Три слова

Сегодняшним утром солнце, освещающее белоснежные стены Капитолия, сияло особенно ярко. Но, несмотря на это, внутри главного здания США царила напряжённая атмосфера. — Полковник Амос... — Взгляд Каррингтона был почти умоляющим, взгляд Директора Национальной Разведки — упрямым, а взгляд специального агента Тринадцатого — неумолимым. — Пока он не скажет это, я с места не сдвинусь, — отрезал угрюмый вояка. Сэмюель молча покачал головой в знак отказа. — Амос, всего три слова. И как Президент США, я требую, чтобы ты их произнёс! — Каррингтон начинал терять терпение, но Советник был по-прежнему непреклонен. — Я не буду говорить ЭТО ему, — Амос с максимальным холодом в глазах посмотрел на Тринадцатого. — А я жду от него этих слов очень давно. Сколько можно тянуть, в конце концов? Более того, и я, и Вы, сэр, и возможно, сам Амос осознаём, что в глубине души он всё же считает нужным сказать это. Просто, вероятно, кто-то не хочет признаваться даже самому себе. — Я не... Это неправда! — Сэмюель немного покраснел: потихоньку он начинал выходить из себя. — В любом случае, если ты не скажешь эти три слова, работа по поиску часов не сдвинется с места, и Шеридан нас опередит. Всё упирается в тебя, Амос, в твоё упрямство. Ну? Мы ждём. — Каррингтон скрестил руки на груди. Взгляд его не предвещал ничего хорошего для Советника. Сэмюель медленно вздохнул. — Хорошо. Ваша взяла. Тринадцатый, — он повернулся к спецагенту и, немного замешкавшись, продолжил, — Извини. Меня. Пожалуйста, — с трудом выдавил из себя Советник Президента, и Каррингтон тотчас облегчённо вздохнул, а Тринадцатый отправился на поиск заветных часов, буркнув, что ещё один арест, и он в политические игры не играет. Президент же хлопнул Сэмюеля по плечу. — Вот видишь, Амос: оказывается, не такое это сложное дело — извиняться! Я же не заставляю тебя, в конце концов, признаваться ему в любви... И что ты вот опять краснеешь, скажи мне?!