Всё, что захочешь

Я возвращался домой. Что можно сказать об учёбе? Это был, несомненно, яркий эпизод в моей жизни. Поселился я в немецкой семье, моя фея наколдовала мне комфортные условия (да, я везунчик на самом деле) – пожилая пара приняла меня неплохо. Я старался вовремя вносить плату за проживание и помогать им по делам. К учёбе приступил с жадностью, словно изголодался по знаниям. Сокурсники были из разных стран. Наши русские тоже приехали набираться знаний. Я почти сразу же устроился на работу (если есть мозги, найти способ подработать можно). Не хотел брать ни копейки из ненавистной стипендии. Миша недвусмысленно мне намекнул, что я заработал её как шлюха. Я ушёл с головой в учёбу, стараясь отвлечься, забыть всё, что со мною было. Нагружал себя так, чтобы было не продохнуть. Учил языки. Совершенствовал свой немецкий и стал изучать английский. Оказалось, что у меня хорошая способность к языкам. Не зря же меня хвалили за дойч. Через пару месяцев я обнаружил, что вновь способен улыбаться. Поначалу меня долго терзало одиночество, хотя вокруг было много замечательных людей. Миша приходил ко мне во сне и незримо был со мной всегда. Я возвращался к нему мысленно, как бы ни старался изгнать его из своего сердца. Обида на него ещё долго полыхала, не давала спокойно жить. Хотелось выдрать этот комок слёз и боли, выкинуть на помойку и вздохнуть свободно. Постепенно боль притупилась, просто ныла, как язва, к которой привыкаешь – она подсыхает, но не заживает полностью, время от времени напоминая о себе. Так и летели дни. Днём – учёба, вечером – работа. В каникулы между триместрами – практика. Я сразу поставил цель набрать больше практик. С магистерской работой я хорошо справился. Вообще, при желании после учёбы я мог найти работу и остаться в Германии. Почему я возвращался? Меня тянуло домой как магнитом. И ещё я хотел увидеть чёрные глаза, которые любил до беспамятства даже по истечении полутора лет. Время – это ничто, когда любишь. А я до сих пор любил, хотя забыть и простить своё унижение не мог. Приехал я рано утром, позвонил в дверь родной квартиры и снова попал в свой уютный мирок, который именуется «отчий дом». Где бы ты ни был, в какой бы точке планеты ты ни находился, тебя всегда будет тянуть туда, где ты родился и вырос. - Юра! Юрочка! – мама смотрит и смеётся, и тут же вытирает слёзы. – Какой же ты стал! - Какой? – провожу рукой по волосам, прихорашиваясь. - Взрослый. Мне смешно. Я вроде уже давно взрослый. - Взгляд изменился. Сынулька, дай обниму. Прижимаюсь к мамуле. - Ма, я в душ. Потом всё остальное. Как же хорошо после душа, сразу стало свежее и легче. Мама уже суетится на кухне, неугомонная душа. - Мамуль, я бы справился, иди, отдыхай. - И так скоро на работу, да и Вадика пора в школу поднимать. Садись, кушай. Я покорно уселся на табуретку. Кручу головой, разглядывая уютное гнёздышко. Как всё необычно после долгого отсутствия! Вроде бы всё на месте и в то же время что-то не то. Немного чужое. Но это быстро пройдет. Хочется кофе. - Ма, свари кофе, плиз. - Юрка! – Вадька прискакал. Ни фига себе, какой здоровый! Вымахал, и не узнать. - Я тебе там ноут привёз, игровой. - Спасибо! – Хы, а рожица такая же веснушчатая и задорная. Эх, Вадька! Ладно, пойду одеваться. Сегодня надо сделать пару важных дел. Вадим ушёл, мама тоже. Бабуля дремлет. Всё так же в своей комнате. Я взял мобильник, нашёл визитку Сергея Ивановича, который на заре моей трудовой деятельности обещался помочь с работой, если понадобится, и набрал номер. - Сергей Иванович, доброе утро! Я - Юрий Стефановский, бывший секретарь господина Звягинцева. Надо же! Меня помнят. - Мне работа нужна. У вас есть свободные вакансии? Господин Свиридов назначил мне встречу на одиннадцать. Ну, что ж. У меня есть время кое-что сделать. Облачившись в свой самый лучший костюм, я отправился в офис Звягинцева. Взбежал торопливо по ступенькам крылечка, которое в своё время терпело пинки от моих ботинок. Поднялся на второй этаж, остановился, сосчитал до десяти и двинулся не спеша по коридору. Не удержался, заглянул в канцелярию. - Здравствуйте. - Это кто? – начальница канцелярии застыла, держа в руке кисточку от лака для ногтей. Я прыснул в кулак. Тётенька до сих пор не изменила своей привычке делать маникюр на работе. – Юра, ты ли это? - Чуть свет и я у ваших ног, - пропел я, чувствуя, как широкая улыбка непроизвольно расползается по моей моське. Анечка, помощница, смотрела на меня так, будто её посетила любовь с первого взгляда. - Какой ты! - Какой? - Взрослый! А костюм! Причёска. Блеск! Да звиздец. Они что? Сговорились все что ли? За спиной раздались всхлипывания и частый топоток каблучков. Я отскочил от двери, пропуская невысокую темноволосую девушку. - Что там опять не так? – дамочки с неподдельным сочувствием смотрели на плачущую девицу. - Кофе не тот. А откуда мне знать, какой тот? Я уже и кофеварку выпросила в снабжении. Всё равно, не такой. Достал! Не могу больше. Кажется, я понял, о ком шла речь. - Что? Всё так запущено? – Девушка хлюпнула носом и приняла платок из моих рук. – Орёт? - Не то слово, - в мой платок шумно высморкались. – Зверствует. - Сколько ты тут? - Вторую неделю. - Пошли. Будет ему такой кофе как надо. Секретарша засеменила рядом со мной. Вот он родной холл, дверь с табличкой «Директор», стол, весь в бумагах, нагромождение папок. Завал полный. Я быстро засыпал зёрна в кофе-машину. - Соль есть? - Да. – Передо мной возникла солонка. - Не смотри. – Щас, так я и выдам тебе секрет. Ну вот, теперь осталось выбрать режим «эспрессо». Всего одна минута. – Неси. Пусть радуется. Узурпатор. Девушка воспряла и радостно застучала шпильками. Дверь осталась чуть приоткрытой. - Кто варил кофе? – От этого голоса сердце вдруг перевернулось и забилось с перебоями. - Я. - Врёшь. Где он? - Кто? - Блондин с разноцветными глазами. - Он, наверное, уже ушёл. - Вернуть! Дальше терпеть издевательство над несчастной девушкой я не стал. Резко открыл дверь и вошёл в «камеру пыток». - Господин Звягинцев, прекратите измываться над своей сотрудницей. Сотрудница по быстренькому испарилась с директорской территории, вероятно почувствовав, что дело пахнет керосином. Миша… Мишаня… Он дёрнулся на стуле, словно хотел встать, а потом передумал. - Юра… - Доброе утро, Михаил Алексеевич. Вот, решил заглянуть к вам по очень важному делу. Спокойно, Юрий, спокойно. Держи себя в руках. В кармане карточка. Не смотри ему в глаза. И на губы не смотри. И вообще, по возможности попробуй представить себе, что он тут даже и не сидит. Это просто призрак. Протяни руку и он растает. - Забирайте свою грёбаную стипендию. Мне она не понадобилась. Как лучше? Швырнуть ему в лицо или положить на стол? Наверное, лучше обойтись без истерик. Я аккуратно пристроил банковскую карту на краешек стола. Повернулся, чтобы выйти. Дело сделано. - Юра! Подожди. Чего ждать? Позволить, чтобы ты снова унижал меня? - Юра, прости. Прости? Вот так просто – прости? Он шутит? Я обернулся. А сердце всё грохочет с перебоями, в странном ритме, не подвластном мне. Пальцы уже трясутся от негодования. Внутри всё дрожит. Что ты знаешь о бессонных ночах, о горькой тоске, о бессилии и желании выть на луну? - То есть, по-вашему, сначала можно выкинуть как ненужную вещь, а потом решить, что одного «прости» будет достаточно? Как же это в вашей неповторимой манере, Михаил Алексеевич, - как можно холоднее и презрительней. - Юрка, лучше накричи на меня. – Взгляд побитой собаки, загнанной в угол. - Зачем мне опускаться до вашего уровня? Судя по всему, орать – это ваша прерогатива. Куда уж нам до вас? - язвительно и безжалостно. Вот тебе. Губы кусаешь? Думал, что прощу с лёту и кинусь на твою широкую грудь? Не дождёшься. Почему? Почему я не чувствую себя победителем? Почему же так хуёво-то, Господи? Никакого удовольствия, даже толики удовлетворения. Чувствую себя полным дерьмом. - Юра, я люблю тебя. - Не верю. Ну, всё. Губы задрожали, кажется уже и голос сорвался. Не могу больше! - Фак! Мерде! – со злости я стал ругаться на других языках. Но свой оказался ближе, чтобы выразить всё, что чувствовал сейчас. – Блядь! – в это слово я вложил всю свою гамму переживаний. Матерок в моих устах заиграл во всех красках. Что я там схватил? Кажется, дырокол. Массивный такой. И хрясь им об пол. Миша подскочил, кинулся ко мне. - Не трогай меня! – Вот и стул полетел в стену. С грохотом упала картина. Приплыли. Что там ещё? Взгляд заметался по кабинету, ища что-нибудь потяжелее. - Юрка… - ненавистные и, в то же время, любимые руки схватили меня. Моё тело тут же откликнулось на его прикосновение. Словно молния прошла. - Ну, хочешь, ударь меня. - Заткнись. Почему я обнимаю его в ответ? Впиваюсь в его губы с такой жаждой, будто измученный путник в пустыне, который нашёл колодец. Пить! Пить его влагу, проникать ещё жестче, глубже, терзать его рот, пока не закончится воздух. А он всё не заканчивается. Мы дышим кожей? Не могу от него оторваться. Боюсь, что всё окажется неправдой. Тяну на себя, скидываю стопки папок с его стола. Они веером рассыпаются по полу. А я уже сижу на столешнице и обвиваю его руками и ногами. - Убивают! – дикий вопль и дверь распахнулась. Да чтоб тебя! - Михаил Алексеевич, вы распустили своих сотрудников. Врываются без разрешения. – Надо, надо его отпустить, и не в силах. Утыкаюсь ему лбом в грудь, вдруг засмущавшись пристальных женских глаз. На пороге застыли дамочки с вытянувшимися лицами. Вот и запалились. Змеюка безмолвно разевает рот, давится своим ядом, рожу её перекосило как на картине Пикассо. - Я же говорила, - наконец, вырвалось злобное шипение, - пидоры. - Не пидоры, а геи, - вежливо поправил Миша, нежно прижимая меня к себе. – Светлана Алексеевна, жду ваше заявление об увольнении у себя на столе. Остальным предупреждение в устной форме. Рита, приберись потом в моём кабинете. Я окинул взглядом свой погром. Кажется, стул выдержал мой натиск. Картине каюк. На линолиуме вмятина от дырокола. Папки и бумаги валяются на полу. Несколько осколков когда-то были кофейной кружкой. Мда, живописно. - А теперь прошу всех выйти. Мне нужно закончить с Юрием разговор. Ритуля, меня ни для кого нет на полчаса. Я уже знаю, что это будет за разговор. Его причина очень красноречиво оттопыривает штаны. Дверь аккуратно и тихо закрыли с другой стороны. Я нетерпеливо дёрнул пряжку ремня, плавно опустил бегунок молнии. И время остановилось.