"Дальнейшее - молчанье"

Коридоры, коридоры, коридоры… Этот дом можно показывать в ночных кошмарах. В кошмарах про безысходность и пустоту, про одиночество и никому-не-нужность, или про невозможность найти выход или добраться до какой-то цели… Но она давно уже знала, куда здесь идти. Еще один поворот. Вот и его покои. Сёдзи со стороны сада были полностью раздвинуты, и огромное почти пустое помещение заливал ослепительный свет. Такое яркое утро… Ей пришлось прищуриться, чтобы смотреть на него – против этого пронзительного света. Хотя на нем были, как обычно, очень светлые одежды, его силуэт сейчас виделся тёмным, почти чёрным на фоне белесого утреннего неба, которое, казалось, вот-вот хлынет сюда, в комнату. Он сидел на полу и невозмутимо протирал клинок. Едва ощутимо пахло маслом камелии. Камелия – символ его отряда… Цветок доблести, верности – и смерти. Рукия, в одном белом нижнем кимоно, босая, чуть запыхавшаяся, стояла у входа в комнату и смотрела на него – того, кто стал ее старшим братом. Легкий ветерок, пролетая через всю комнату, чуть трепал ее всклокоченные кроткие волосы. Бьякуя был как всегда спокоен, не напряжён, молчалив. Поприветствовал ее слабым кивком. Он был уже одет и причесан – это она посмела прийти к нему растрепанная, потому что вскочила и побежала сразу как проснулась, вынырнув из липкого душного кошмара, от которого до сих пор во рту противный привкус. Напоминающий вкус крови, когда она идет из твоего собственного горла. - Нии-сама… Перед ним – чайничек с чаем и наполненная пиала. Как обычно. И он почти не притронулся к напитку – как обычно. Всё – как обычно. Или всё же что-то не так? Его и так всегда уверенные и спокойные движения сегодня как-то еще более спокойны… и – законченны. Его безукоризненный даже дома внешний вид сегодня еще более безукоризнен. Нет, что-то всё-таки изменилось. Почти неуловимо, никто бы и не заметил. Но она-то – она-то не может не замечать! Во всем – какая-то неуклонная завершенность. Даже в этом, совершенно не являющемся необходимостью, уходе за лезвием занпакто: состояние меча зависит от состояния его владельца, и если хозяин здоров и полон сил, с мечом тоже всё в полном порядке, а если что не так, никакие механические внешние воздействия все равно не помогут. Просто Кучики во всем любил порядок. Но почему ему понадобилось проделывать всё это именно сегодня?.. - Нии-сама… Я… Он, наконец, закончил любоваться на сверкающую зеркальную поверхность клинка – и вложил его в ножны. Положил меч справа от себя. И только теперь посмотрел на сестру. Широко раскрытые глаза, казавшиеся сейчас еще больше обычного. Хотя, вроде бы, куда уж… Бледное, слишком бледное лицо. Тяжелое дыхание. Страх? Похоже. Или что-то другое? Рукия стояла, прижав к груди маленькие кулачки – но, кажется, даже не осознавая драматичной беспомощности своего жеста. - Что-то случилось? Голос Бьякуи был привычно бесстрастен, словно его совершенно не интересовал ответ. Или словно он и так всё знал. Рукия сглотнула. Разжала и опустила руки… и уставилась в пол. Она не смогла выдержать невозмутимого и чуть недоуменного взгляда брата, - недоумение наверняка относилось к ее внешнему виду. Легкий вздох. Она скорее почувствовала, чем услышала его. И – снова голос, с легким оттенком усталости, это неизменное невысказанное «ками-сама, как же вы мне все надоели со своей ерундой!..» - но вместо этого произносится совсем другое: - Иди сюда, Рукия. Садись. Выпей чаю. - Но… Я не… - Не успела одеться? – Слабая усмешка, взмах бледной руки, и это приглашающий жест. – Не беспокойся, раз уж пришла так. Время еще есть… времени всегда достаточно. А на этот раз – особенно. Она уже подошла и села. И теперь она, вздрогнув, вскидывает на него глаза – в них плещется отчаяние. И она, наконец, почти решается сказать. Ведь он – и так поймет?.. Ведь он и так уже ВСЁ ПОНЯЛ?.. Потому что... - Нии-сама… Ох... Неужели вы… Вы тоже..? Неужели это – не сон?!? - Нет, Рукия. Нет. Не сон. Но ты пей, пей. Приближающаяся смерть – вовсе не повод не выпить хорошего чая. Напоследок. Чашка еще теплая. Наверное. Но ей кажется, что в ее ладонях – кусок льда. Ее колотит, словно от холода. А тишина кажется ей звенящей, как туго натянутая струна… Или это уже мерещатся свист и звон клинков?.. Мерещатся ли? Она втягивает голову в плечи. - Ты что же, боишься, лейтенант 13го отряда Кучики Рукия?.. – чуть приподняв бровь, спрашивает капитан 6го отряда Кучики Бьякуя. И в его голосе на этот раз явно слышится ирония. Что ж, если б он и правда думал, что Рукия боится, он бы так не спросил! Она сжимает чашку, наконец, поднимает голову и встречает его взгляд. И медленно качает головой. Нет. Нет, господин капитан. А потом отставляет чашку, выпрямляется, гордо вскидывает голову – и замирает, вспоминая. Этот вечер был, как гравюра из старого альбома. Четкие выверенные линии, лаконичные, но яркие цвета. Тишина и безветрие. Закат пламенел над Сейретеем, ровные линии крыш сливались в одну у горизонта. Она уже стала лейтенантом. Ренджи это уже переварил. Теперь они общались реже – но спокойнее и серьезнее. Как равные высшие офицеры… Хотя, это не мешало порой отпустить друг другу по тумаку или по задиристой шуточке. Или – как в стародавние времена, обсуждать что-то такое, почти интимное, о чем вряд ли станешь разговаривать с кем-либо из сослуживцев. Вот и теперь, после того, как они уже довольно продолжительное время молчали, просто стоя рядом и глядя на медленно, но верно опускающееся красное солнце, Абарай вдруг выдал, очень спокойно и почти без эмоций: - Я почему-то думаю, что, когда придет наше время уходить в перерождение, мы… получим предупреждение о смерти. Каждый. - Что за чушь ты несешь?!? – вскинулась Рукия. - Ну почему чушь. За эти десятки лет мы столько ходили со смертью плечом к плечу, что можем, мне кажется, рассчитывать на некоторую толику уважения с ее стороны. - Но… зачем? Хотя, зная, что должен погибнуть в конкретно этом бою, можно постараться как-то его избежать! И… - Рукия… ты не понимаешь. Странно даже. Эх, Бьякуя бы лучше тебе объяснил, но… Предупреждение о смерти даётся не для того, чтобы пытаться ее избежать. А для того, чтобы точно успеть достойно к ней подготовиться. Понятно, что мы – воины, и потому готовы к ней всегда. Но… куда спокойней знать наверняка. Разве ты не хотела бы? - Я… не знаю. - Чего ж так? Мне не кажется, что ты стала бы бояться! - Нет. Не стала бы, само собой. Но это было бы так странно! - Это было бы… прекрасно. Я люблю жить, уж ты-то это знаешь. Но в бою всегда накатывает такое особое чувство… Ты словно перестаёшь быть собой. Ты забываешь обо всем. В общем, мне каждый раз и так почти без разницы, останусь я еще здесь, или всё на этом закончится: и если уж и уходить, то забрав с собой побольше врагов… Но это каждый раз в какой-то степени как игра. Как партия в го, или в эти… шахматы. Да, ты должен выиграть, у тебя азарт и руки чешутся… но… в то же время ты просто следишь за игрой, как бы со стороны, и хочется, чтоб и партия была красивой… и ты сам не выглядел бы дураком. А ещё тоже – одно дело с ребятами играть… другое дело, например, с Бьякуей… А если б меня вдруг сотайчо пригласил с ним сыграть… О, или – Айзен, тогда, когда мы с ним воевали… Ну, ты понимаешь, это ж было бы уж совсем другое дело! Я бы и проиграл бы, возможно, - да, я бы скорей всего проиграл. Но… я б поборолся! Изо всех сил! Чтоб если и проиграть – то достойно. Не по глупости – а просто потому что противник и правда сильнее. Такому противнику проигрывать не стыдно. И к этой партии я бы готовился. Во всех смыслах. И это было бы совсем не то, как если бы выскочил вдруг тот же Айзен или Ямамото-сан из-за колонны и треснул бы меня со спины шахматной доской по голове… Рукия фыркнула. Вечно-то этот Ренджи… вроде и говорит серьезные вещи – а всё к насмешничанию сведет. Но то, что он пытался ей тогда объяснить, она, кажется, поняла. Только забыла об этом потом. И об этом его «мы получим предупреждение – каждый» забыла. А вот после сегодняшней ночи – вспомнила. А Бьякуя смотрел на нее… и словно бы не на нее. Всё, что он собирался успеть сделать сегодня утром, он уже сделал – и теперь непрошенные мысли, эмоции и воспоминания все-таки явились, подхватили – и понесли…. И стоило ли – ТЕПЕРЬ – с ними бороться?.. Пожалуй, что уже нет. К моменту внезапного вторжения Рукии Бьякуя не спал уже давно… потому что провести ночь с лейтенантом Абараи – это всё равно что вообще не ложиться. А когда лейтенант ушел, ложиться точно уже не имело смысла. Можно было, как раз, наоборот, не спеша приняться за последние дела. Ночь с лейтенантом Абараи. Хм, чего только про них двоих ни говорили… да и правда, всякое бывало за прошедшие годы. Но в эту ночь капитан Кучики своего лейтенанта никак не ждал. Последнее время в Сейретее было всё спокойно, как-то даже слишком спокойно. Командный состав Готэя позволил себе воспользоваться этим, и почти все получили по два-три дня увольнительных. Каждый использовал их по своему усмотрению: кто-то отсыпался, кто-то отъедался, кто-то, наверняка, напивался или предавался разгулу… Но так или иначе все старались попытаться, наконец, как следует отдохнуть – в веселом ли квартале, в кругу ли семьи или в обществе старых верных друзей. И Бьякуя был уверен, что Ренджи уж точно не останется один, если захочет. Ему как-то и в голову не пришло, что Абарай может, как раз, захотеть остаться один. Сам глава благородного клана и на этот раз не изменил своим привычкам, вежливо и отрешенно отклонив все приглашения на какие-либо встречи – и запершись у себя в поместье. Ему действительно не особо хотелось кого-то видеть. Правда, он отправил сообщение вернувшейся в Сейретей с очередной миссии сестре, лейтенанту 13 отряда, в очередной раз напомнив ей, что его дом – и ее дом, и что она тоже может, если хочет, провести выходные здесь, полностью или частично. Затем Кучики отдал ряд хозяйственных распоряжений слугам – а после велел, чтоб его никто не беспокоил, что бы ни случилось. «Молодая госпожа, возможно, вскоре тоже появится здесь – приготовьте ее покои. Выполняйте то, что она попросит. Мне же не нужно ничего кроме того, о чем я уже сообщил. Всё. Все вы знаете, кому что делать». И двери за хозяином поместья медленно закрылись. Два дня. Так мало – так много. Снять капитанское хаори и черную форму, и кенсейкан и гинпаку – тоже. Надеть простую удобную и привычную домашнюю одежду. Что ж поделаешь, что у главы клана даже домашняя одежда – из дорогого шелка… Читать, разглядывать старинные рисунки, гулять по саду, играть на флейте, заниматься каллиграфией, не спеша обедать и ужинать, позволяя себе по старинным семейным обычаям по двадцать перемен блюд, затем пить чай или саке в спокойном одиночестве, смотреть на небо, слушать журчание воды. Провести значительное время в своем домашнем святилище, устроенном в память покойной жены. Да, именно это. Больше ему ничего, в общем, и не нужно. Рукия… Рукия разберется сама со своим досугом – и при этом не сделает ничего, за что ему пришлось бы после досадливо морщиться, уж в этом он был уверен. И Бьякуя забыл о Рукии, забыл о Готэе, забыл обо всех. На время. На то краткое время, в которое он сейчас мог себе это позволить. Два дня пролетели – и в то же время показались ему бесконечными. Словно за это время он прожил еще одну жизнь. Почти идеальную. Вечером второго дня он зажег новые свечи в своем маленьком святилище, положил перед изображением Хисаны свежие белые цветы. Ему было удивительно легко – ему казалось, что она снова где-то рядом, что вернулась сюда… или что он каким-то образом почти приблизился к ней. Когда он шел по саду к своим покоям, услышал в отдалении голос Рукии. Вот как, она все-таки решила побыть здесь. Хорошо. Утром они, пожалуй, смогут позавтракать вместе, перед тем как снова с головой погрузиться в служебные дела и задания. Это была первая мысль про текущие реальные события, которую Бьякуя себе позволил за эти два дня. Он чуть поморщился: рановато, еще вся ночь впереди. Завтра он встанет рано – и тогда будет думать о службе. Но не сейчас. Рукия? Хисана… С этими мыслями он прилег на свою постель – и тут же провалился в странное состояние. Наверное, заснул, но ему продолжало казаться, что он не спит. А комната вдруг как-то изменилась, стены стали зыбкими, потолок поднялся выше… ПахнУло цветами и благовониями, только он не смог определить, какими. Раздались звуки, похожие на музыку, но он, опять-таки, затруднился бы сказать, что это за инструменты. А может быть, это – голоса?.. Он вроде бы лежал – и в то же время чувствовал себя идущим по анфиладе пышно украшенных комнат. Но, кроме богато убранных стен, росписей, статуй, цветов в вазах в этих комнатах ничего больше не было. Ничего – и никого. Хотя он явственно ощущал чье-то присутствие, чувствовал, что давно уже здесь не один. Кажется, он знал, к кому шел и кого сейчас увидит. - Хисана… - тихо позвал он. Голос его негромким эхом пронесся через всю анфиладу залов. - Я здесь. Я иду за тобой… Он остановился, потом медленно обернулся. Не увидел – почувствовал, как снова изменилось все вокруг. Бесконечной анфилады больше не было, они стояли на весеннем лугу, трава едва пробивалась из земли, но кое-где уже расцвели цветы, в отдалении нежной первой листвой зеленели несколько молодых деревьев. Они стояли и улыбались друг другу – он и его Хисана. Она совсем не изменилась… то есть, нет: она выглядела сейчас, как в свои лучшие дни. Юная, свежая, нежная. Никакого напоминания о болезни, которая унесла ее прочь, разлучив их. Но почему так печальна ее улыбка? - Хисана… Это ведь я шел к тебе – почему же ты идешь за мной? Она чуть покачала головой. Потом шагнула к нему, взяла за руку – и он почувствовал, физически почувствовал ее прикосновение – хотя, как это может быть, он же спит, верно? Он же просто спит?.. А она уже вела его за собой. И вот, под их ногами теперь ковер из цветов лета, и их аромат дурманит и сводит с ума… жарко, солнце печет… воздух дрожит от птичьего щебета и гудения насекомых… - Любимая, куда мы идем? Она молчит. Он смотрит только на нее, пока вдруг не чувствует, что на лицо ему упали несколько капель дождя. Он поднимает глаза к небу и не может сдержать изумленного возгласа: небо серое, затянуто низкими тучами, вот-вот ливанет… Уже совсем нежарко, а деревья вокруг все разноцветные… те из них, на которых листья еще остались. Хисана всё так же молча увлекает его за собой, и с каждым их шагом меняется пейзаж, вот налетает холодный ветер, он срывает с деревьев последние листья… - Что все это значит? Объясни же мне!.. – просит Бьякуя, он чувствует вдруг, как холодна рука жены, сжимающая его руку. Очередной порыв ветра, совершенно ледяной. И такой резкий, что перебивает дыхание. Бьякуя, закашлявшись, останавливается. Слезы наворачиваются на глаза от этого ветра. Проморгавшись, он осматривается. И видит, что теперь они – на заснеженной равнине, в отдалении щетинятся пики неведомых ему гор, а впереди до самого горизонта шевелится, словно дышит, иссиня-черная водная гладь. Он вздрагивает от неожиданности, сжимает руку Хисаны – и пристально вглядывается в ее лицо. - Зачем ты привела меня сюда? Она смотрит на него, и во взгляде ее – боль и тоска. Бледные губы едва шевелятся, произнося еле слышное: - Прости… - За что ты просишь прощения? Аа, я, кажется, понимаю: ты пришла за мной… чтобы сообщить мне, что… что скоро конец. Так? Но в чем же здесь твоя вина? И – ты ведь должна знать, что я всегда ждал этого… ждал день за днем, и только позволял себе изредка надеяться, что ты, именно ты придешь за мной. И что мы, наконец, снова будем вместе. Что же здесь ужасного и за что же извиняться? Она прикрыла глаза. Потом бросилась к нему, обняла - и, наконец, заговорила. Прошептала, глотая слезы и запинаясь: - Я так счастлива видеть тебя, но это означает именно то, о чем ты сам догадался. Твой путь там, в сообществе душ, почти закончен. И тебя ждет нелегкая смерть в неравном бою, мой господин… Как же мне больно сообщать тебе об этом! - Перестань, не надо. Не надо плакать. Я готов к смерти – всегда был готов. Я ведь, все-таки, воин. И я все равно верю, что потом мы снова будем вместе. И я даже верю, что после, где-то там, в новых воплощениях, мы не потеряем друг друга! - Да. Верь. Это всё, что остаётся нам: верить! - Ну… мне еще остается – сражаться. Возможно, прямо завтра… уже почти сегодня. Передышка закончилась. Неравный бой, предрекаешь ты… Что ж, вполне возможно. Но пока – просто говори со мной. Говори! Как же соскучился я по твоему голосу… По твоим глазам, по твоим рукам… Говори же, не молчи… Опять налетел ветер. Почти ураганный. Чуть не сбил с ног, пронизал насквозь, снова перебил дыхание, принес с собой много колючих снежинок. Бьякуя осознал вдруг, как же ему холодно. И что ноги у него совсем окоченели – он, оказывается, так и шел за Хисаной не обутый, а теперь стоял на снегу, и вокруг был снег, и сверху падал снег, и уже даже не таял на его распущенных волосах. - Я должна была… только предупредить тебя. А теперь мне пора. Но мы уже скоро увидимся. Очень скоро. Ты… - Тайчо! Бьякуя вздрогнул, узнав другой голос, открыл глаза. И увидел, что стоит на энгаве, почти дрожа от холода. А перед ним, тяжело дыша, словно бежал сюда с другого конца Сейретея, стоял Ренджи, и вид у лейтенанта был крайне изумленный. О том, какой же вид у него самого, Бьякуя на всякий случай предпочел сейчас не думать. - Тайчо… - Что, Ренджи? Голос капитана прозвучал непривычно мягко, почти нежно. Абарай озадачился, но тут же понял, что эта нежность относилась явно не к нему – что капитан мыслями всё ещё где-то очень далеко, там, где он был, пока он, Абарай, сюда не заявился. - Тайчо… Простите, что побеспокоил, но… Черт, да с вами всё в порядке? Ками-сама, у вас снег в волосах!.. Как такое может быть?!? Здесь ведь сейчас не зима. - А? Что?.. Да… Бьякуя провел рукой по лицу, по волосам - всё было мокрым, и рукава были мокрыми, а всё тело ломило, словно он и правда прошел пешком без остановок немалый путь. Он почувствовал себя вдруг таким усталым и опустошенным, что даже не стал возмущенно спрашивать Ренджи, откуда тот взялся чуть не у него в спальне посреди ночи и что у него такого стряслось. Только молча повернулся и пошел в дом. Абарай двинулся за ним. Кучики замер посреди комнаты, застыл задумчиво, словно все еще находился не здесь, да и вообще непонятно где. В помещении было не очень-то светло: крохотный светильник едва теплился на низком столике возле постели. Однако и при этом тусклом свете было видно, что с волос Бьякуи, на которых почти растаяли остатки снега, на пол капает вода. Ренджи озадаченно почесал пятерней голову. Подошел к Бьякуе, осторожно коснулся его плеча. Шелковая юката была совершенно мокрой. - Тайчо… - Голос лейтенанта звучал тихо, но уверенно. - Вам надо переодеться, вы заболеете!.. Здесь у вас есть другая одежда? А то я за ней схожу! Или позвольте, я хотя бы полотенце вам принесу. Бьякуя кивнул, все еще думая о своем. Ренджи вышел: да, он был тут далеко не в первый раз и знал, где можно взять сухую юкату, а где – большое мохнатое полотенце. Кучики позволил себя переодеть, усадить на постель и замотать в одеяло. С полотенцем на голове, с тихой усмешкой наблюдал за Абараем, невозмутимо, как у себя дома, хозяйничающим в капитанских покоях: вот он задвинул сёдзи – хотя на улице явно не было холодно, но раз уж капитан умудрился где-то так замерзнуть… Вот зажег еще один светильник, побольше… Вот вышел в соседнюю комнату – и вернулся с бутылкой кой-чего покрепче сакэ. Знает ведь, где искать! Откупорил, налил в небольшой стаканчик – в воздухе тут же разлился густой терпкий аромат нездешнего напитка. - Выпьете, тайчо? - А, давай. И себе налей, что ли… - Да я… Ааа, ладно! Они приподняли стаканчики навстречу друг другу в знак приветствия – и выпили, не чокаясь. (Гайдзинский напиток-то прижился, а вот гайдзинская привычка стучать посудой – нет. А ведь еще Кира Изуру, в свое время, бурчал, что гайдзины-то, не чокаясь, только за покойников на поминках пьют! Что ж, сейчас это было как-то… почти символично, подумал Бьякуя). Сидели, молчали. Лейтенант явно пришел не просто так, но, хотя непонятно, на что именно он рассчитывал, вламываясь в усадьбу своего начальства посреди ночи (закрытые ворота? высокая ограда? – ну-ну, не смешите. А шунпо на что? Да и вообще – это же Абарай…), сейчас он пока не решался заговаривать об этом. Состояние капитана оказалось для него неожиданностью. И он терпеливо ждал, пока тот либо сам заговорит – либо хотя бы будет более похож на себя обычного. - Еще? - Нет, Ренджи, вполне достаточно. - Точно? - Я сказал: ДОСТАТОЧНО. Легкий нажим в голосе – и желание спорить сразу отпадает. О, вот это уже похоже на Кучики Бьякую. Ренджи улыбнулся – но тут же, смутившись, низко опустил голову, чтобы спрятать улыбку. - … а то голова болеть будет, - добавил Бьякуя – тоже старательно пряча улыбку. Голова? С одного вот такого «наперстка»? Хотя, после таких снов она и без выпивки гудит. Всё, услышанное во сне, снова, всё тем же голосом Хисаны, зазвучало в ушах Бьякуи. Он чуть поморщился, поднял руку и потрогал свои до сих пор влажные волосы. Во сне, значит?.. - Ренджи, который час? - Ээээ…. До рассвета еще часа четыре, если не пять. - Вот как… Выходит, я почти не спал? - Спали, тайчо? Это стоя-то на энгаве? - Мда. Бьякуя поёжился и поплотнее закутался в одеяло. Наконец, внимательно посмотрел на Ренджи, который искоса настороженно наблюдал за ним. - Да, так, а, собственно… Ты-то здесь зачем? - Я… честно говоря, думал, что вы еще не спите: вы же всегда поздно ложитесь. Когда увидел вас на улице – решил, что точно не спите. Поговорить хотел. Не очень представлял, правда, как… Но… - Поговорить, значит? Что ж, давай поговорим. - Я… Не знаю, право… - Да давай уж, раз пришел, говори всё как есть. - А вы смеяться не будете? Бьякуя тихо хмыкнул: - А должен? Будет повод? - Ну… всё так странно… К тому же, я же не думал, что застану вас… ВОТ ТАК. Так что, может быть, вы лучше и правда поспите? А я… я просто тут посижу? Можно? Ренджи… не то чтобы растерян, и не то чтобы встревожен – так, самую малость, и то, скорее всего, это вызвано тем непонятным для него, что происходит тут непосредственно сейчас. Но его движения чуть более суетливы, чем всегда, и ему словно что-то не даёт покоя. Он хотел поговорить? Да, он выглядит так, будто и хочет что-то сказать – и никак не может решиться. «Словно в любви объясняться пришел!» - само собой приходит ехидное сравнение Бьякуе на ум. Бред, конечно. Кучики пристально вглядывается в лицо Абарая. Да что такое с ним? Пытается пошутить: - Ты что же, за два выходных дня так по мне соскучился? Что готов сидеть и сторожить мой сон? В глазах лейтенанта мелькает что-то такое, что шутить сразу перестает хотеться. И тут внезапная догадка осеняет капитана. Это словно ведро воды на голову – неожиданно и неприятно. Зато оцепенение сразу проходит, как и не было. - Ладно, Ренджи, хватит юлить. Давай, рассказывай. Ты же всегда был таким прямолинейным! Бьякуя выпутывается из одеяла и стаскивает с головы полотенце. Если он сейчас услышит именно то, что, думает – ему не хочется при этом выглядеть так нелепо. Ренджи делает глубокий вдох… - Я… в общем, мне был знак. Если можно так сказать. О скорой смерти. Это звучит по-дурацки, наверное, - я бы и сам раньше посмеялся… Я не суеверен... Но только это не были какие-то приметы, или какие-то сны, или не пойми чьи голоса… как оно, вроде, по всяким байкам обычно бывает. Я сегодня весь день бродил один по Руконгаю, потом по Сейретею. Вспоминал… всякое. Не пил ничего, вы не думайте! А потом… не знаю даже, как объяснить – но только вдруг я понял, что знаю… Вот просто ЗНАЮ, примерно как и когда это со мной будет. Никогда такого раньше не было. И поэтому я… ну, поверил, понимаете. Потому что как можно не поверить? Это все равно, что не верить, что меня зовут Абарай Ренджи, что я шинигами, что я служу в таком-то отряде и мне столько-то лет… Это – теперь такая же очевидная и неоспоримая информация. Вот. Это я и хотел сказать, собственно. Хотя, может, и не надо было… Абарай шумно выдохнул, так, словно, пока всё это говорил, вообще не дышал… опустил голову… замер, будто и правда ждал града насмешек. Но капитан и не смеялся, и вообще ничего не говорил. Молчал. Смотрел задумчиво на своего лейтенанта, скользя взглядом по его склоненному лицу, плечам, рукам, узлу пояса, белеющему в полумраке, и снова возвращаясь к лицу… Ренджи поднял голову, внимательно посмотрел на капитана, словно вчитываясь в выражение его лица. Что-то такое было… чего Абарай не мог не заметить, ведь, столько лет постоянно находясь рядом, он уже, можно сказать, выучил всего Бьякую наизусть. Малейшие его интонации, изменения выражения глаз, наклона головы… И вот сейчас, хотя капитан всё еще молчал, Ренджи тут же почувствовал – потому что кому же, как ни ему, понимать Бьякую с полуслова… или вообще без слов… - тут же почувствовал, что капитан очень хорошо понимает, о чем лейтенант ему говорит. Потому что не случайно он оказался ночью на энгаве с таким безумным лицом и со снегом в волосах. Черт возьми. - Тайчо… - прошептал одними губами Ренджи и, низко опустив голову, схватил обеими руками руку Бьякуи – ту, которая была ближе. Схватил – и замер. Бьякуя не стал ее отдергивать. Спросил, очень мягко: - Так ты что же, пришел попрощаться? - Я не хотел бы прощаться, мой капитан… так что позвольте мне этого не делать! Вскинул глаза, посмотрел. Так, как только он мог смотреть – одновременно и просительно… и дерзко. У Бьякуи чуть закружилась голова от этого взгляда… а может, конечно, от алкоголя, вкупе с недосыпом… Хотя, кого он сейчас-то пытался обмануть?!? Алые волосы в полумраке казались черными. Черты знакомого лица при неверном постоянно колеблющемся свете как-то странно изменились, Абарай казался сейчас сразу и гораздо старше… и гораздо моложе, чем был на самом деле. («Я не видел тебя совсем юным… и уже не увижу зрелым. Эта ночь, словно насмехаясь, играет тенями и бликами, являя мне то, чего нет… А, по большому счету, ничего нет! Скоро – не будет. «Позвольте мне этого не делать»… Тебе давно позволено всё – и ты это знаешь… именно поэтому, тоже словно насмехаясь, спрашиваешь разрешения. Ренджи. МОЙ Ренджи. Никто не был мне ближе, чем ты – и недоступнее, чем ты. Понятнее – и непостижимее. Одновременно. Я узнал, как это: одновременно и любить, и ненавидеть. А ты… ты тоже многое узнал. Так и шли мы – не вместе, но рядом… а потом – не рядом, но вместе… а теперь, видимо, так же вместе перестанем куда-либо идти. Только я ни минуты не сомневаюсь в тебе. Как в самом себе. Интересно, какой бы из тебя вышел капитан?.. Как-то я спросил тебя, хотел ли бы ты стать капитаном… О, сколько всего я прочел тогда в твоих глазах, за какой-то миг. Но ты тут же отвел взгляд. А потом ответил: «Только ни в коем случае не вместо вас, тайчо». Что же… Так тому и быть, вместо меня станет капитаном кто-то другой… если от Готея вообще хоть что-то останется. Потому что, поговорив с тобой, я не могу избавиться от предчувствия, что «предупреждение» получили почти все. Но вряд ли мы станем это обсуждать на общем собрании. Да, наверное, и некогда уже…») Кучики вздохнул, протянул свободную руку и коснулся волос Абарая. Пригладил растрепавшиеся пряди, и только. Ренджи всё смотрел на него, долгим взглядом. Потом медленно, словно нехотя, выпустил его руку и чуть отодвинулся. Видимо, то, что он сейчас узнал, потрясло его гораздо сильнее, чем «весть» о собственной судьбе. И с тем, что и Бьякуя тоже получил «предупреждение», он пока смириться не мог. Не желал. Хотя ведь – придется! - Ренджи, а ты что-то конкретное о себе видел? - Нет, - да я же говорю, что я вообще ничего не видел. Но я просто знаю, что теперь это случится довольно скоро. Хотя не знаю, когда точно и как. А… вы, тайчо? Вы - видели? - Нет. Я только слышал голос… голос Хисаны. Она мне сказала… в общем, я почти точно знаю, когда это будет. И уж не сомневаюсь, что в этом будет мало красивого. - Мда. Оба умолкли. Время словно застыло. Два бога смерти думали о собственной смерти в прозрачной ночной тишине одной из комнат спящего поместья. Им, правда, совсем не хотелось спать – ни одному, ни другому. - Давайте я хоть чаю сделаю, тайчо… - не выдержав, наконец, этой тишины, буркнул Ренджи, глядя в пол. И мрачно-насмешливо добавил: - Напоследок… Бьякуя тихо фыркнул. - Хорошо, давай. В который раз Ренджи будет заваривать ему чай? В сотый раз? В тысячный? Неважно – важно то, что наверняка в последний. Интересно, это как-то повлияет на вкус?.. Ренджи вышел, через какое-то время вернулся, принес посуду, потом снова вышел, принес кипяток… Бьякуя молча наблюдал за его темным силуэтом, на самом деле ловя сейчас каждое движение. Абарай заваривает чай. Ками-сама, это было так обыденно, так почти привычно… Что было даже как-то не представить, что скоро этого всего не будет, потому что их не будет – обоих. Да нет, на вкус чая это особо не влияет. Ренджи всегда берет слишком горячую воду, не может хоть немного подождать… поэтому чай обычно чуть горчит. Бьякуя сначала кривился и морщился, а потом привык и словно перестал замечать. А сейчас – ощутил, в полной мере. Горечь этого их последнего совместного чаепития. «Хм… кажется, я становлюсь… сентиментальным!» - Лейтенант, я все-таки спрошу… - Да, мой капитан. - Прощаться ты не желаешь… и правильно, в общем. Но чего же ты тогда прибежал, среди ночи? Я как-то сомневаюсь, что ты… испугался. Рубиновые глаза яростно сверкнули… но огонь в них тут же угас. - Испугался? Нет, естественно! Просто… я подумал… Ну… Мне казалось, что я все же нужен вам, тайчо. И что моя неожиданная смерть может вас несколько, гм, расстроить. Может, я слишком самонадеян, конечно… - он внезапно смутился и слегка покраснел. Бьякуя отвернулся. В горле вдруг появилось что-то такое от чего – вот чудо-то! – захотелось одновременно и засмеяться… и заплакать… Но он просто проглотил этот комок (от чего жечь начало уже где-то в груди) – и только едва слышно вздохнул. Хотя на языке так и вертелось что-то вроде «ну и дурак же ты, Ренджи!» - и, раз в кои-то веки, сказать это хотелось не презрительно, не зло, не раздраженно, не устало, как бывало в прежнее время не раз – а тихо и ласково. Но как раз именно теперь Бьякуя не решился и промолчал. А Ренджи вдруг, отставив чашку, заговорил, тихо, медленно, прерываясь, будто не своим каким-то голосом: - Понимаете, тайчо… с такой штукой надо, наверное, все-таки к кому-то пойти… А куда мне идти? К кому?!? У меня же никого больше нет! Кроме вас… и Рукии. Но к Рукии-то я точно с этим не пойду – зачем ей переживать раньше времени. А вы… Вы – мой капитан. А я – ваш лейтенант. Навсегда, что бы ни случилось. И всегда, что бы ни случалось, я возвращался – сюда, к вам… и я всегда знал, что мне есть куда вернуться. Хотя кто б мне это сказал, когда я только стал вашим лейтенантом – да я б расхохотался ему в лицо! А потом - столько всего было… Было время, я думал, что вы пытаетесь просто меня сломать… да может, и пытались – но вышло так, что научили верить в себя. А после – и в вас. И – в нас обоих. Верить, что вместе мы сможем справиться с чем угодно. Главное – только вернуться. А тут вот – получилось, что я просто не вернусь. И я… не знаю, даже вину какую-то почувствовал. - Ренджи… - Да ничего, всё в порядке… То есть… Всё БЫЛО в порядке, пока я не понял, что… что вы тоже… Вот это – тяжело. И это – то, с чем мы, получается, всё же не сможем справиться, даже вместе. Мне так тяжело от того, что я, видимо, ничего не смогу с этим сделать! Даже если буду рядом. Черт. Черт, черт, черт!!! - Не ругайся. - Простите. Но… как же так?!? Вы… - Давай не будем ОБО МНЕ говорить… - мягко остановил его Кучики. – Я, как и ты, просто офицер, который выполнит свой долг. До конца. И который, так же как и ты, готов умереть при этом, если так будет надо. О чем тут еще разговаривать?.. Абарай снова взял чашку и залпом выпил до дна. Помолчал. Потом посмотрел на Бьякую и сказал, уже своим обычным громким голосом: - Мне, пожалуй, пора. Простите, но я хотел бы… я хотел бы подготовиться… - Да, Ренджи, конечно, я понимаю. Да и мне надо тоже… Ну, еще увидимся, сегодня днем. Я надеюсь. Они встали. Стояли и смотрели друг на друга. Здесь, сейчас, в это мгновение они могли каждый быть самим собою – наконец. Без свидетелей. Без протокола, без устава и без следования «должностной инструкции». И уже без ложных представлений о «надо», «не положено», «это смешно» и «это недостойно». Осознание того, что скоро, действительно, все для них закончится, словно шелуху смело с них всё лишнее, искусственное, надуманное и ненастоящее. Да, он очищает - леденящий мощный ветер смерти. В комнате, где были закрыты все двери, на миг словно повеяло им. И Бьякуя вдруг приблизился вплотную – и крепко обнял своего лейтенанта. Не думая, наконец, что это «нелепо смотрится», так как тот его на голову выше. Лейтенант закусил губу… а потом, опустившись на одно колено, порывисто склонился в поклоне, поймал узкую руку капитана – и на пару мгновений прижался губами к открытому сейчас запястью, с внутренней стороны, там, где бьется пульс. Сколько раз ему хотелось это сделать!.. Хотя чаще хотелось укусить. Но, так или иначе, обычно там была белая полуперчатка. Нет, не всегда была… но он и тогда себе не позволял. Ни укусить, ни поцеловать… «Вы – мой капитан, а я – ваш лейтенант… Навсегда, что бы ни случилось. Хотя, видимо, на этот раз у каждого из нас будет СВОЙ последний бой, даже если мы, как обычно, начнем сражаться рядом. И я не смогу… Эх. Да вы бы и не позволили!» «Да, Ренджи, значит, мы будем сражаться не вместе… да я и не позволил бы - вмешаться, пытаться спасать. Впрочем, всё это уже столько раз было… Наверное, просто хватит?..» Бьякуя чуть озадаченно мельком посмотрел на собственное запястье. Ощущения ему понравились. Хотя обстановка… обстановка начинала напоминать театральную пьесу. Да, и верно: хватит. Он произнес задумчиво, провожая Ренджи из комнаты: - Иногда мне кажется… кажется, что всё это – не на самом деле. Словно это какая-то игра. А я – заигрался. - Угу… шахматы… - буркнул Абарай. – И вдруг игральной доской по голове… - Что? – не расслышал Кучики. - А, нет, ничего. А… что – НА САМОМ ДЕЛЕ? Бьякуя едва заметно усмехнулся. Снова вспомнил – весенний луг… летние цветы… золотые и багряные листья, облетающие с ветвей… снежное поле и ледяной ветер. Поёжился: стало холодно. - На самом деле… - тихо проговорил он. Повернул голову, глядя через плечо на неприбранную постель – вспомнил резкие изломанные линии татуировок на смуглом теле, вспомнил, как, бывало, рассыпАлись по белым простыням алые волосы, вспомнил полыхающие одновременно яростью и страстью рубиновые глаза – стало жарко… На самом деле – есть только то, что действительно важно для нас. Для нас самих. Даже если тем, кто вокруг, не кажется, что всё это – на самом деле. - Ренджи, ты же знаешь: есть принципы… и принципы. Одними можно, если так уж сложится, почти легко поступиться… и себя же потом перед самим собой легко оправдать. А вот за другие мы идем умирать – да еще и улыбаемся. И которые из принципов сложить в какую кучку – выбираем исключительно мы сами. - Да, мой капитан… - Ты выбрал. И я выбрал. Приятно, что мы на этот раз снова совпали в выборе. - Да, мой капитан. Абарай уже спустился в сад. Чуть помедлил, стоя возле энгавы. И сказал, не глядя на Кучики: - Рукии… не говорите. Хорошо? Ведь клан о ней в любом случае позаботится? Бьякуя обдумал тезис – и медленно кивнул. Клан?.. Позаботится. Если не случится чего-нибудь – и что-то останется от самого клана. Потому что чем больше он обо всем этом думал, тем больше ему не нравились собственные ощущения и предчувствия. Что же тут такое будет? Война?.. Он примерился к этой дикой мысли – и она почему-то не показалась ему такой уж нелепой. Капитан Кучики стоял и смотрел, как лейтенант Абараи уходит через освещенный луной сад. Ренджи почувствовал взгляд, остановился, обернулся. Улыбнулся и отсалютовал рукой. «Кто же тебя будет встречать ТАМ, интересно?.. Кто – тебя там будет ЖДАТЬ, Ренджи? А может быть… может быть, уже – Я?..» - без особых эмоций подумал Бьякуя. Что ж, почему бы и нет. Лейтенант ушел. Угасли следы его реяцу, сейчас спокойной, не бушующей. Он и правда не нервничал. – Высший офицер, достойный своего командира... «А может быть… Может, быть надо было… не отпускать его всё же, вот так? Ведь как давно уже мы не… Может быть, он и за этим тоже приходил? "Напоследок"... А потом как узнал, что я... тоже вроде как "приговорен" - решил, что это как-то неуместно?.. Побоялся оскорбить меня таким своим желанием в столь сомнительной ситуации. Ну, тогда он, пожалуй, перемудрил. Скорее, наоборот - сложно было бы представить себе что-то уместнее. Что-то более, хм, жизнеутверждающее. Чтобы заниматься любовью - желательно все-таки быть живыми. И разговаривать-то в процессе не обязательно! Впрочем, о чем это я. Если б он этого действительно хотел – он бы сам остался. Нашел бы повод. Или прямо бы сказал. Такой уж он. Но – он ушел. А я… а меня – ждет Хисана. Ничего не говорить Рукии… Что ж, я попробую… Вот только как бы теперь она сама мне что-нибудь не сказала! Ладно, мне и правда тоже надо ПОДГОТОВИТЬСЯ.» И аристократ отправился в дом – умываться, одеваться… писать какие-то бумаги… потом взялся за занпакто: это умиротворяло. А потом на пороге комнаты появилась растерянная Рукия. Почти неожиданность? Вот именно, что «почти». - Так что же было в твоем сне, Рукия? Брат так спокоен и невозмутим… Впрочем, он же – глава клана! Он должен сохранять спокойствие в любой ситуации. Ей этому еще учиться и учиться... ох, то есть... наверное, теперь вернее будет сказать, что научиться этому она так и не успела. Она словно пробует эти странные слова о себе на вкус. Нет, не получается поверить, что они – о ней. Они – о ком-то постороннем!.. Она же еще столько должна была успеть… И – брат тоже… - Я видела какой-то кошмар… словно наяву. Сотни убитых, разрушенные здания. Сокрушенный Сейретей… Это немыслимо, но… И всё это было так чётко – будто действительно была там. Я чувствовала запах гари, ощущала кожей жар… Ладно, подробности ни к чему, скажу проще: я видела и свою смерть. Во всех деталях. И я бы отмахнулась от этого… но… Нии-сама, но мне почему-то кажется, что это – ПРАВДА! Что так всё и будет. Скоро. Очень скоро. Я, наверное, просто сошла с ума, да? Скажите же мне, что я просто дура! Но он только покачал головой. - Я тебе сочувствую, девочка моя: я-то, по крайней мере, был избавлен от подробностей. Нет, мы не сошли с ума, мы просто почему-то предупреждены. Я, ты… Хотя это и очень неожиданно. Но давай относиться к этому, как к дару, а не как к наказанию. Рукию передернуло. Она не озвучила многих деталей: разлетающихся на километры вокруг стальных сияющих розовых лепестков… мёртвых, не слушающихся – может быть, им теперь просто некого слушать? Разметавшихся по белым камням алых волос, с брызгами и пятнами крови вокруг – и лежащим рядом как нелепая плеть Забимару. Как переломленная бесполезная плеть… Зияющих дыр вместо ворот и кусков стены – а ведь там стоял сильнейший защитный барьер... и должен был быть целый отряд… включая высших офицеров, которых она, значит, знала лично. И еще многого другого. За что ей это всё?!? Что ей делать с этими ужасными «картинками»? И что из них – действительно станет ПРАВДОЙ? - Мне кажется сегодня, после этой ночи, что ничего уже не будет как прежде! - Ну, на самом деле после каждого прожитого дня ничто уже не так, как прежде. Мир постоянно меняется – хотя нашей задачей было и остается пытаться сохранять равновесие и соблюдать некогда сложившийся порядок. Поэтому мы просто сделаем всё, что в наших силах… в очередной раз. И это главное. Это, а не сам результат. - Да. Наверное. Рукия обвела затуманившимся взглядом комнату. Этот огромный дом совсем недавно стал ее домом. И сначала всё было так сложно – больно, трудно, мучительно… И всё в ее жизни здесь так непросто и не сразу выстраивалось… и вот – вроде бы выстроилось, наконец… чтобы именно теперь рассыпаться, как собранная садовником куча осенних листьев, которую разметал внезапно налетевший холодный ветер. Как же это почти унизительно – чувствовать себя вот таким вот осенним листком! Как невыносимо – понимать, что и других, тех кто дорог тебе, так же понесет куда-то этим ветром, ветром смерти… который уже расправляет мощные крылья. - Я. Вы. Кто еще?.. Рукия почти спокойна. Нет, она совсем не дура. Если всё это всерьез, и если она внезапно не единственная, - то, значит… - Кто еще?!? Вы знаете, нии-сама?.. - Нет. - Бьякуя пожал плечами. - Откуда мне? Я два дня провел тут один, и совсем об этом не жалею. Да и, по большому счету, а что меняется-то? Собирайся, тебе уже пора в свой отряд. Ты сказала, что не боишься – значит, мне нет нужды тебя успокаивать… Ты Кучики, и я могу быть уверен в тебе, как в себе самом. А я спокоен. Просто помни, Рукия: что бы ни происходило, мы должны оставаться собой. Уж кто какой есть… Передавай от меня поклон капитану Укитаке. - Общий сбор будет? Высших офицеров? Или капитанов хотя бы?.. - Не знаю, мне пока не сообщали. Но я уверен, что, если и будет, он ничем не будет отличаться от привычного. - Но… Может быть… мы должны кому-то рассказать? - Как ты это себе представляешь? «Знаете, господа офицеры, в нашем маленьком семействе сегодня всем приснились кошмары. Мы хотим об этом поговорить». Нелепо! Тем более, что я никаких «подробностей» не видел – мне вообще снилась Хисана. - Хисана… - Рукия опустила голову. Да, Бьякуя думал о Хисане – он всегда о ней думает… думал о том, что хочет снова увидеться с ней, хотя бы после смерти… вот ему такое и приснилось. Всё логично. Правда, сама она, вроде, в эти дни о смерти вовсе не думала – наоборот, строила планы… хотела вот с Ренджи повидаться, да что-то вчера так его и не нашла. Поминала его в своих мыслях, конечно… то так, то этак… но совсем не в том ключе, чтобы наблюдать потом во сне его полурастерзанное тело. Нет, лучше обо всем этом просто не думать. А если что – что ж, брат прав: она готова сражаться, готова и умереть, ей ли бояться – уже стоявшей на Согиоку в ожидании совершения казни. Нет, она не чувствует страха. За себя. За себя – но не за других. И это – самое мучительное и самое невыносимое, что только может быть: когда ты понимаешь, что в очередной раз ничего не можешь сделать, не можешь помочь остальным… чувствуешь себя беспомощной и слабой… и опять прибегает кто-то – и спасает тебя… рискуя при этом собственной жизнью. И тем не менее, все-таки, это не повод не пытаться бороться. За себя. За других. Раз за разом. Когда они с Ренджи, много лет назад, решили, что станут шинигами – разве не согласились они тогда на всё это, безоговорочно и без минуты сомнений? - Рукия, ты опоздаешь… До твоего отряда отсюда неблизко. - Хай. Пойду собираться. И прошу простить меня за попытку паники… Она встала, слегка поклонилась и пошла к себе: времени, конечно, было вполне достаточно, но лишнего уже не оставалось. А размышлять о своем долге и предназначении можно и по дороге. Бьякуя провел рукой по лицу. День, начавшийся для него, по сути, вчера утром, так как он практически не спал сегодня ночью, начинал уже казаться ему бесконечным. А было еще только утро дня сегодняшнего. И что же принесут уже ближайшие часы? Рукию ему удалось как-то привести в нормальное состояние одним фактом отсутствия паники у него самого, и она спокойно отправилась на службу. Но – паника не паника, но он, пожалуй, солгал бы, сказав, что всё это его совершенно не беспокоит. Солгал бы и говоря, что никогда в бою не чувствовал страха. Да, страх – это то, что можно победить, загнать куда подальше и вовсе попытаться забыть о нем… до следующего раза. Но он никогда не исчезает насовсем. Да, надо отдать сестрёнке должное: она справляется неплохо. Храбрая девочка. Храбрая маленькая девочка. Он не может воспринимать ее по-другому – не получается. Зато получается, что он в очередной раз не сможет ее защитить. Теперь - потому что погибнет сам. Она и не ждет от него защиты, впрочем. Она – высший офицер. Она еще наверняка думает сейчас о том, как бы ей, в случае чего защитить – его. А это, как раз, прямая дорога к гибели. Неужели это всё – так и будет?.. Кого же ты пригласишь на последний танец, Кучики Рукия? Белый танец… "Танцуй, Соде-но-Шираюки"… Снежная равнина, белая метель… "Кто еще?!? Вы знаете, нии-сама?.." Нет, он не знает. Не желает знать. Но не может не догадываться. При этом, бить тревогу действительно бесполезно: непонятно, откуда ждать беды и против чего начинать бороться. Пока - всё спокойно. А к бою Готэй, в общем, и так готов всегда. Тринадцать отрядов богов смерти. А даже интересно: на что всё станет похоже, если Готэй-13 перестанет существовать? Весь... Ведь такое же может случиться? Впрочем, это уже будут не его вопросы и проблемы. Так чего же тогда об этом думать? Думать надо о тех вещах, которые можно как-то решить. Кучики Бьякуя подошел к большому высокому зеркалу. Он уже переоделся в форму и сейчас как раз надевал свои белые перчатки. У Рукии теперь почти такие же. Кучики и Кучики, высшие офицеры из аристократов... В зеркале Бьякуя поймал свой собственный чуть встревоженный взгляд. «Я не должен… Мало ли кто что видел во сне! Я не должен принимать это. Это ничего не значит. Вот за мной – приходила Хисана. И я готов уйти, я могу это сделать совершенно спокойно. А они должны выжить. Пока это будет в моих силах, я не позволю им умирать. Пока это будет в моих силах... Жаль, что нельзя предложить свою жизнь в обмен на жизни тех, кто тебе дорог. Не потому, что торг здесь неуместен - а потому, что торговаться не с кем. Смерть слепа и неразборчива, - уж мне ли не знать! И еще - потому что твоя жизнь и тебе самому-то не принадлежит. Наверное, я должен был сейчас как-то помягче с Рукией... Нет, тогда она могла бы перестать держать себя в руках. А я ведь так и не успел сказать ей... ничего, в общем, не успел ей сказать. Что ж, я, кажется, всю жизнь либо говорил всем совсем не то - либо не говорил ничего. В этом я - истинный Кучики. Но при этом я всю жизнь делал всё вопреки... вопреки всему: правилам, приличиям, желанию окружающих, их логике, их ожиданиям. Что я могу сделать теперь? Гордо уйти во тьму молча и с непроницаемым выражением лица? Таким меня двести лет все видели, только таким и запомнят. А может, я, наконец, решусь сказать то, что буду действительно в этот момент чувствовать? Если у меня будут на это силы и время..." Затыкая меч за пояс, он уже оставил все колебания и размышления позади. Он прошел по бесконечным коридорам, даже не замечая, где идет, и вышел из особняка, а потом и за стены поместья. Он выглядел как обычно: прямой, строгий, серьезный, невозмутимый, безупречный. Он шел вперед, как каждый день - не быстрее и не медленнее, чем всегда, привычным путем, - думая, о том, что сегодня снова над Сейретеем почти безоблачное небо, что на рабочих столах у него и у Ренджи за два дня наверняка скопилась куча служебных бумаг, что сейчас надо будет планировать действия отряда на ближайшее время... Разве что в глубине его глаз, в его смотрящем сквозь всё и всех взгляде было теперь что-то такое... Но в Готее немного было смельчаков, желающих заглядывать ему в глаза. Ничего не изменилось, ничего пока не изменилось. Он сделает всё для того, чтобы в мире ничего не изменилось, что бы здесь, с ним и вокруг него, ни произошло. .... До объявления Готэю-13 очередной - возможно, последней - войны оставалось несколько часов. http://pleer.com/tracks/4535727Wrqr - музыка к тексту http://s019.radikal.ru/i602/1210/63/c18ec6617e2d.jpg - еще один арт, того же 12 года. * * * (...) История древнего мира На каждом моем отпечатке, И вечно идущим пунктиром - Бессмертье в стерильных перчатках. На выходе - ровная строчка, На пульсе - отсчет метронома, Отлично подобранный почерк, Застывшая буква закона. Шифровка, как лестница в небо - Лицо, отраженье, ступень. И черное, ставшее белым, И белого черная тень. Рисован штрихами отличий Классический профиль безумца, Но в плоскости спин безразличных Наш крик даст им шанс обернуться. Ты можешь запомнить в ладони моей Реальности миражи. Но ради всего, что есть в мире теней, Придумай меня живым. (...) (с) JAM (говорят, что песня таки конкретно писалась про совсем другое культовое яойное произведение... но для меня она идеально ложится на персонажа - главного героя моего текста, ну упс. - Музыка вон - тоже, говорят, между делом попала в "Матрицу". )