Всё, что захочешь

В январе эпидемия гриппа выкосила больше половины наших сотрудников. Мы с Мишей держались каким-то непостижимым образом. Да и змеюку-главбухшу, похоже, не брала никакая инфекция. Постепенно опустел отдел канцелярии, пришлось брать их обязанности на себя. Хорошо ещё, что был январь – не особо жаркая пора в рабочем графике. Миша заболел в середине недели. С утра у него был странный яркий румянец на щеках. К обеду его шатало и бросало из стороны в сторону. На мои вопросы о его состоянии он только отмахивался и говорил, что с ним всё в порядке. Вот кому нужен был его героизм? Как мы доехали до дома, для меня осталось загадкой. Мише каким-то образом удалось вести машину. Вероятно, на это он бросил все свои силы. Когда мы вошли в квартиру, Михаил привалился к косяку входной двери и стал медленно сползать по нему. Я испугался. Я привык, что он сильнее меня и крепче. А тут на моих глазах он терял сознание. Волоком мне удалось подтащить его к дивану в гостиной. С большим усилием я положил его и вызвал «Скорую». Мишаня горел как в огне. Он был на ощупь такой горячий, что от страха за него я перетрясся, как заячий хвостик, пока ждал врача. К счастью «Скорая» приехала очень быстро. Мужчина в белом халате и при санитаре осмотрел пришедшего в себя Мишу. Градусник, вытащенный из-под мышки, показывал под сорок. Температура чуть ли не зашкаливала. У Миши был мутный взгляд, красное лицо и сухие потрескавшиеся губы. После осмотра его просто колотило крупной дрожью. - Грипп, - вынес свой вердикт врач. – Нужно срочно сбить температуру. Советую старый добрый способ – тройчатку: аспирин, анальгин плюс димедрол. Димедрол сейчас выпишу. Без рецепта его уже не дают. Руки медработника зашелестели бумажками. - Обязательно антибиотик, обильное питьё и постельный режим. - Помогите мне перенести его в спальню, - решился я на просьбу. – Он тяжёлый, я его не доволоку. Санитар, добрая душа, помог мне дотащить Мишу в нашу огромную кровать. «Скорая» благополучно отчалила на другие вызовы, а я, раздев Михаила и закутав его в одеяло, быстро побежал в аптеку. Через двадцать минут я уже заставил его выпить таблетки, насильно впихивая их ему в рот. Миша упрямо отворачивался, всё ворчал и пыхтел, что сроду не пил таблетки, и всё это ерунда, он будет на следующее утро как огурчик. Через некоторое время он вспотел и был мокрый как мышь. Температура спала. Я переодел его в сухую майку. Ночью температура поднялась снова. Я проснулся от жара прильнувшего ко мне тела и от того, что Миша что-то бормотал во сне. Одеяло он скинул и облизывал в полузабытьи губы. Прислушавшись, я разобрал просьбу дать ему попить. Градусник буквально за пару минут выдал столбик за сорок. Я снова пихал таблетки, уговаривая их проглотить. Кружка с водой совершила чудо. Мишины зубы стучали о её край. Он матерился, недоумевая, как это он умудрился заболеть. По его словам он в жизни ничем не болел. Чувствуя заразу, надвигающуюся и на меня, я жрал по маминому совету ремантадин, чеснок и мазал нос оксолинкой. На следующий день пришла наша участковая. Ничего нового она не сказала. Миша ёжился под прохладным кругляшом стетоскопа и беспомощно поглядывал в мою сторону. Врачиха, выдав больничный, пошла дальше по вызовам. Грипп свирепствовал в нашем городе. После ухода врача я заварил чай в термосе, достал из холодильника малиновое варенье, оставил Мише таблетки с инструкцией как их пить и ушёл на работу. - Опаздываем? – прошипела змеюка, которую даже грипп не брал. – Михаила Алексеевича нет. - Он заболел, - устало проинформировал я Светлану. – Пока работаем без него. Пришлось общаться с нашей коброй в отсутствие Михаила. Радости это общение не приносило. В этот же день мне была прочитана лекция «Не мешало бы тебе, Юрий, отсюда уволиться». Главбух прямым текстом высказала пожелание больше в этой компании меня не видеть. Я набрал в лёгкие побольше воздуха и разразился длинной тирадой о желании служить нашему любимому предприятию долго и плодотворно. На что Светка подсунула мне фотографию, где меня целует Пашка. - Узнаешь? – мерзко улыбнулась бухгалтерская крыса. – Не уволишься, покажу эту фотку Михаилу. - В чём смысл? – я прикинулся дурачком, холодея всеми внутренними органами. - Ты сам знаешь. Думаешь, что я не догадываюсь какие у вас с Михаилом отношения? - Нормальные отношения, - попробовал я увильнуть в сторону. - Ты думаешь, что у меня глаз нет? Так ты глубоко ошибаешься. - Я не уволюсь. А Мише всё объясню. – Чёрт! С губ моих сорвалось уменьшительное имя Михаила. Надо же так проколоться! Вот я дебил. Змеюка торжествующе улыбнулась. Она словно ждала моей оплошности, чем я её незамедлительно и порадовал. - Подумай и действуй, иначе пожалеешь. Главбух ушла, оставив меня подавленным. Зная вспыльчивый и ревностный характер Миши, я представлял примерно его бурю по поводу компрометирующей меня фотки. Пашка! Ну, зачем ты это сделал? Вечером я застал Мишу в полубредовом состоянии. Таблетки лежали нетронутыми. Вот что за упёртый баран! Справедливости ради, пришлось отметить, что чай он выпил и даже с вареньем. Не дожидаясь действия таблеток, я обтёр Мишаню водкой, ворочая его в кровати с боку на бок. Мой больной с возмущением твердил, что я зря трачу на него такой ценный продукт. Это «лекарство» применяют только внутренне особой дозировкой и никак не связано с наружным применением. Через полчаса взопревший Миша с мокрой чёлкой, прилипшей ко лбу, вполне осознанным взглядом смотрел на меня. - Ты почему таблетки не пил? - Таблетки – это отрава. - Дурак, - я сидел и вытирал ему взмокший лоб полотенцем. – Грипп одним чаем не лечится. - Сам-то как? - Держусь, - вещал я, исторгая изо рта свежие чесночные пары. Перед тем, как войти к Мише, я нажевался чеснока. - Чем воняет? – любимый сморщил нос. - Чесноком. Он убивает микробы. - Да, я – большой микроб, - согласился Миша. – Но не надо меня убивать. Как там на работе? - Нормально. Пей чай. Ты есть хочешь? - Не особо. - Я тебе супчик куриный сварю. Говорят, что куриный бульон – панацея от всех болезней. Через час я уже кормил своего Мишаню супом с ложечки как маленького. - У меня руки вообще-то есть, - ворчал Миша, с явным удовольствием поглощая моё варево. - Руки тебе ещё пригодятся, будь спокоен. - Юрка, что бы я без тебя делал? Сдох бы бесславной смертью. - Обещай мне, что будешь пить таблетки. Миша кивнул головой, устало закрыл глаза. - Пиши, что надо сделать в офисе. Каждый день я отчитывался о проделанной работе и записывал новые указания Михаила, который даже в болезни оставался строгим руководителем. Что меня удержало от этой заразы так и осталось тайной за семью печатями. Я, вечно болеющий и никогда не избегающий повального гриппа, в этот раз стойко продержался. То ли помогли советы моей мамы, то ли ответственность за болеющего Мишу держала меня в тонусе. Кстати, оказалось, что змеи не переносят чеснок. Во всяком случае, главбух не совалась ко мне все две недели, которые ушли на восстановление Миши. Ещё по совету же мамы зубчик чеснока висел на верёвочке у меня на груди, распугивая оборзевших микробов и вампиров. О! Я понял. Наша змеюка была вампиром. Поэтому её не брала никакая зараза. Миша вышел на работу бледным, осунувшимся, с синяками под глазами. Но здоровым. Слава Богу, никаких осложнений у него не было. Жизнь потекла своим чередом. Наступил февраль. О фотке я как-то благополучно забыл. Вернее, вспоминал, но думал, что вампирша передумала её показывать. Свои угрозы она спрятала до поры до времени. Эх, надо было мне всё рассказать Мише – и про фотку, и про сплетни, что распускала Светлана по офису, про всё. Но я думал, что злобная кобра не решится на подлость. Угу. Похоже, что девиз этой змеюки был такой – «Сделал гадость – сердцу радость». Последней каплей для неё стала служебная записка, которую Миша подал в конце марта для оформления мне стипендии на обучение в Германии. Я уже отдал документы на визу, потихоньку собирал вещички. Учёба начиналась с 15 апреля. Вот когда точка кипения ненависти ко мне нашей змеюки зашкалила до неприличия. Но истерики устраивать она не стала. Просто пришла в кабинет Миши, и через некоторое время он меня вызвал к себе, предварительно отпустив довольную донельзя Светлану. - Это что? – под нос мне сунули злосчастную фотку. Пашка на ней очень красноречиво присосался к моим губам. Автоматически поставленная фотоаппаратом в уголочке дата доказывала факт моей «измены» уже тогда, когда я жил у Михаила. - Миша, я тебе всё объясню. Михаил слушать не хотел. Он вообще ничего не слышал. Он был не просто в бешенстве. Мне казалось, что меня готовы убить тут же, на месте. - Миша… - Я, кажется, уже говорил, что не переношу блядства. – Он чеканил каждое слово холодным тоном, едва сдерживая ярость, вырывающуюся наружу. Пугающе стеклянный взгляд не выражал ничего. - Миша, пожалуйста… - Скажи мне, было пари? - К-какое пари? - Что ты продержишься у меня год. Что я мог ответить? - Было. Но это было до того… - я не успел договорить. Мишина рука схватила меня за горло. Я судорожно вцепился в неё, пытаясь отодрать. Пальцы безжалостно сжимались, перекрывая воздух. - Далеко пойдешь, сучонок. А я тебе верил. - Миша… - хрипел я. Было больно. Нет, не шее, на которой отпечатались его пальцы. Боль поселилась в груди, раздирая лёгкие и сердце. - Вон! Из моего дома, из моей жизни. Он меня отпустил, я чуть не рухнул. Закашлялся, растирая шею. - Стипендию ты получишь, заработал. – Его слова резали хуже острого ножа, оставляя незаживающие следы. – Даю тебе час на сборы. Через это время ключи от квартиры чтобы лежали у меня на столе. Говорил он это монотонным, ничего не выражающим голосом, глядя сквозь меня. Лучше бы он кричал. Тогда бы и я на него наорал. Мы бы подрались, выместив свою злость кулаками и, возможно бы, помирились. - Чтобы больше я тебя не видел. Я вышел из кабинета и поехал в дом, который считал своим. Собрал вещи, затем вернулся и в полном молчании аккуратно положил ключи на директорский стол. - Свободен. – Он даже не повернулся в мою сторону. Стоял и смотрел в окно. Дома, не отвечая на расспросы мамы, я прошёл в свою комнату и заперся там. Нашёл давнишнюю пачку сигарет и закурил. Вообще, я не курю, баловался когда-то очень непродолжительное время, но как-то не пошло. Пачка так и валялась в глубине ящика стола. После трёх выкуренных сигарет в дверь стала долбаться мама. - Юра, ты куришь? Что случилось? - Ничего не случилось. - Миша где? Я ответил в рифму и выругался. - Юра, открой! Я нехотя открыл дверь. - Вы поссорились что ли? Кивнув головой, я застыл. Не хотелось ничего объяснять. Я чувствовал себя в этот момент ненужной вещью, которой попользовались, а затем выкинули за ненадобностью. - Помиритесь ещё. - Вряд ли. – Комок встал в горле. От нежных маминых рук захотелось заплакать. Не могу, когда она меня жалеет. Я прижался к ней. Никогда мне ещё не было так херово. В конце недели мне позвонили с бывшей работы и попросили зайти за банковской картой. Я заставил себя подняться с кровати, которая стала мне в последнее время подругой, и дотащился до офиса. Забрав карту, на которую мне обещали перечислять стипендию, я вышел в коридор и наткнулся на цветущую кобру. Она аж сияла счастливым оскалом. Ну, что ж. Пусть торжествует. Мне здесь делать нечего. Через день я уже уехал на учёбу. На полтора года.