Dream

We all are living in a dream, Мы все живем во сне, But life ain't what it seems И жизнь не то, чем кажется. Oh everything's a mess Все так запутано, And all these sorrows I have seen И все печали, что я видел, They lead me to believe Заставляют меня верить в That everything's a mess То, что все так запутано. But I wanna dream Но я хочу видеть сны, I wanna dream Я хочу видеть сны, Leave me to dream Не мешайте мне видеть сны Imagine Dragons - Dream

— Однажды один мальчик купил на рынке змею и принес её домой… — Фуууу, змея! — Они мерзкие и скользкие! — Противно! — Я люблю змей, — тихий голос Кабуто тонет среди всеобщего недовольства. Голос мамы немного отвлекает его от чтения. Глава про чакру очень интересная и её хочется дочитать сегодня, поэтому Кабуто пытается сосредоточиться и не вслушиваться в сказку. Но он слишком любит мамин голос и её манеру чтения, а ещё змей. Другие дети то и дело перемещаются по кроватям, стараясь подобраться ближе к маме, и возмущённо поглядывают в его сторону. — Как их можно любить, Кабуто? — Скользкие! — Мерзкие! — Противные, бэээ! — Они очень полезные. Их яд используется в медицине. Они спасают людей. Правда, мама? — Тише, дети! — Ноно улыбается и хлопает в ладоши. — Кабуто прав. Змеи действительно очень полезные. Но не стоит забывать, что при этом они ядовитые. Не бывает чего-то только плохого или хорошего в природе. Все одинаково важны. Хотели бы вы, чтобы я рассказала вам сказку про кого-нибудь пушистого и забавного? — Да!Да!Да! — наперебой галдят дети. — Но сказка будет о змее. — Ууууууу. Неинтересно. — Тогда вы не узнаете, чем кончилось их противостояние, — загадочно говорит Ноно. — Чьё? Чьё? — Но вы же не хотите слушать про змею. — Хотим! — дети тут же замирают и устремляют умоляющие взгляды на маму. Кабуто как раз успевает дочитать главу, поэтому он кладёт очки на тумбочку рядом с кроватью и заворачивается в одеяло, чтобы удобнее было слушать сказку. Мама смеётся, что он начал читать раньше, чем говорить. Чтение помогает понять многие, казалось бы, необъяснимые вещи. Изредка в их библиотеку привозят новые книги из деревни, но чаще их приносят сердобольные люди: толстые фолианты, пожелтевшие свитки, узкие и тонкие книжки в лаковых обложках, обычные тома с серыми страницами в твёрдых переплетах. Чаще всего это сказки и вымышленные истории, но такое чтиво быстро ему наскучило. Ему нужно нечто более практичное и полезное. Мамины же истории ему нравятся, потому что они совсем не такие глупые, как те, что написаны в книгах. — Змея была белая и очень красивая, с жёлтыми глазами и блестящей чешуёй. Очень скоро они с мальчиком стали лучшими друзьями, но взрослым не нравилась змея… — И правильно! — восклицает кто-то из детей, но на него шикают со всех сторон, и он затихает. — Но мальчик успел полюбить её, а с друзьями очень тяжело расставаться. Мальчик считал её очень красивой и думал, что взрослые не понимают этой красоты. Поэтому он отнёс её в лес и пожелал, чтобы в будущем они обязательно встретились.Змея тоже полюбила мальчика, а так как она была не простой змеёй, а ёкаем, то по прошествии нескольких лет она получила право стать человеком и вернулась обратно уже прекрасной девушкой. Однажды после бури подросший юноша вышел поиграть на флейте и услышал мелодию, что словно перекликалась с его собственной. Молодые люди полюбили друг друга с первого взгляда и решили пожениться. Традиция требовала, чтобы у девушки из порядочной семьи было хорошее приданое, так что наша змея воспользовалась своими магическими силами и наколдовала себе роскошный дом. В общем, свадьба не заставила себя ждать. Всё шло хорошо, но вдруг в их семейную идиллию вмешался нукенин. Как и многие, он не отделял зло от добра и одинаково ненавидел всех и стремился всегда лишь к собственной выгоде. Из зависти к счастью молодых,он решил изгнать Белую Змею из мира людей, ведь по закону людям и духам было запрещено вступать в связь. Он строил козни, одну за другой, и в результате одной из них мальчик, ставший мужчиной, трагически погиб. По комнате пролетает испуганный вздох, кто-то возмущенно вскрикивает, и тут же наступает тишина. Все ждут развязки. — Наша змея в отчаянии отправилась просить помощи у Короля Духов. Он посмеялся и сказал, что она не имеет права на такие просьбы, да и век человеческий недолог в сравнении с её вечностью. Тогда она попросила лекарство от смерти для жениха, действия которого хватило бы на человеческий век, и сказала, что готова заплатить своим бессмертием за него. «Не пожалеешь?» — спросил её Царь Духов. «Нет!» — смело сказала Белая Змея, получила лекарство и, в свою очередь, стала смертной. Но на этом трудности не закончились. Хрупкой девушке предстояло ещё сразиться с нукенином, забравшим тело её возлюбленного, чтобы похоронить. Поскольку бессмертие не проходит бесследно, часть её магической силы ещё оставалась с ней. Они боролись долго. Нукенин был сильнее, но любовь поддерживала силы змеи, и наконец она одержала победу и оживила возлюбленного. А потом они прожили свою земную жизнь в счастье. Конец. Дети радостно кричат. Многие уже и забыли, что главным персонажем сказки была «скользкая» и «противная» змея. Кабуто улыбается. «Это только в сказке они становятся людьми, — думает он. — Никто не может изменить свою природу». С этими мыслями он и засыпает. Страшно. Просто страшно. Это иррациональное чувство. Странно, что он знает, что такое «иррациональное», но причину собственного страха понять не может. Он снова просыпается посреди ночи и смотрит невидящим взглядом в стену. Очки не надевает специально. Он должен вспомнить и понять, что стало причиной страха. Что такого ему снится, что он уже несколько недель просыпается по ночам от ужаса на мокрой от пота подушке, запутанный в простыне и одеяле так, словно бился в припадке. Он никому не говорит о своих снах. Это только его. Он должен справиться. Из-за недосыпа он немного заторможен. Мир словно теряет свою чёткость и расплывается. Мама спрашивает его, что с ним происходит, но он только качает в ответ головой. Просто сны. Тем более, он ничего не помнит. Только свои ощущения. Он помнит, что кошмар наваливается и душит. Сердце словно обхватывает холодная рука и давит пальцами, сначала слабо, а потом сильнее, и от собственной беззащитности хочется кричать. На пятой неделе он просыпается от собственного крика. Становится хуже. Он не верит в реальность кошмаров. Всё это в его голове, но обостренные чувства твердят об обратном. Кошмары — это предвестники. Предупреждение об опасности. *** Люди. Много. Сознание сужается до простых функций, откидывая в сторону все лишние рассуждения, отстраняясь от запахов и звуков. Он стягивает края несерьезных ран, вычищая месиво из грязи и обрывков кожи. Вправляет вывернутые и искорёженные суставы. Его сил хватает не на многое. Пока что он только с завистью может смотреть, как более опытные медики лечат полостные раны и вычищают кровь от яда. Он заканчивает с одними и идет к следующим, рядом ноет кто-то из его друзей. Жарко. От нестерпимой жажды язык прилипает к небу, но Кабуто упрямо идёт дальше, стараясь не отвлекаться. Он должен быть полезным. — Неплохие способности, — замечает очередной шиноби. Кабуто словно выныривает из мутной воды на поверхность. Усталость наваливается, а язык отказывается повиноваться. Он смущённо улыбается и бормочет что-то невразумительное. — Мог бы тоже стать шиноби. Не думал об этом? Кабуто пожимает плечами. — Я просто хочу помогать маме… — и пускается в рассказы о том, как мама много сделала для него. Шиноби на удивление внимательно слушает. Кабуто привык отстраняться от людей, которых лечит. Чужая боль угнетает. Совсем не обязательно сопереживать, чтобы помогать. Холодная голова помогает лучше справляться с медицинскими манипуляциями. Для него обычно существует только ранение и основные показатели — температура, цвет слизистых и другая скупая информация. Никто из шиноби прежде с ним не говорил. Обычно они отворачиваются или смотрят в одну точку перед собой. Возможно, их мысли не спешат вернуться к реальности, потому что они пытаются осознать произошедшее. Кабуто всегда старается не тревожить их, поскорее сделать своё дело и отойти. Но сегодня всё не так. Ладонь, которую он держит, прохладная, кожа чуть шелушится и имеет специфический оттенок. Похоже, это проявление КеккейГенкай. Возможно, следует сделать на это поправку в лечении. От одежды шиноби пахнет кровью, потом, порохом и дорожной пылью. А ещё влажной лесной почвой. Кабуто невольно смотрит на его лицо и замирает. Шиноби усмехается, обнажая клыки, и щурит чуть раскосые глаза с желтоватым оттенком. Фиолетовые линии, идущие к переносице, напоминают боевую раскраску и одновременно с этим придают его лицу какую-то сверхъестественность. Кабуто очень хочет узнать, не раздвоен ли у этого человека язык. — Орочимару, — раздаётся властный голос позади. — Ты мне нужен. Шиноби чуть прищуривается. Так обычно делают змеи, когда глотают слишком крупную добычу, перед тем, как раскрыть пасть шире. — Иду, Данзо-сан, — его голос прорезают шипящие нотки. Напоследок он поворачивается к Кабуто. — Подумай о том, чтобы стать шиноби, малыш, — и усмехается, отчего холод продирает того ледяными когтями по позвоночнику. Кабуто смаргивает. В сознании намертво отпечатывается странный взгляд незнакомца. Ощущения. Странные. Тянет пойти за ним. Интерес просыпается в нём и толкает на необдуманные поступки. Кабуто крадётся за мужчиной, стараясь не обращать на себя внимание. Мир шиноби совсем другой, и ему очень хочется увидеть чуть больше. Понять, что это. Он подбирается к палатке, в которую заходят эти двое, и осторожно заглядывает в щель. Старик размещается на полу, чуть боком к выходу. По тому, как он садится, Кабуто может сказать, что с ним явно не всё в порядке. Но это не старческая слабость, а что-то ещё. В этот момент старик внимательно смотрит на вход в палатку. Кабуто замирает и перестает дышать. — Что-то не так? — интересуется тот, кого назвали Орочимару. И перемещается так, чтобы закрыть собой вход. — Повязки проверь, — старик говорит отрывисто и зло. Шевелится, устраиваясь удобнее. Кабуто тихонько выдыхает и чувствует, что пора уходить, но любопытство не отпускает. Орочимару начинает разматывать бинты. Они желтоватые, заскорузлые, и от них наверняка пахнет гноем или даже чем-то похуже. Как только последний бинт сползает на землю, Кабуто зажимает себе рот рукой, чтобы не закричать. На дряблой коже отчётливо выступают глазницы, тщательно стянутые ниткой по краям. Под искусственно сформированными веками ворочаются глазные яблоки. Кабуто чувствует их беспокойство. Орочимару же невозмутимо меняет бинты и снимает повязку с головы старика. Здесь всё намного хуже. Отёк уже почти спал, но свежий шов кровоточит. Кабуто почти ничего не видно, но он видит перепачканные кровью бинты и умеет делать выводы. — Похоже, вы достигли своего предела, — констатирует Орочимару. — Недостаточно, — хрипло возражает старик. — Вам не справиться с большим количеством. Последний и так вычерпал до дна резервы вашего тела. Даже один шаринган может отправить своего владельца в могилу, что уж говорить о таком количестве. Шаринган. Кабуто как-то раз слышал это слово от матери, как и «Кеккей Генкай». Генетическое наследие. Дар и проклятье. — Можешь идти, Орочимару, — голос у старика раздражённый, но сдержанный. Он явно понимает, что Орочимару прав, но не спешит с ним согласиться. Кабуто поспешно отползает от палатки, а потом поднимается на ноги и бежит что есть духу, в надежде, что остался незамеченным. Весь последующий день его не отпускает страх быть наказанным за свой поступок, но к вечеру беспокойство проходит. После ужина Кабуто идёт к себе, чтобы дочитать книгу. В полутьме коридора, ведущего к спальням, он наталкивается на кого-то, извиняется, и уже готов идти дальше… — Ты любопытен. Кабуто вздрагивает и растеряно смотрит на стоящего перед ним шиноби. Его лица не видно, только глаза слабо фосфоресцируют, отчего холодный пот течёт у Кабуто по позвоночнику. — Извините? Кабуто пытается сделать вид, что ничего не понимает, но голос предательски дрожит, а ладони потеют. Орочимару смотрит на него с интересом и не спешит с ответом. — Я не считаю это пороком, но если бы Данзо тебя заметил, то тебя ждали бы серьёзные неприятности. — Простите. Я… виноват, — Кабуто опускает голову. Он не знает, чего ждать от этого странного человека. — Просто я хотел… — Что же ты хотел? — Кабуто предпочел бы, чтобы Орочимару кричал. Этот его вкрадчивый, пробирающий до костей голос выводит из равновесия. — Я хотел спросить. Орочимару склоняет голову на бок и замирает, словно змея перед броском. — Вы говорили, что из меня получился бы хороший шиноби. А каково это? Быть шиноби? Орочимару усмехается, Кабуто видит, как в темноте влажно блестят клыки. — Голодно, холодно и много крови, — он усмехается. — Я мог бы нарисовать красивую картинку, но что-то желания нет. Зато шиноби может завоевать вселенскую любовь и обожание. Тебе нравится всеобщая любовь, мальчик? — Не очень. Мне это неважно. — А что важно? Помощь маме? Кабуто кивает. Потому что для него это действительно важно. Важнее, чем что-либо ещё. — Ты можешь ей помочь, и очень сильно. — Чем? — Я не могу тебе сказать, но сегодня у них с Данзо — тем самым стариком — состоится очень важный разговор в её кабинете. Если ты найдешь в себе смелость разузнать, о чём они будут говорить, то у тебя будет шанс спасти её. Кабуто смотрит с ужасом и согласно кивает. — Тогда беги. Времени осталось не так много. Кабуто некогда размышлять, правда это или нет.Он узнает всё на месте. Кабуто слышит, как кто-то из друзей окликает его, но не останавливается, только бросает отрывистое: «Позже». Ему очень хотелось бы, чтобы всё это оказалось шуткой, пусть даже злой и жестокой, но, когда он подбегает к окнам кабинета, там виден свет и слышны голоса. Кабуто подкрадывается, замирает, слушает — и не верит своим ушам. Картина его привычного мира идёт трещинами и рушится. Но зато теперь он точно знает, что в его силах спасти маму, отплатив ей за всю её доброту. Поэтому, когда им официально предлагают выбор, он делает шаг вперед. Другие дети отказываются и осуждают его поступок. Они не хотят разлучаться, а он не может сказать, что всё, что он делает, он делает для того, чтобы их спасти. Это погубило бы маму. Поэтому он собирается в полной тишине под осуждающими взглядами и выходит к ждущим его шиноби. Тем же вечером они покидают приют. На ближнем склоне Кабуто оборачивается и набирает воздуха в лёгкие. Мирный воздух. Пахнет едой, домашним уютом и спокойствием. Он глотает выступившие слезы и делает шаг, и на этот раз ему кажется, будто он отчетливо чувствует запах гари. *** Он чувствует на горле шершавый холод. Ему трудно дышать. Что-то скребёт по его коже, сдирая верхний слой, обнажая сочащееся кровью нутро. Ужас просачивается внутрь. Бьёт снизу вверх по лёгким, выбивая весь кислород. Скручивает внутренности, отчего во рту возникает горьковато-кислый привкус крови и рвоты. Кабуто вздрагивает и просыпается. Тело ломит от неудачной позы, а остывший за ночь песок неприятно холодит бок. Кабуто встряхивается и оглядывается. Светлая линия восхода на горизонте золотит тонкую полосу песка. Кабуто облизывает губы, чувствуя вкус запёкшейся крови на губах. Жить будет. Ещё пара дней — и он достигнет Деревни Скрытого Камня, а там уже всё будет просто. Вчера он отправил новое донесение в Коноху. Ему стоило бы спросить, где сейчас Орочимару, потому что та информация, которую он смог выудить в тавернах и на рынках, слишком неоднозначна. Но с этим стоит подождать, пока он не вернется. Нужно поговорить лично с Данзо. Тот не простит предательства. Кабуто слышит имя Орочимару регулярно. Одна деревня, вторая. Знаменитый Саннин. Змея в человеческом обличье. Ямада но Орочи. Он пропускает людскую молву мимо ушей. Все эти легенды — что-то из разряда сказок. Он не видел его с той памятной ночи, когда они встретились впервые. Всё это время Кабуто усердно выполняет задания деревни. Он не возвращался в Коноху уже несколько лет, меняя одну роль за другой. Со временем становится всё тяжелее. Перерывы между отчётами становятся всё больше. Ответы приходят реже. Возможно, про него уже забыли. Оставили, как среднестатистическую единицу для сбора данных. Война подходит к концу. Возможно, уже скоро он сможет вернуться домой, а если повезёт, то и увидеть маму. Эта мысль порождает светлые воспоминания и помогает терпеть. Кабуто всё отчётливее чувствует запах гари. Душный, миражный, предупреждающий. Он старается игнорировать очевидное, но чем дальше он заходит, тем больше ему кажется, что все его детские мечты остались далеко в прошлом. И всё равно он продолжает отчаянно хвататься за робкую надежду. Он переходит через бархан и устремляется на запад. В темноте светятся глаза. Все ощущения исчезают. Остаётся только зрение. Оказывается, ими тоже можно ощущать, ощупывая вспыхнувшее формами пространство. Жёлтые глаза с вертикальными зрачками смотрят прямо на него. Подрагивают и сокращаются зрачки, переливаются радужки. Кабуто смотрит, не мигая. Вакуум пространства взрывается запахами и звуками. Он чувствует, как земля под ногами начинает шевелиться, извиваясь тысячами тел. Воздух наполняется шипением. Распахивается огромная клыкастая пасть. С длинных изогнутых зубов течёт тёмное и вязкое. Розовая плоть языка подрагивает и тянется. Из глубины тёмной глотки разит смрадом. Кабуто хочет закричать и не может. Его собственный язык его не слушается, и он медленно смотрит, как приближается тварь. Кабуто чувствует запах твари, хотя, на самом деле, так пахнет от него самого. Это запах крови его матери. Ему кажется, что кровь пропитала его одежду, въелась в руки и лицо. Отметила его на всю оставшуюся жизнь. Поэтому, когда он добегает до реки, он падает на колени и отчаянно полощет лицо и руки в надежде смыть с себя всё или — ещё лучше — содрать кожу. Потом замирает и смотрит распахнутыми в ужасе глазами на собственное отражение и не узнаёт. Кто он? Сознание ищет ответ. Злость, обида и разочарование смешиваются внутри. Кабуто тошнит от этих эмоций. Они чужие и незнакомые. Их слишком много. *** Когда-то давно он стал случайным свидетелем выкидыша. В доме у гражданских, где они укрывались во время очередной миссии. Женщина кричала, и Кабуто предложил свою помощь. Он не знал, что стало причиной — возможно, нехватка еды или тяжёлая работа — но женский организм решил избавиться от недоношенного ребенка. Выплюнул маленький нелепый комок плоти, которому было отказано в защите. *** Сегодня руки Кабуто залиты кровью так же, как и в тот день. Он ощущает себя таким же беспомощным и отвергнутым. Он долго смотрит в водную гладь, поглощённый собственными мыслями, и не сразу успевает заметить, что его лицо в отражении превращается в чужое. — Кажется, ты себя видишь не слишком отчётливо?.. Кабуто отшатывается и запинается, падая на спину. Орочимару выходит на берег, вода медленно стекает с него, оставляя одежду сухой и нетронутой. Он почти не изменился. В последний раз Кабуто видел его очень давно, но между ними всё по-прежнему. Орочимару вновь предлагает ответы на его вопросы. Любые. И уверен, что Кабуто не откажется. Кабуто прекрасно понимает, чем это может закончиться, но других вариантов у него нет. Возможно, он находится в том опасном состоянии, когда после шока психика становится легко внушаемой. Защита выдерживает первую атаку на сознание, но легко ломается на второй. Орочимару уводит его в тайное убежище и рассказывает всё. О предательстве, о Данзо, об организации и о том, что должен убить выжившего. И, услышав это, Кабуто бьёт первым, больше поддаваясь бушующим внутри ярости и ненависти, чем из-за желания защититься. Он в отчаянии. Он чувствует себя так, будто ему вырезали сердце. Его выжигает изнутри. Но, вопреки его ожиданиям, Орочимару не умирает. Его тело исторгает белёсую массу, которая постепенно формируется в новое тело, первое же остаётся лежать безжизненной поломанной куклой. — Да, давай, — шёпот Орочимару тихий и свистящий. — Мне нравятся эти эмоции. Злость, ненависть. За ними интересно наблюдать. Они делают твое лицо живым. Помнишь, как тогда, когда ты был испуган до безумия? Кабуто начинает трясти. Его кошмары действительно ожили. Ужас сжирает всё внутри, оставляя лишь холодную пустоту, в которую падают слова Орочимару. — Я ценю твой талант. У Кабуто не осталось ничего, и он отчаянно цепляется за эту фразу, чтобы спасти своё разрушающееся сознание. Пусть так. Если он может быть полезен Орочимару, то пусть тот использует его, как хочет. Разгоревшаяся внутри него ненависть к миру отцветает алым огнем, сворачивает прочные черные кольца и кладет поверх них свою треугольную голову. Она затаилась и копит яд. Её время ещё придет. *** Кабуто чувствует, как по его рукам скользит влажное и гибкое тело. Затем ещё одно. Змеи. Догадка осеняет внезапно. Как будто он забыл нужные слова и понятия. Ассоциация подбирается с трудом. Они повсюду. Он слышит их раздражённое шипение и шорох, который издают их тела. Он чувствует, будто вторгся туда, где ему не рады. На коже истаивает ощущение прикосновения, а Кабуто отчаянно пытается открыть глаза — и не может. Кабуто распахивает глаза и резко садится. Темно. Здесь всегда темно. Приглушённый свет навязчиво напоминает о подземельях Конохи. Но если там пахло тёплым нагретым нутром дерева, то здесь царит стерильный холод камня. Реальность кажется продолжением сна. Тёмного, тягучего. Кабуто поспешно одевается и выходит, чувствуя потребность в свежем воздухе. Он минует нескончаемую каменную лестницу и выходит на крышу. Убежище устроено так, что здание, построенное в скале, заметно лишь с моря, и то не всегда. Пространства на крыше немного, можно вытянуть руку и коснуться естественного каменного свода. Неизвестно, где ещё давит больше, здесь или внизу. — Не спится? — Кабуто вздрагивает. Орочимару стоит возле самого края, почти незаметный в своём черном юката с белым узором. Кабуто замирает, раздумывая, подойти или спуститься обратно. Но Орочимару делает приглашающий жест рукой, и Кабуто подходит ближе. — Самое время посмотреть по сторонам. Пока человек бежит, у него нет времени задаваться вопросами, — Орочимару ненадолго замолкает. — Гнать человека вперёд ради чужой идеи, приправленной «командным» духом, очень выгодно. Недосказанность повисает в воздухе. Кабуто действительно чувствует, как тело требует работы, какого-нибудь дела. Нервное напряжение не отпускает. Он на взводе и готов действовать, а его заставляют сидеть на месте. Он не знает, сколько времени прошло с того момента, как он убил маму. Наверное, больше недели. Всё это время он пытался убедить Орочимару дать ему работу, но тот только качал головой. С моря налетает порыв ветра. Кабуто отвлекается от собственных мыслей и подходит к краю. Свинцовая линия воды сливается с просветляющейся линией горизонта. Она постепенно белеет и теплеет. Где-то внизу волны бьются о стены. Низкий, гулкий звук отдалённо напоминает шипение змей. — Непривычно, правда? Просто так поднять голову после стольких лет. — Вы так говорите, будто вам это знакомо. — Я шиноби, Кабуто. Пусть и отказавшийся от привычного служения людям. — И кому же вы служите теперь? Кабуто пристально смотрит на него. Орочимару улыбается, чуть обнажая неестественно острые клыки. Тяжёлые серьги путаются в чёрных волосах, отвлекая. В его лице мало человеческого. Кабуто видел много женщин и мужчин, но не может сравнить Орочимару ни с кем. Женственное, мужское, детское… Всё, что в нем есть, — его собственное. Отнятое или присвоенное, но теперь принадлежащее лишь ему. Кабуто странно и непривычно. Когда Орочимару появился в его жизни в первый раз,старый мир рухнул.Сейчас он вошёл в неё снова и предлагает построить новый. Вряд ли из простого сочувствия. — Орочимару-сан, вы помните меня? — Помню. Ты был умным ребёнком. Я заметил тебя сразу. Ты всё ещё сомневаешься? — Нет. Наверное, уже нет. — Сомнения — это естественно. Но я не настаиваю. Я предложил тебе лучшее из того, что могу дать. Теперь ты вправе решить, хочешь ли ты стать… — Кем? — Собой. — Я не знаю, где искать. — Тогда ищи везде, но для этого нужна сила и знания. Я могу дать тебе и то, и другое, — Орочимару идёт к лестнице. Кабуто мерещится, что белый узор на его юката оживает и скользит по антрацитовой ткани белыми чешуйчатыми телами. — Решай. Когда Орочимару уходит,Кабуто разворачивается к морю. Восходящее солнце заливает небосвод и морскую гладь золотом. Воздух свежий и влажный. Он жадно втягивает его полной грудью, словно новорождённый, делающий первый вдох. Возможно, отчасти так и есть. Откуда-то сверху капает вода. Вода ли? Кабуто протягивает руку, но в этой кромешной тьме ничего не видно. Капля стекает по запястью, оставляя неприятный стынущий след. Он уже привык к змеям под ногами. Поверхность даёт возможность идти, и Кабуто бредёт во тьме, спотыкаясь и падая, погружаясь по локоть в живой шевелящийся ковер. Удивительно, что его ещё ни разу не укусили. Меняется лишь тональность шипения — с безразличного на раздражённое. Кабуто ловит очередную каплю, и на этот раз слизывает её. Сладковато-горький вкус. Язык мгновенно немеет. Яд. Сознание отмечает этот факт с безразличием. Страх уже давно отступил. Теперь ему просто интересно. Что будет, когда он дойдёт до конца этого кошмара? Темнота молчит. Немеет не только язык, но и лицо. Приходит запоздалая мысль: что будет, когда этот яд дойдёт до сердца? Первые дни Кабуто запрещает себе думать. Внутри царит гулкая пустота. Это позволяет смотреть на новый мир широко раскрытыми глазами. Орочимару. Господин, брат и отец… Кажется, Кабуто уже принял это как данность. Вероятнее всего, просто потому, что другие варианты отсутствуют. Отторжения нет, но и каких-либо эмоций тоже.Они кончились. Сухими расчётами на белом листе бумаги. Химическими формулами в новой лаборатории. Швами на чужом теле. В конце этой части его жизни поставлена точка. Началась новая глава. И в ней у Кабуто не было больше никого. Они покинули свою деревню, но Орочимару не спешит создавать новую. Большую часть времени он пропадает по своим делам, а когда возвращается и приводит с собой новых людей, то в основном сидит в лаборатории или в операционной. Кабуто пока ограничен только одним убежищем, хотя точно знает, что у Орочимару есть другие. Он хладнокровно выполняет свои обязанности, попутно поражаясь тому, на что способен Орочимару. Работа в качестве шиноби отучила его от многого, работа у Орочимару убила оставшееся. Детское, открытое миру сознание схлопнулось и обросло иглами, длинными и жесткими, а ещё — безразличием. Похоже, Орочимару это почувствовал. — Знаешь, что мне в тебе больше всего нравилось, Кабуто? Плечи Кабуто вздрагивают, а мышцы спины напрягаются. Он уже отвык от звука своего имени, а Орочимару словно использует его как заклинание. Наблюдает, пробует, ждёт. Ещё и вопросы формулирует так, чтобы зацепить сильнее. — Нет. — Любопытство. Это основа любого прогресса. Оно толкает людей на свершения. — Вы сказали «нравилось»? — Кабуто это задевает. Металлический крючок из чужих слов чиркает по рёбрам и замирает где-то в плоти. — Возможно, я ошибался. Вот так. Кабуто случайно пересыпает дозу реактива и долго пытается исправить последствия — это занимает всё его внимание. Когда он понимает, что в лаборатории слишком тихо, и оборачивается, за его спиной уже никого нет. *** Кабуто чувствует холодное касание. По его телу пробегает дрожь. По-прежнему темно. Он уже перестал чувствовать страх и холод. К нему всё чаще приходит чувство безразличия. Инстинкт самосохранения отключился. Кабуто перестал реагировать на импульсы от своих органов чувств. Теперь он просто наблюдает за темнотой. Очень часто она искажается и подёргивается рябью. Змеи раздражённо шипят. В последнее время всё громче и чаще, словно приветствуя кого-то или ожидая. Возможно, ждать осталось недолго. В тёмных коридорах пахнет формалином и кровью, в операционной к этим запахам примешивается резкий химический оттенок. Кабуто кажется, что он попал в вакуум. На службе у Данзо его мозг лихорадочно работал в любое время суток. Невозможно было расслабиться ни на секунду, приходилось постоянно просчитывать чужие шаги и быстро реагировать на малейшие изменения окружающего мира. Здесь всё иначе. Его свобода в одно мгновение стала ограничена узкими переходами убежищ. Теперь он не так часто поднимается на поверхность. Он сам загнал себя в эти рамки. После постоянного бега Кабуто впервые стоит на месте, и это непривычно и немного страшно. Орочимару не отпускает его далеко от себя, показывает и рассказывает всё о своих экспериментах, максимально включает его в работу. Не позволяет ему отрешиться от реальности и уйти в себя. Самозащита не работает. Орочимару не позволяет ему отдалиться, но и не подпускает близко. Словно держит руку на чужом пульсе, вслушиваясь в работу сердца. Кабуто это не нравится, но он не спешит его оттолкнуть. Количество экспериментов постепенно увеличивается. Новые люди, в основном дети. Кабуто никогда не смотрел на людей как на нечто особенное, но и никогда не низводил до положения лабораторных мышей. Теперь всё меняется. — Не стоит относиться к ним как к личностям. Пока они не вышли отсюда живыми, это всего лишь материал. Право быть человеком нужно заслужить. Каждый из них должен суметь отвоевать своё место. Это неправильно. Кабуто пытается спорить, доказывать. Но в таких случаях Орочимару снисходительно улыбается и ведёт его вниз, где предлагает сотням «экспериментальных образцов» сразиться за возможности… Кабуто чувствует себя зрителем в первом ряду. — Лабораторные животные могут быть разными. Мыши, люди… — свистящий шёпот прерывается смешком. — Неважно, как ты выглядишь. Поступки обнажают нашу душу. Человек может быть крысой в гораздо большей степени. Темнота скрадывает большую часть картины, оставляя лишь звуки. Кабуто слышит, как с влажным чавканьем и хрустом ломаются и вспарываются чужие тела, представляет, как люди ходят по трупам, поскальзываются, но упрямо лезут дальше. — Знаешь историю Крысиного Короля, Кабуто? — интересуется Орочимару. — Какого короля? — Крысиный Король — крыса-каннибал, животное, которое убивает себе подобных. Чтобы вырастить такого короля, нужно всего лишь взять десяток-другой крыс и посадить их в ёмкость, из которой они не смогут выбраться, и оставить их без еды и воды. Когда останется только один, он и будет Крысиным Королем. — Зачем вам Крысиный Король, Орочимару-сан? — Мне нужен сильнейший. Это искусственный отбор. Что толку от преобразований, если они не несут функциональной ценности? Я работаю не для красоты… У Орочимару своё представление об эстетике. Кабуто всё реже высказывается и всё больше прислушивается к чужим словам. Запоминает. Проникается. Орочимару неведомы запретные темы. В сознании Кабуто стираются границы между «можно» и «нельзя», так прочно усвоенные в детстве. Всё чаще возникает желание забиться в угол, заткнуть уши и закрыть глаза. Осознать всё то, что происходит, и проанализировать. Вместо собственного голоса он всё чаще слышит голос Орочимару, он бьется в подсознании, проникает всё глубже. Оплетает. У Кабуто нет желания перечить или сопротивляться. «Подземные бои» перестают быть чем-то ужасным. Он проводит отбор для новой деревни, они с Орочимару создают достойное поколение. Вначале Кабуто долго присматривается к «образцам», стараясь найти отличия. Но все они на одно лицо: ободранные подростки, озлобленные и агрессивные, готовые драться со всем миром. Но это лишь одна сторона. После боёв Орочимару и Кабуто собирают трупы, раскладывают их на столах и проводят вскрытие. Часто это длится по несколько часов. Они тщательно документируют все данные. Орочимару отмечает все ошибки, чтобы учесть их в следующий раз. — В какой-то момент тебе надоедает собирать, Кабуто. Всё это может стать мёртвым грузом без развития. Меня интересует использование и прогресс, а для этого нужно отобрать лучшее. — Почему вы не заставили меня драться? Так же, как их? — Ты мыслишь примитивно, Кабуто. Этот искусственный отбор — всего лишь один из способов. Все они — результаты экспериментов. Тебя я отобрал лично. Неужели ты не меняешься, находясь здесь? Твоё мировоззрение? Твои идеалы? Кабуто прислушивается к себе, чтобы понять, так ли это. — Крысиный Король, Кабуто. Все мы его часть. Все мы достаточно уродливы, чтобы стремиться к совершенству. Кабуто пытается завязать диалог с подопытными, но постепенно понимает бессмысленность этого занятия. Они во всём видят подвох и угрозу. Орочимару приручает диких одиночек, таких, которые не верят никому и воспринимают весь мир как поле боя. Лучшая политика, чтобы вырастить кого-то безоглядно преданным. Орочимару делает Кабуто проводником. Его задача состоит в том, чтобы раз за разом отбирать лучших, а потом шлифовать их навыки и особенности. Но все они не стремятся к общению. Не люди — машины, в которых заложили программу. Но однажды система даёт сбой. Подсознательно Кабуто ждал этого, но не думал, что всё произойдет так скоро. Он не сомневается, что Орочимару просчитал и это. Погрешность. Исключение. Личность, выделяющаяся из общей статистической массы. — Руки из жооооопы! Подопытный смеется, закидывая голову назад. Неровно отросшие светлые пряди, пропитавшиеся кровью, чужой и своей, мажут по лицу Кабуто, оставляя алые росчерки. Кабуто старается не обращать на это внимания. Это далеко не первый раз, когда он видит, как проходит искусственный отбор. После бойни, которую учинили подопытные, то, что парень отделался несколькими проникающими ранами в области живота — неслыханное везение. — Не люблю молчаливых. Всегда кажется, что они что-то скрывают, и безумно хочется их расшевелить. Кабуто выпрямляется и вопросительно поднимает одну бровь, а потом льёт на повязку антисептик. — Сука! Больно же! — Скорее, неприятно. Парень откидывает с лица светлые пряди и смотрит на него с интересом. — Я думал, что ботаники — слабаки. — Проверишь? — Кабуто нехорошо сощуривается. — Я что, дебил по-твоему? Орочимару себе в шестёрки слабака не возьмёт. Ну, ошибся я, м... Бывает. — Зачем ты пришел к нему? — А чё, лучше в приюте гнить? — парень издаёт короткий сдавленный смешок. — Он хоть и мудак, но зато шансы даёт нехилые. — А что на счёт средств? — Цель всё оправдывает. Думаешь иначе? — Возможно, — Кабуто заканчивает перевязку. — Можешь идти. — Руки ещё перевяжи. Зудят всё ещё, заразы. Он протягивает руки, на которых видны шрамы от швов. Языки в приоткрытых ртах на его ладонях жадно слизывают кровь. И тогда он вспоминает, что уже видел этого парня, впервые — в тот самый день, когда Орочимару принял Кабуто к себе в помощники и дал первое задание, после того самого разговора о любопытстве. *** Парня звали Дейдара. Впервые Кабуто увидел его ослабевшим после наркоза. Ему была назначена обязательная инъекция обезболивающих через каждые шесть часов. Дейдара говорил, что на шестом часу он начинал считать про себя, потому что боль становилась невыносимой. Отсчёт шёл от шестидесяти минут до нуля. Его волосы были коротко и неровно острижены, а по цвету он был едва ли не белее одноразовой хлопчатобумажной робы, в которую был одет. Первое, чем занялся Дейдара, как только отошёл от наркоза, — он начал пробовать на прочность самого Кабуто. Они были почти погодками, но разница между ними была огромной. «Неужели я мог вырасти таким?» — спрашивал себя Кабуто, привязывая Дейдару к кровати после очередной его попытки выйти на волю. Тот шипел не хуже змеи, кусался и пытался драться. Он рвался на свободу. Вместо благодарности и раболепного поклонения перед Орочимару он испытывал только ненависть. — Что бы такого сделать со мной? Как сделать получше? Какую часть тела пересадить или что придумать с моей замкнутой чакрой… — шептал Дейдара, пытаясь выпутаться из ремней. — Отвечай, Орочимару! Что ещё ты сделаешь? Ты удовлетворён?! Кабуто закрывал дверь, но в ушах ещё долго звенел чужой крик. Он шёл в лабораторию, надеясь застать Орочимару, и долго собирался с духом, глядя ему в спину, прежде чем задать вопрос: — Что было с Дейдарой? Я видел швы, но… — О, я тебе не рассказал? — Кабуто почувствовал фальшь, но не придал этому значения. Орочимару просто ждал, пока Кабуто сам задаст нужные вопросы. — Интересное нарушение. — Нарушение? — Проблема с циркуляцией чакры. Она не могла выйти через привычные точки. Оттого концентрация становилась критической. Рано или поздно она бы убила его. Я сделал три искусственных выхода, чтобы он мог пользоваться ей, но проблема всё равно остается. Он почти не может пользоваться ей вчистую. Ему обязательно нужен материальный объект для насыщения. Я думаю решить этот вопрос чуть позже. Искусственные выходы… Кабуто медленно снимал швы, они с трудом выскальзывали из затянувшейся плоти, тревожа свежие корочки. Из подобия рта высунулся язык и слизал выступившую кровь. Кабуто передёрнуло от отвращения. Дейдара смотрел внимательно и зло. Он был снова привязан за устроенный погром в соседней лаборатории. Всё это уже начинало надоедать. — Мы можем перевести тебя вниз. Знаешь, что это значит? — А не пойти бы тебе, — огрызнулся Дейдара, зубы на ладони сомкнулись, пытаясь достать пальцы Кабуто. Тот невозмутимо снял швы со второй руки. Он никогда не бросал слов на ветер. *** Это их первая встреча после большого перерыва. Похоже, Дейдара отвоевал своё право на жизнь и поднялся выше по пищевой цепочке и по этажам убежища. Теперь он не буйствует и позволяет себя перевязать. — Это теперь твоя комната, можешь передвигаться в пределах убежища, но не пытайся его покинуть. Здесь всё под контролем. — Лады, — некоторое время Дейдара молчит и смотрит, как Кабуто собирает медицинский инвентарь, но у самой двери окликает. — Эй, ботаник! Кабуто чуть замедляется в дверях, но не спешит останавливаться. — Если хочешь знать, то я ничего не забываю, — бросает он ему в спину и смеется. Безумным смехом, который отражается от стен и преследует Кабуто даже после того, как он закрывает дверь на ключ. Холодно. Снова. Вода обтекает тело, заливаясь в нос и рот. Он пытается открыть глаза, но тщетно. Дышать трудно. Темнота наваливается, проникая в тело, распирает рёбра. Кабуто чувствует вкус собственной крови. Солоноватый и тёплый. Он уходит под воду с головой. По ногам скользит чьё-то длинное шершавое тело. Кабуто мерещатся звуки. Он перестаёт барахтаться и замирает. Когда он наконец разбирает эти неясные звуки, ему вдруг кажется, что вода стала ещё холоднее. Он слышит смех. Безудержный, громкий, почти истеричный. Кабуто начинает судорожно биться в воде, стараясь всплыть на поверхность. По ногам вновь что-то скользит. И когда ему кажется, что он вот-вот вынырнет, его руки упираются в твердую поверхность, и Кабуто понимает, что выхода нет. А смех всё звучит. Дейдару приходится отпустить. Орочимару позволяет ему ходить по убежищу и заинтересованно наблюдает за прогрессом своего «образца». — Можешь пользоваться чакрой? — спрашивает он на очередном осмотре. Дейдара сидит на лабораторном столе и болтает ногами. Он кажется обычным подростком, но никто из них не обманывается этой видимостью. — Нет. Или я бы тут не сидел. — Какая самоуверенность, — произносит Орочимару. Дейдара виновато разводит руками. Они забинтованы от локтя до кончиков пальцев. Взгляд Кабуто ловит копошение под бинтами. Недовольное, злое. Бинт повисает обрывками и обслюнявленными ошмётками. — А, зараза, — весело говорит Дейдара, но кроме веселья Кабуто чувствует в его голосе толику заботливости. — Почему ты их всё ещё бинтуешь? — Орочимару наблюдает за тем, как Кабуто разматывает бинт на чужих руках. — Неприятно. Кое-кто твердил мне во время операции что-то про повышенную чувствительность, а мне и вовсе чудится, будто все мои нервные окончания там. Обещали, помнится, что через некоторое время всё пройдёт. Жду теперь. Орочимару смотрит ещё некоторое время, а потом выходит. Дейдара, всё это время пристально смотревший на него, переводит взгляд на Кабуто. — Скучный ты. Все вы скучные. Всё, что я слышу здесь — «мы всё сделаем для Орочимару-сана» и «мы подохнем за Орочимару-сана». — Ты не умеешь быть благодарным. — Я не умею поклоняться богам в образе людей. — У каждого своя вера. — Ладно. Убеди меня. Что такого особенного сделал для тебя Орочимару? — Меньше, чем для тебя, — Кабуто накладывает тугую повязку, зная, что через несколько часов она снова придет в негодность. — Тебе он, как минимум, спас жизнь, а мне только дал цель. Дейдара морщится как от зубной боли. — Нет, вы точно все тут ёбнутые. Говорите, как чертовы фанатики. Дейдара поднимается со стола и исчезает в коридоре. Кабуто никогда не встречал человека безумнее. Дейдара видится ему птицей. Большой, взъерошенной, кипенно-белой. Он ненавидит замкнутые пространства, но вынужден сидеть в клетке. Дикая хищная птица, которая так и норовит клюнуть обидчика. Когда в очередной раз Кабуто приносит ему еду, то застаёт его за лепкой из глины. Дейдара бросает на Кабуто недовольный взгляд, будто тот застукал его за чем-то непристойным. — Неплохо. — Неплохо? Да я этим зарабатывать мог. У нас в деревне многие гражданские этим промышляли. — А что помешало? — Амбиции, — Дейдара улыбается и отставляет готовую фигурку птицы. — Всё это скучно. Для людей. Для всех. Им нужны простые плошки, чашки и прочее дерьмо. Я хочу делать избранное искусство. Ненужное, но эстетичное. — А откуда эта глина? — Орочимару принёс. Сказал, что мне будет полезно. Кабуто считает, что Орочимару прав. Сейчас Дейдара выглядит спокойнее, чем обычно, аккуратно выставляет в ряд фигурки птиц и причудливых насекомых. Но вдруг одна из них исчезает во рту на ладони. — Фу, отдай! — орёт Дейдара, пытаясь открыть искусственные челюсти второй рукой. Слышатся чавкающие звуки. Судя по всему, рука не считает нужным слушаться. Недавно Кабуто нашёл досье на Дейдару. Оказывается, он так же, как и Кабуто, вырос в приюте. Но его жизнь наверняка сильно отличалась от той, что была у Кабуто. Приют Дейдары находился близко к фронту.У них наверняка были проблемы с продовольствием и никто не следил за детьми, скорее всего, им просто позволяли жить по своим правилам. Кабуто мог бы вырасти таким же, но избежал этой участи. Теперь он потерялся и не может найти свой путь. А вот Дейдара прекрасно знает, кто он и к чему стремится. Он хочет вырваться. Кабуто видит это навязчивое желание в крыльях его птиц. Они всегда большие, несоразмерные маленькому тельцу глиняной поделки. А ещё Дейдара не умеет улыбаться. Он только скалится, словно зловещая кукла, на лице которой нет настоящих эмоций — только улыбка, вырезанная от уха до уха для изображения подобия дружелюбия. — Ты был когда-нибудь счастлив? — Странный вопрос, Кабуто, — Дейдара комкает в руке отобранный у рта на собственной руке кусок глины. — Я был. — Может, тебе это только казалось? Счастье мимолетно, как и моё искусство. — Иногда мне кажется, будто Орочимару-сама сделал тебе не только руки, но и тебя самого, целиком. Словно ты кукла. Дейдара смеётся. Зловещий игрушечный смех. Искусственная эмоция. У него хриплый голос на пороге ломки. Наверное, ещё через год у Кабуто будет такой же. — Хочешь, чтобы я показывал больше эмоций? — Не хочу. Но сейчас ты как кукла. Дейдара тянет руку и цепляет его за воротник. В его исполнении этот жест становится чем-то непристойным. Кабуто пытается не сжиматься, но плечи невольно ползут вверх, прикрывая уязвимую зону шеи. Дейдара кривит губы в ухмылке. — Мы разные, Кабуто. Настолько, что тебе и не снилось. Ты такой, какими становятся правильные мальчики, попавшие в цепкие лапы мудаков. Тихие, послушные и на всё готовые… Кабуто осторожно отцепляет его пальцы, уходит от навязчивых прикосновений. — Слишком витиевато говоришь. — Разве? Хочешь, я скажу, как и ты, терминологией? — Нет. Не надо. — Моя комната находится неподалёку от твоей. Я слышу, как ты кричишь и просыпаешься по ночам. Я знаю, что тебя снятся кошмары. — Они всем снятся. — Нет. Я не видел снов уже давно. Я знаю, как от них избавляться. Дейдара молчит и улыбается, почти не моргает. От его взгляда становится не по себе. Таким взглядом совы смотрят на мышей, прежде чем напасть. Кабуто ставит поднос на стол и поспешно выходит. Спину жжёт от чужого взгляда. Сколько раз он умирал? Кабуто не помнит. Смерть в кошмарах никогда не приходит открыто. Она только намекает: «Вот здесь ты мог умереть», но на следующую ночь он снова идет во тьме под аккомпанемент шипения сотен змей — или тонет. Пространство в кошмаре однообразно. Словно дорога. Он продолжает идти, но не видит конца. И всё же постепенно он начинает замечать, что в пустоте вырожденных эмоций и ощущений начинает появляться нечто новое. Вдох — выдох. Кабуто старается дышать поверхностно. Ожидание даётся тяжело. От запаха крови к горлу подкатывает тошнота, но он продолжает вглядываться в темноту. Они уже закончили. По тёмному каменному колодцу ходит последний выживший, отталкивая ногой трупы и оглядываясь в поисках следующего противника. Навстречу ему выходит Орочимару. Кабуто сглатывает и сжимает поручень. Сверху не слышно, о чём они говорят, но «образец» замирает. Это один из тех случаев, когда драться заставили носителей чистого генома и кёккей генкая. Орочимару выбирает себе тело. Кабуто впервые видит нечто подобное, он подозревает, что такие бои не предназначены для чужих глаз. Но желание видеть это намного сильнее, чем рамки приличий. Орочимару был прав:любопытство — его самая сильная черта. Напряжение в воздухе растёт. Воздух сгущается, становясь плотным. По коже пробегает дрожь — реакция на постепенную концентрацию чужой чакры. Чувство такое, словно тысячи змей обвивают тело. Сердцебиение учащается. Кабуто нервно сглатывает ставшую горькой слюну и глубоко втягивает пропитанный сладковатым запахом крови воздух. Человеческие фигуры внизу не двигаются, но Кабуто всё чувствует. Поглощение. Ощущение, перемалывающее кости и мышцы. Незнакомое. Он чувствует, как горят щеки. Прикасается к ним рукой. Вздрагивает от остроты ощущений. Облизывает губы. В его сознании огромная змея медленно проглатывает крысиный труп, медленно насаживаясь на него безразмерной пастью. Крысиный Король ничто перед змеёй. Это отвращает и возбуждает. Не картинкой, а мыслями. Чужой силой и властью. Рука непроизвольно ложится на живот, скользит по краю брюк, приподнимая рубашку. Кабуто впервые сам себя ощущает чужим питомцем. Маленькой декоративной крысой, слишком умной и забавной, чтобы стать лабораторным образцом. А ведь он мог бы быть там… Запреты слетают, сыплются ржавым металлическим крошевом. Он запускает руку за пояс и обхватывает полностью вставший член. Нескольких движений вполне хватает, чтобы сползти на пол, ощущая, как нервы выкручивает болезненной вспышкой облегчения. Когда он смотрит вниз снова, тело Орочимару лежит на земле пустой, сброшенной шкурой, а он сам, перерождённый, исчезает во тьме перехода. Кабуто медленно снимает бинты. Новое тело перестраивается под нового владельца. Это долгий и болезненный процесс, напоминающий наркотическую ломку, но под стабилизаторами и обезболивающими всё проходит легче и быстрее. Приходится сосредотачиваться на том, чтобы сохранять невозмутимость, потому что Орочимару смотрит слишком пристально. Кабуто непроизвольно задерживает дыхание. У Орочимару теперь новое тело, а у него самого достаточно пищи для размышлений. — Тебе понравилось, Кабуто? — бинты скрывают почти всё его лицо, но Кабуто чувствует, как Орочимару усмехается. — О чём вы? — Не прикидывайся дураком, я знаю, что ты подглядывал. Тебе это свойственно. По его тону можно предположить, будто Кабуто подглядывал не за ритуалом, а за чем-то гораздо более непристойным. Кабуто сжимает челюсти. Эта двусмысленность начинает его раздражать. Орочимару бросает на него еще один взгляд и прикрывает глаза. — Поглощение чужого «я» напоминает оргазм. А весь процесс — соитие. Поэтому я вкладываю в это намного больше, чем простое механическое действие. Руки Кабуто вздрагивают. Что это сейчас было? — Чужое сознание проходит через тебя. Вы становитесь единым целым. Удивительно, что простой электрический импульс в клетке может перерасти в нечто настолько потрясающее и масштабное. Кабуто комкает в ладони плотную ткань бинта. — Предвкушение — лучшее из того, что можно испытать. Предварительное представление подготавливает тело к исполнению. Ожидание нового тела порождает возбуждение. — Достаточно, Орочимару-сан, я… понял. Кабуто продолжает снимать повязку, чувствуя себя уязвимым. Руки не слушаются, бинт путается, и приходится взять скальпель, чтобы его подрезать. — Что ты представлял, когда кончал? Рука дергается. Вспарывая бинт и кожу под ним. Кабуто вздрагивает, отдёргивает руку, с ужасом глядя на него. — Так я и думал, — Орочимару тянет за остатки бинтов, смазывая проступившую на щеке кровь. Его лицо чужое, но глаза всё те же. — Может, уже расскажешь? Глупо скрывать очевидное. — Зачем вам это? — Кабуто отшатывается и оглядывается на дверь, подсознательно желая сбежать. — Мне нравится. Нравятся эти ощущения. И тебе, я думаю, тоже… Шестнадцать — самый подходящий возраст… — Орочимару-сан, — Кабуто упрямо поправляет очки и смотрит в змеиные глаза. — Я не хочу быть ещё одним экспериментом. Или подопытным. Или… — Крысиным Королем? — Орочимару кладёт ногу на ногу. Полы юката задираются, обнажая бёдра. Кабуто чувствует, как змеиные челюсти начинают смыкаться. — Именно. Орочимару протягивает руку. Молча. Кабуто смотрит на неё, а потом поднимает глаза. — Ты особенный, Кабуто. Разве я не говорил? Он тонет. В своих ощущениях и чужих словах. Поступить правильно — означает уйти отсюда и никогда не возвращаться, но он уже давно забыл, что значит поступать правильно. Орочимару-сан прав. Желания. Они всегда на первом месте. Они определяют и подсказывают. Кабуто хочет продолжения, хотел давно, хоть и смог признаться себе в этом только сейчас. Шаг вперёд. Чужие пальцы смыкаются на запястье и аккуратно убирают всё ещё зажатый в пальцах скальпель. Шаг второй. Орочимару снимает очки и скользит рукой по шее. Тело пробивает предательской дрожью. — Расскажи мне о своих кошмарах, Кабуто... *** — Кажется, ты уже знаешь, — Дейдара смеётся и перебирает в пальцах глину. — О чём? — Кабуто невозмутимо ставит поднос и смотрит ему в глаза. — Кошмары мучают? — усмешка на чужом лице выглядит похабно. — Нет. — Ну, я же говорил. Проверенный способ. Кабуто неодобрительно качает головой. Дейдара шебутной и возбуждённый, словно птица, почуявшая весну. Наверное, стоит спросить, почему, но Кабуто решает молчать *** Кабуто узнаёт о том, что Дейдара сбежал, через пару дней после того, как это произошло.К этому времени они с Орочимару уже покинули старое убежище. Дейдара сломал свою клетку. Птица со стальными клювом и когтями вырвалась на свободу, теряя перья и кровь, сминая прочные прутья тюрьмы собственным телом. Красивый и быстрый уход, такой же, как и его искусство. После него от убежища остаются лишь руины, пепел и трупы. Кабуто кажется, будто он отпустил голубя на счастье и не успел загадать желание. Пусть так. Он не испытывает сожаления.