Жаркий. Сильный. Желанный

Сильный. Он был слишком сильный – огненный, неудержимый и… ошеломительно манящий. Желание горело где-то глубоко внутри; тлело и жгло, капая расплавленным воском на сердце, превращая его в пульсирующий, искрящийся комок. Стинг… хотел его. Того, которого так долго не мог догнать – и не догонит сейчас. И эта чертова пропасть – да будь она проклята!.. – мешала. Стояла беспросветной тьмой, обволакивающей все вокруг, не обращая внимания на священный свет его собственной силы; коварно шептала в голове об упущенных возможностях и слабости; нежно мурлыкала что-то, создавая мир, из которого возврата не было… совсем. Ночь принимала все – и боль, и горечь поражения, и скрип песка арены на сжатых зубах. Он пытался успокоиться, вот только не получалось. Не плескалась на языке обычная ехидца, не рвалась наружу усмешка… только одно желание разгоралось сильнее, превращаясь в такой же неудержимый пожар, как и Нацу Драгнил. Легкий след запаха – такого знакомого – ударил в сознание. Стинг развернулся в обратную сторону, следуя за ним. Сейчас он просто не смог бы проигнорировать, не смог бы уйти, упустив свой шанс… Слишком резко колотилось сердце о ребра. Слишком пусто было в голове. Слишком… незначительным было расстояние между ними. Железные набойки глухо стучали по камням, отбивая ритм сердцебиения. Кровь долбилась в виски, а дыхание уже срывалось. Когда он повернул за угол, заметив знакомые растрепанные волосы, крышу снесло окончательно. Нацу-сан был один. Такая желанная, такая легкодоступная добыча, что становилось просто смешно. Его совсем не интересовало, что именно забыл Драгнил ночью на улице. Имел значение лишь десяток шагов, который был ему на один раз, разделявший их. Преодолеть его за пару секунд – только и всего… - Стиииинг?.. – на еле слышном выдохе, с таким искренним удивлением – что-то внутри невыносимо сжалось. От злости; от правды. - Эй, Нацу-сан, - Эклиф впечатал Драгнила лицом в стену, как тот сегодня сделал также с ним – проигравшими глазами и горячими губами прямо в песок унижения, - сейчас твоя очередь проигрывать. Нацу попытался вырваться – Стинг чувствовал, как напрягаются его мускулы на руках. Он думал оттолкнуть, думал обрести свободу – только зря это все. Не такое было у блондина настроение, чтобы выпускать пойманное. - А скажи-ка, Нацу-сан, - рука дернула шаровары вниз, и розоволосый задохнулся каким-то невинным вздохом. Его кожа была лихорадочной, обжигающей – Стинг с изощренным наслаждением провел рукой по кубикам пресса, ощущая ладонью мелкую дрожь; телом прижался к спине, прикусывая кожу за ухом острыми зубами. – Весело тебе было, когда ты втаптывал нас в грязь с улыбкой? Драгнил, кажется, обнажил зубы и чуть слышно зарычал, дергался нервно, но выбраться не мог. Эклиф лизнул ухо языком, вырывая у него почти стон. В паху пульсировало все сильнее – он не понимал, почему происходило именно так. Почему он делал отвратительные вещи, которые потом будет вспоминать с презрением к самому себе. Почему ему так нравилась реакция цели, которая доказала, что все также недостижима. Он хотел… удовлетвориться хоть чем-то; одержать победу даже в… подобном. Пальцы едва задели пупок Нацу и проскользнули под жесткую ткань штанов. Он внезапно изогнулся всем телом – его голова откинулась Стингу на плечо. Глаза заглянули в глаза – затуманенные, потерянные и недоумевающие. - Прости, Нацу-сан. Я не могу остановиться. Он чувствовал всем телом – от самых кончиков пальцев до воспаленного желанием сознания, - как под ласкающее-терзающими прикосновениями поднимается член Драгнила, не подчиняющийся тусклой воле хозяина. Наверное, можно было бы сказать, что тоже пылающий… если бы Стинг сейчас сам не был в огне. Беспросветном. Первобытном. Разрушающем. Стон заметался между стен рваным эхом, а тяжелое дыхание сквозь сжатые зубы превращало последние остатки разума в пепел. Эклиф прокусил губу переставшего понимать ситуацию Нацу. Кровь на языке смешалась со слюной, и ему показалось, будто он сейчас взорвется. Надо было… надо было… Пальцами по извилистым линиям вен; ногтями по головке – сначала нежно, потом сильнее, чуть нажимая для большей чувствительности… а собственное неудовольствие росло с каждой секундой. Просто огонь… требовалось выпустить. Он не хотел быть сожженным. Он хотел победить. Шнурки гладко скользнули друг по другу, расплетаясь, стоило ему только раз дернуть. Прохлады он не чувствовал совсем – в голове билась только одна мысль. Ощутить соперника изнутри. Так просто… Когда Стинг вошел, у Нацу больше не было сил на звуки – он напрягся всем телом, уткнувшись лбом обратно в холодную стену. Это невольное движение заставило Эклифа чуть ли не взвыть – внутри было так мокро, так безумно жарко, так… сводило с ума сразу же, не давая времени привыкнуть. Медленными, скользящими движениями – глубже, глубже, чтобы достать до какого-то ему самому неизвестного места. В глазах рябило; мысли разлетались на осколки и мешались в странном калейдоскопе; животом он потерся о спину Нацу, размазывая почти дымящийся пот, продолжая стремиться туда, куда подсказывали ему инстинкты. Только пять минут – пять минут беспробудного блаженства, от тугого кольца мышц, сжимающегося вокруг его члена, и осознания собственной победы. Безоговорочной. Полной. Искрометной. Пик наступил как-то внезапно – взорвавшись в голове огненными шарами и выскользнув изо рта Нацу громким, жалобным стоном. Сил не осталось совсем – последние крохи Стинг потратил на то, чтобы выскользнуть и отступить на шаг, затягивая тесемки на штанах. Драгнил медленно сполз по стене, задыхаясь и цепляясь белыми от напряжения пальцами за выступающие острые кромки камней. Он содрогался так сильно, что исцарапал ими плечо, и всхлипывал. Сухо, без слез, как это было свойственно ему. Желание пропало вместе с жаром. Стинг отдал их Нацу, все эти грязные ошметки собственных теней. - Прости, Нацу-сан, - он был доволен, разворачиваясь и выходя на широкую, еще пустую улицу. Тело устало ликовало, освободившись от накопившегося негатива. А в душе медленно догорало что-то, рассыпаясь в серую золу.