Пойми меня, если сможешь

Ставшие в последнее время какими-то совсем непослушными ноги в очередной раз невовремя подвели. Акицу лежал на ещё не остывшей за ночь мостовой, глотал пыль и понимал, что встать уже не сможет. Но не встать нельзя было: в истончившемся ночном воздухе далеко разносился шум погони. Ещё немного, и охрана будет здесь, а он, Акицу, не сможет даже защищаться — не то что убежать. Маса стиснул зубы, вцепился в угол дома и подтянулся на руках. Стоять на коленях он ещё мог, но этого было мало. Погоня была всё ближе и воображение уже рисовало ему страшные картины: Яити-доно в кандалах, плачущую Окину-сан, лицо матушки, когда она получит послание о том, что её сын... От холодного пота у него взмокли волосы на затылке. Зачем он обманул Яити-доно, сказав, что поправился? Зачем безропотно согласился прикрывать Умезо-сан, узнав, что "цель", словно почувствовав что-то, решила нанять даже не одного, а нескольких телохранителей...? Он всегда знал, что Дом пяти листьев его погубит, скрепя сердце соглашался... и вот, теперь всё пропало. Из-за него. И, что было хуже всего, он был абсолютно один. Бесполезно было ломиться в чужие двери — нигде не было видно ни огонька, да никто и не впустил бы чужака. Бесполезно было звать на помощь — Умезо-сан вместе со своей драгоценной ношей был уже далеко, а Матсукичи-доно, бесшумной тенью следовавший за Акицу по крышам, куда-то исчез... Ещё один рывок вверх, и всё. Можно стоять, опершись о стену, а стоя самураю не так зазорно умирать. Топот преследователей слышался уже совсем близко, но вынуть из ножен катану Маса не успел; чья-то сильная рука ухватила его за плечо и утащила за угол, в едкую черноту переулка. Утащила, притиснула к стене, да ещё и зажала рот, для верности. Рука эта пахла знакомо — табаком, чаем, и, почему-то, немного духами. Запах духов был еле уловим, но Акицу узнал его — им до последнего татами был пропитан "Кацура-йа", а значит... Хрипловатый, щекочущий шёпот возле самого уха тоже был знаком и сейчас, в минуту опасности, показался ронину неимоверно родным: — Молчи и стой спокойно. Маса кивнул, рука, зажимающая его рот исчезла, но сам Яити, которому она принадлежала, никуда не делся. Даже наоборот — оказался как-то уж чересчур близко, прижимаясь всем телом, вжимая в стену так, что деревянная рама больно впилась Акицу между острых лопаток... но возмутиться, даже шёпотом, ронин не смог. Просто не успел. Сначала он не понял, что произошло: Яити-доно просто и бесцеремонно пригнул его голову ближе, и... Дальнейшее Акицу помнил с трудом, обрывками. Помнил, что дышать стало тяжелее, а может он и вообще перестал дышать в тот момент, помнил, что кровь, и без того бешено стучавшая в ушах загремела, как праздничные барабаны, помнил, как от дикого стыда стало жарко, потому что... потому что Яити-доно перешёл все границы, потому что нельзя же так в самом деле! Можно жить в борделе, можно похищать людей за выкуп, но целовать мужчину, целовать бесстыдно, просунув язык ему в рот, это... это... Он так и не придумал, с чем это сравнить. Время вокруг застыло и плавилось, словно на медленном огне, даже шум в ушах не мог заглушить влажных звуков поцелуя. Грань между отвратительным и прекрасным стёрлась; Акицу больше не понимал, чего хочет — чтобы Яити-доно никогда не отстранялся, или самому оттолкнуть его и сбежать, навсегда похоронив воспоминания об этом... — Эй, вы! Грубый, полный нескрываемого отвращения голос разрушил хрупкое, жаркое мгновение и Маса понял, что стоит, привалившись к стене, одной рукой смяв пояс Яити, а другой, до побелевших костяшек сжав его плечо. Яити даже не поморщился, лишь неторопливо облизнулся, щурясь от света фонаря, который охранник держал в руке. Не отпрянул. Не убрал ладоней с груди Акицу. На его лице не отражалось ничего, кроме равнодушия. — Здесь не пробегал подозрительный тип, а? Высокий, тощий. Яити даже бровью не повёл, но его влажные губы растянулись в насмешливой улыбке. — Нет. А даже если и был, мы его не заметили. Нам с господином самураем было совсем не до этого. Это был всё тот же Яити-доно — хладнокровный и непоколебимый, но что-то, какая-то маленькая деталь не вязалась с его равнодушием, и это, вдруг, заняло Акицу гораздо больше чем та самая реальная опасность, бросавшая ронина в холодный пот всего несколько минут назад. Ответ охрану не удовлетворил. Мужчина поднял фонарь повыше, подозрительно разглядывая тощего, высокого Масаноскэ, и уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его отвлек раздавшийся откуда-то с другой стороны крик: "вон он!" Минута, и погони не стало. Над Эдо повисла тишина, нарушаемая лишь отдаляющимся топотом. Акицу сглотнул, почувствовав, как страшно пересохло в горле. Он понимал, что должен поблагодарить Яити-доно за спасение, но чужеродный, новоприобретённый привкус зелёного чая во рту мешал ему это сделать. Маса чувствовал себя идиотом. Он не мог вымолвить ни слова, не мог сплюнуть на землю, но, что ещё ужаснее, не мог разжать сведённые судорогой пальцы. К счастью, Яити-доно сделал это за него, легко и непринуждённо отстранившись. — Меня можешь не благодарить. Поблагодари лучше Матсу, это он их увёл, — слегка усмехнувшись бросил он, и, как ни в чём не бывало, не спеша вышел из переулка на залитую лунным светом улицу. Вместе с ним ушло тепло,с которым Акицу успел свыкнуться, и ещё кое-что. Стук сердца. Неожиданно для себя Маса понял, что той самой неувязкой, той самой выбивающейся деталью был бешеный стук сердца Яити-доно, так не вязавшийся с его спокойствием. — Маса! Масаноскэ вздрогнул, отлип от стены, и, ёжась от холода, побрёл на голос. Ему казалось, что те несколько жарких мгновений он узнал о загадочном Яити куда больше, чем за все эти дни, но не понимает толком ничего из того, что узнал. *** Уже позже, почти под утро, кое-как втиснув длинное, нескладное тело в бочку с горячей водой, Акицу вновь вспомнил о том непонятном, двойственном чувстве, которое испытал в переулке. Он до сих пор не мог до конца успокоиться и поверить в то, что погоня отстала, но что-то примешивалось к этому болезненному ощущению. Разочарование. До этой ночи Маса никогда ни с кем не целовался. Он вообще не мог представить себе поцелуй ни с кем, кроме жены, буде таковая появится. Происшедшее шло вразрез с его моралью, его чистотой, его идеалами... но он всё равно испытывал странное разочарование. От того, что не успел распробовать, не успел понять, было ли это так приятно, как говорят и пишут. От того, что это, кажется, всё-таки было приятно, но закончилось слишком быстро, оставив во всём теле нежную истому. Не возбуждение, а именно томление о чём-то... похожем. Дверь со стуком отъехала в сторону, прервав его размышления на подступах к самым волнующим мыслям, и Акицу постарался уйти в горячую воду как можно глубже. Возможно, это одна из девушек ошиблась дверью, а если не ошиблась... В прошлый раз, найдя в своей постели одну из куртизанок "Кацура-йа", он был хотя бы одет, а теперь... отступать было некуда. — Ты ещё не утонул, Маса? Из-за пара и упавших на лицо распущенных волос он не видел, кто вошёл, но голос вошедшего заставил его испытать облегчение... и новый приступ паники. Голос принадлежал Яити-доно. Не так уж сложно было предположить, зачем мужчина, только что целовавший другого мужчину может прийти к этому самому мужчине, когда он моется, и это предположение просто парализовало Акицу. Никогда в жизни он не попадал в такую ситуацию и абсолютно не представлял, как себя вести. Яити, тем временем, подошёл ближе. В белом, хлопчатобумажном нижнем кимоно, с таким же белым гребнем, который он непринуждённо крутил в бледных руках, он казался просто интересно сгруппировавшимся облаком пара. — Мне надоело ждать снаружи, а здесь я точно не засну, — сообщил он. Маса сглотнул. Он чувствовал, что начинается самое страшное, но что — боялся даже представить. — Я... сейчас... сейчас уйду... — промямлил он и попытался было встать, но понял, что во-первых быстро встать не получится, во-вторых, встать и одновременно дотянуться до одежды не выйдет тоже, а показаться на глаза Яити-доно без одежды... хуже этого в данный конкретный момент вообще ничего не могло было быть. — Сиди. Могу помочь тебе, если ты не против, — безмятежно отозвался Яити, не дождавшись согласия, обошёл бочку, и осторожными, прохладными пальцами убрал мокрые пряди с лица, шеи и плеч Акицу. — У тебя красивые волосы, — сообщил он, разбирая спутанные, мокрые, длинные прядки, не очень густые, но плотные, приятно проскальзывающие между пальцев. — Единственное, что в тебе вообще есть красивого. Волосы... а может быть ещё и глаза. Эти слова и действия должны были насторожить ронина, но почему-то именно из-за них Масаноскэ вдруг почувствовал себя спокойно и уютно. Яити-доно мог делать какие угодно странные и загадочные вещи, но они не таили в себе угрозы для тех, кто входил в дом пяти листьев. Никогда. — Зачем... вы это говорите? — всё же осторожно спросил Маса, по обыкновению вжимая голову в плечи и чувствуя, как вода заливается в рот. — Затем, чтобы ты правильно меня понимал. Ты хотел узнать обо мне, о моём характере, личности... вот я и даю тебе подсказку. — Но я всё равно не совсем понимаю... Яити усмехнулся, и, щекотнув под подбородком, заставил Акицу приподнять голову. — Твоя беда. Над купальней повисло молчание. Не напряжённое, а наоборот — уютное и немного сонное. Маса окончательно расслабился, прикрыл глаза, откинул голову на деревянный край бочки... гребень скользил в его волосах, мягко массировал кожу, а руки Яити иногда легко касались шеи и щёк, убирая влажные, выбивающиеся волоски. Никто никогда такого не делал для Акицу. Разве что матушка в детстве, так давно, что он этого и не помнил. Матушка... что бы она сказала, если бы узнала, чем занимается её сын, и что он обязан жизнью разбойнику, да ещё и так... Обязан жизнью... Масу подбросило на месте так, что гребень выскочил их руки Яити, оставшись висеть в волосах. — Яити-доно! Я... думал о вас нелицеприятные вещи, осуждал вас... то... как вы меня спасли... за п... за способ, которым вы это сделали... но я обязан вам жизнью, и я знаю, окажись на моём месте любой из... из нас... вы поступили бы так же, поэтому, моя благодарность неизмерима, и я не знаю, как... — Маса. Это скучно. Акицу подавился собственными благодарностями и виновато опустил глаза. А что ещё он ожидал услышать? Яити выпростал гребень, убрал его в рукав, и, как ни в чём не бывало, пошёл к двери, но, на ходу обернулся. — Заканчивай быстрей. А насчёт "поступил бы так же"... Если бы на твоём месте был Умэ, я бы нашёл другой способ. Дверь за ним затворилась. Акицу остался один — аккуратно причёсанный, красный, как рак и абсолютно ничего не понимающий.