Запах мяты и персиков

      Её волосы пахли персиками и мятой. Странное сочетание, но он готов был зарыться в мягкие, чуть волнистые пряди и вдыхать этот аромат, такой родной и любимый. Всю жизнь.       Нет. Какой смысл врать? Он никогда не согласится провести всю свою маленькую вечность только рядом с ней. Слишком сильна другая его жажда.       – Я не хочу, чтобы ты улетал, - она смешно надула щёчки. Господи, она такая забавная, когда обижается! Как же сейчас хотелось поймать её и... Защекотить!       Услышать её смех, самый приятный на свете звук!       – Перестань! - она оттолкнула, значит, и правда сердилась.       – Милая, - он заискивающе заглянул в её глаза. – Я же быстро. Вжик — туда! – он резко вытянул руку вперёд и вбок. – Вжик – и обратно! - вернул он руку в прежнее положение.       – Знаю я тебя! - она сомкнула руки на груди. – Каждый твой «вжик» на две недели минимум! Опять бросишь меня одну!       – Да ладно тебе! Там планета – плёвая! Наш умник сказал, что на ней даже жизни нет — изучать толком нечего! Прилетим, чёрточку в путеводителе поставим и обратно к тебе!       – Всем экипажем! – съязвила она.       – Нет, - он хитро улыбнулся. – Только я. И знаешь, что я тогда с тобой сделаю?..       – Дурак!       …       Он с улыбкой вспоминал этот разговор, когда за окном иллюминатора сияли звёзды.       Он любил её. Видит Бог, он любил её больше, чем кого бы то ни было на всём белом свете.       Но не летать он не мог. До нервной дрожи в руках, до глубокой депрессии... Он просто не мог не летать.       И он вёл своё хлипкое судёнышко к крохотному комочку грязи, затерявшемуся в огромном космосе. Учёный был прав: планета и вправду скучная, мёртвая и, судя по данным спектрального анализа, вся покрытая ядом. Для её изучения даже нормальную экспедицию посылать не стали. Потому на борту их всего трое:       Механик, дюжий, не старый ещё мужчина с кожей такой смуглой, что сам размышлявший казался рядом с ним карамельной принцессой.       Исследователь, типичный лабораторный червь. Стандартный. Одна штука.       И он — лётчик.       Прилететь, отметить, улететь. Он вправду в это верил.       Но у жизни, как и у каждой планеты, есть свои сюрпризы.       Не успели трое статистов как следует осмотреться на «нежилой», планете, как их поприветствовал чёткий мужской голос, взявшийся вроде бы из ниоткуда.       – Здравствуйте! - вещали, как оказалось позже, из самодельного рупора, установленного на огромной куче технологических отходов. - Меня зовут Девяносто-Шесть-Тысяч-Сто-Двадцать-Второй. Но вы можете звать меня просто Сто-Двадцать-Второй. И я буду вашим гидом. Вы понимаете меня, потому что я говорю через переводчик. - продолжил объяснять голос. - И усилитель. Все мы и я лично очень рады видеть вас на нашей планете. И, я вас умоляю, опустите оружие! Я думаю, мы все заинтересованы в сохранении жизней друг друга.       Будучи уже в корабле, в комнате отдыха, учёный мерил комнату шагами. Многочисленные экскурсии привели его в полный восторг, и бормотал он без умолку, то понижая голос до шепота, то почти срываясь на крик:       - Ей богу! Это самая удивительная планета из всех, о которой мне что-либо известно! У них настоящая цивилизация! А какие технологии! Их бережливости можно только учиться!       - Скажи прямо: всё сделано из мусора! - буркнул механик.       - Вы не в духе, мой друг? - поинтересовался учёный.       - Не нравятся они мне, - поделился настройщик. - Не знаю чем, но не нравятся.       - Это у вас расовые предрассудки, - поставил диагноз соискатель истины. - Согласен, странно видеть разумное существо в виде механической куклы, обшитой тканью. Да ещё и такое миниатюрное. Сколько у них там средний рост? Сантиметров двадцать? Но это не повод видеть в них врагов! Как считаете, коллега? - учёный обернулся к лётчику.       - Я вот думаю... - отстранённо ответил тот. - У них же... Ничего нет. Как они размножаются?       - У вас удивительно пошлый склад ума, - вздохнул исследователь. - Впрочем, вы же молодожён... - и обратился уже к механику. - А куда вы собираетесь?       - Не знаю... - рассеяно ответил вопрошаемый. - двигатель проверю...       Однако уйти не успел: на столе загорелась сигнальная лампочка — её любезно оставил Сто-Двадцать-Второй на случай, если ему понадобится войти.       Лётчик открыл люк, впуская гостя.       - Я хотел показать вам одну вещь, - начал Сто-Двадцать-Второй, расстегнул пуговки на груди и, буквально изнутри себя достал предмет размером и формой напоминающий половинку грецкого ореха. На поверхности вещицы угадывались замысловатые знаки.       - Не вовремя. - отмахнулся механик.       - Но это очень важно. - вкрадчво произнёс Сто-Двадцать-Второй и сосредоточился на своей ноше. А точнее стал нажимать на клавиши. Каждое нажатие сопровождалось зелёным свечением и едва уловимым писком.       А члены экипажа смотрели. Пока не стало поздно. Слишком поздно.       ...       Лётчик плавал в мутной жиже.       Жижа не отпускала. Он словно был привязан к чему-то тысячей и тысячей ниточек. Как Гуливер канатами лилипутов.       Дым на небе...       Дым на земле...       Чистый, наполненный искренней печалью голос давал опору. Хоть какую-то зацепку, за которую можно ухватиться и вынырнуть в реальность.       Вместо людей - машины...       Лётчик застонал. Тело словно облепили ватой. Он его просто не чувствовал.       С трудом обрывая ниточки лилипутов, лётчик пополз. Вцепившись в удачно торчавший из земли кол, он поднялся на ноги. Попытался сфокусировать взгляд.       В ту же секунду что-то металлическое клацнуло, как показалось, внутри головы.       Мерзко так. Лётчик поморщился. Зато стало хоть что-то видно.       Мёртвые рыбы в иссохшей реке...       Место, в котором он оказался, напоминало тёмный барак с кое-где зажжёнными свечками. У одного из светлых пятен сидело особенно много силуэтов и, кажется, именно оттуда доносился голос. Пилот поплёлся туда, с трудом передвигая бесчувственные ноги.       Зловонный вой пустыни...       Огонёк оказался тусклой маловольтной лампой. Но каково же было удивление невольного путешественника, когда песня прервалась, и сидевшие у огня обернулись к нему.       Это были куклы. Такие же вудуобразные куклы как и Сто-Двадцать-Второй, но огромные! Лётчик мог с пугающей подробностью разглядеть эти ужасные лишенные носа, ушей, губ лица и жуткие, вечно вытаращенные глаза-окуляры...       Что-то снова лязгнуло, и пилот обернулся в поисках источника звука.       - Это в голове щёлкает, - заговорила одна из кукол, обшитая драпом и потому обвешанная пылью и мелким мусором. - Вот так. - и моргнула так, как умели только эти куклы - внутрь, смыкая лопасти окуляров-камер. - Дня два походишь и привыкнешь.       - Почему... - попробовал заговорить лётчик. Собственный голос показался ему странным и звучал, кажется, откуда-то ниже положенного. - Почему вы такие здоровенные?       Вот теперь на него смотрели все, а не только парочка кукол. И тут драповая, бывшая, видимо, самой сообразительной, хохотнула:       - Он не заметил! Вон куда добрёл и не заметил!       Через миг в лицо пилота ударил дружный смех. Не смеялась только кукла с ящиком на коленях. Через стенки ящика были натянуты струны. Музыкант и он же певец.       - Слышь, Юнит! - еле подавляя смех, сказала кукла, обшитая мешковиной. - Сделай так! - и помахала рукой перед глазами. - Только не спорь: просто сделай!       Лётчик действительно подтянул левую кисть к глазам и сглотнул. Точнее сымитировал это движение.       Рука была не его. Четыре металлических двусуставных пальца скреплялись металлической же ладонью. Кисть крепилась на круглый шарнир, и толстый провод который уходил под грубо нашитую ткань.       Лётчик хорошо помнил, как бешено колотилось сердце, стуча от страха, как кровь приливала к лицу, но...       Неживые пальцы послушно согнулись, повинуясь воле разума.       Внутри было тихо. Жутко тихо. Потому что уже нечему было биться...       – Этого просто... Не может... Быть... - голос осип несмотря на то, что шёл теперь из динамика, спрятанного в груди куклы.       - Твою душу вселили в это тело, - серьёзно сказал музыкант. - Они делают так со всеми, кто прилетает сюда. Чтобы батрачили на благо кукольной цивилизации.       Бывший пилот качнулся, перед глазами поплыло, в ушах, или что там теперь у него вместо них было, поднялся гул, заглушивший всё кроме двух бесконечно повторяющихся фраз:       – Я не хочу, чтобы ты улетал.       – Я же быстро. Вжик — туда! Вжик – и обратно!       И мятно-персиковый запах волос.       Который ему уже никогда не почувствовать...