо, хоть немного полегче станет бедняжке…»
Питер Блад засучил рукава и посмотрел на свою пациентку.
— Ну, посмотрим, из-за чего проблема… — сказал он мягко, опускаясь на колени перед женщиной, и моля бога только о том, чтобы при резкой качке не упасть на нее.
Правая рука болела адски и еле двигалась.
Но Блад уже был философски спокоен.
Этот корабль мог в любую минуту отправиться в морскую пучину. А все остальное казалось на этом фоне таким незначительным…
***
«Неплохое начало мирной врачебной практики».
Блад отлетел к соседней переборке при очередном прыжке корабля, заботясь только о том, чтобы не выронить крошечного младенца, которого держал в руках.
Не выронил.
«Слава богу!»
Старуха-повитуха, немного придя в себя, после того как полежала полчаса без движения, подползла к нему, помогая сесть.
Блад посмотрел на новорожденного. Не дышит. А что еще можно было ожидать?
«Впрочем…»
Он принялся растирать крошечное синее тельце, потом дунул пару раз в ротик и нос.
«Давай, парень, кричи».
Блад был раздосадован, в первую очередь на себя. Если бы он не пререкался с идиотом-супругом, ребенка можно было бы спасти. И его братца тоже.
Да, это была двойня. И парни немного переплелись, желая появиться на свет одновременно. Пришлось повозиться, чтобы их распутать, но теперь проблема была решена.
Братцу уже ничем не помочь. Бладу хватило только одного взгляда на него. А вот этот мальчишка еще мог побороться за жизнь…
Он дунул ему в нос еще раз.
Повитуха принялась бормотать молитву.
Блад шлепнул новорожденного по попке.
Тот чихнул и запищал, разевая крошечный ротик.
Блад улыбнулся, положив его на колени к старухе, а потом повернулся к женщине, чтобы сообщить о том, что ее ребенок жив. Но молодая мать уже дремала. И Блад решил ее не тревожить.
