Глаза

Легкая ни к чему не обязывающая улыбка. Чуть прищурены глаза, кажется, они излучают веселье. Она обращена и к друзьям, и к врагам. Так много тех, кого удаётся обмануть. Так мало тех, кто способен пойти чуть дальше и, не обращая внимания на растянутые губы, заглянуть в глаза. — Кабуто, я убью тебя! Как обычно, это не касается его… Для меня даже хорошо, что подобных людей мало, ведь правду говорят те, кто считает глаза зеркалом души. Понять человека можно, если, игнорируя радужку, скользнуть сразу в черное озеро зрачка. Глаза всегда выдают меня тому, кто умеет смотреть. — Не бойся, не сразу, как только почувствую твой страх. Вот как сейчас. А ему вообще не надо смотреть, чтобы понять твои чувства. Так трудно находиться рядом. Орочимару. Быть может, потому мне легко шпионить, легко входить в доверие. Глаза людей говорят больше, чем любые слова. Даже странно, что так мало людей догадывается об этом. Или, быть может, специально не смотрят, боятся увидеть правду? — Кабуто, меня возбуждает запах страха исходящий от тебя. Ещё мне нравится запах, когда ты возвращаешься из Конохи. Но если я почувствую на тебе ещё какого-то мужчину или женщину, смерть твоя доставит нам обоим изысканное наслаждение, я буду убивать тебя очень медленно. Как хорошо, что теперь я живу не в Конохе. Странное признание, не так ли? На самом деле ничего особенного. Просто в Конохе живет Наруто. Странный мальчик. Точнее не так, мальчик, способный читать по моим глазам. Орочимару подходит сзади и обнимает за талию. Я жду, когда же снова он сделает это со мной. Вот кончик языка касается моей шеи, проводит по ней, обвивается вокруг. Странная смесь отвращения и восхищения снова окутывает меня. — Никаких посторонних Кабуто, помнишь? Я понял это быстро, такие люди уже бывали, и первым человеком, кто смог понять, оказалась Анко. Если бы не она, я бы так никогда и не узнал это чудесное чувство, когда, заглянув в твои глаза, человек читает твою душу. Всех обманывала легкая улыбка. Всех, но только не её. Она из тех, кто ловит взгляд. Ловит и заглядывает внутрь, так далеко, что ты и сам не представлял в себе таких глубин. Было непросто избавиться от нежеланного влечения. А, избавившись, понять, что такое общение значит для меня. Но это даже хорошо, пообщавшись с ней, я понял, что далеко не все люди такие. Тонкие пальцы проникают под одежду, снова в который раз тело дергается, почувствовав ледяное прикосновение. Кажется, я никогда не привыкну к холоду его кожи. Так хочется вытащить из темного подвала и поместить на солнце. Как змею, чтобы тело прогрелось и стало похожим на человеческое. Чтобы краски появились на красивом лице. Но его возбуждает дрожь отвращения значительно больше, чем любая из изысканных сексуальных техник. — Кабуто, мне нравится, как ты на меня реагируешь, тонкий аромат отвращения и всё нарастающее возбуждение. И никогда не покидающий тебя страх смерти. Ты чудесно пахнешь, Кабуто. Ему даже не нужно видеть моё лицо или глаза, чтобы всё понять. Всё ведь познаётся в сравнении. Большинство людей просто не смотрят, часть людей смотрят и не видят, но есть такие, как Анко. Те, кто смотрят и понимают, те от кого не спрятаться за легкой улыбкой. Те, кто входят в твою душу, широко распахнув в неё дверь, даже не заметив, что эта дверь стояла на их пути. Заходят и располагаются так, как им удобно. С Анко я понял, как это происходит, и понял, почему нельзя допускать, чтобы кто-то оказался в моей душе, и всё равно попался. Попался на улыбку Наруто. Как меня угораздило? Я всегда избегал подобных людей и подобных встреч. Всегда сразу ставил между собой и подобными людьми барьер. Всегда уходил от общения. Быть может, попался потому, что посчитал себя в безопасности? Чем может мне угрожать общение с ребенком? Потому попался и… привязался? — Тебе это нравится, Кабуто? Одна за другой детали одежды падали к ногам, снова его язык обвился вокруг моей шеи. Отвращение растворилось, оставляя лишь возбуждение. Он, как обычно, почувствовал всё и дал понять, что всё ещё не наигрался. Ему нравится играть с моим телом. Точнее со мной он играет чаще, чем с другими. Ему нравится, что я не могу скрыть от него то, что легко утаиваю от других. Когда я уходил перед отборочными матчами на экзамене, то старался не смотреть в глаза Анко или Наруто. Ни в его, ни в её, потому что они единственные из присутствующих там, кто мог бы понять меня и мои чувства. Что можно было бы прочитать в моих глазах после того, как отдал все собранные данные Орочимару? Данные, собранные и на Наруто? Тогда меня поймало в свои лапы странное чувство горечи. За то, что мы не можем быть друзьями. Я тогда раскрылся? Возможно, но они были способны увидеть намного больше, чем остальные поняли. Два человека, безумные, энергичные, но такие притягательные. Те, кто видят и знают, те, кого так хочется прижать к сердцу и не отпускать. Женщина и ребенок, но, к сожалению, мне это нельзя. Теперь думать становится трудно, чего у Орочимару не отнять, так это знания человеческого тела и того, что с ним можно сделать. Того, как легко удовольствие превращается в боль и наоборот. Он всё ещё держит меня за шею своим языком как удавкой, и остаётся гадать, чем же всё закончится на этот раз. Пока жив Орочимару не будет ничего подобного. Не будет горячей чашки в ладонях и любимого человека под боком, согревающих меня, когда холодно. Не будет шума и энергии, привносимых в жизнь подобными людьми. Не будет широко распахнутых глаз и моего желания сделать всё, что угодно ради них. Ничего не будет, пока он рядом. И если кто-то спросит, почему я остаюсь, почему служу, я вряд ли отвечу. Хотя ответ очевиден, так надо. Безусловно, я найду сотню причин, почему я рядом, и все они будут правдой. Но ни одна из этих причин не смогла бы меня удержать, если бы я не захотел остаться. Ни одна по отдельности и не все вместе. Я не знаю, почему я с ним. Или знаю? Просто потому, что хочу этого. — Ты свободен. Не первый раз он делает такое, поэтому я готов. Я собираю одежду и подхожу к двери, возбуждение медленно проходит, оставляя чувство неудовлетворенности. Я кладу ладонь на ручку и поворачиваю её. — Нет, стой, принеси мне воды сначала. Это ещё больше раздражает, но я снова ничего не могу поделать, оставив стопку одежды у двери, наливаю воду из графина и подношу стакан. Его глаза смеются, когда он смотрит на меня, и я понимаю, что не способен контролировать лицо, точнее выражаемые эмоции. — Ты раздражен и обижен, наконец, я это не только чувствую, но и вижу. А Анко и Наруто, люди, что живут в Конохе, они всего лишь напоминание, что есть и другая жизнь. Мирная, спокойная счастливая жизнь. С человеком, который не станет мучить. Человек, которому ничего не нужно объяснять, он сам всё поймет и сделает как надо. Что я понял тогда, разойдясь с Анко? Что на свете есть люди, рядом с которыми я могу быть собой. Которые не будут ломать меня под себя, просто потому, что я именно такой им и нужен. Такой, какой есть, а не какой-то образ, который они себе представляют. И снова он делает это, моё тело выгибается под его прикосновениями, с полуоткрытых губ срываются стоны. Но я знаю, что это ещё не всё. Эта одна из любимых игр, я знаю теперь, чем всё закончится, знаю и то, что сейчас меня опять оставят отдыхать. Опять подведя к самому краю. — Мне нравится, когда ты стонешь именно так. Его ноготь рассекает мне кожу на запястье, я вижу, как по руке течет струйка крови. Но сейчас удовольствие доставляет даже это. Мне всегда было интересно, почему Орочимару ревнует меня именно к Наруто. Когда я общался с Анко, ничего подобного в отношении ко мне не было. Но стоило появиться рядом маленькому мальчику, и ревность превратилась в стихийное бедствие. Так тяжело, когда рядом человек, от которого никуда не деться. Которого любишь и от которого так часто хочешь отдохнуть. Впрочем, маленьким Наруто был несколько лет назад, сейчас ему пятнадцать, он стал вполне миленьким подростком. А Орочимару стал очень нервным. Хотя вряд ли кто-то ещё замечает это. Саске так и вовсе всё равно. Для остальных он выглядит таким же, а я вижу, как беспокойство засело глубоко внутри него. Его выдают глаза. Он, в свою очередь, понимает, что я это знаю, и от этого злится ещё больше. И снова, подведя меня к грани, он останавливается, теперь мы оба ждем, пока моё тело успокоится. Но это не так просто. Даже зная, чего он от меня хочет, мне непросто справиться с возбуждением. Но вот это случилось. Точнее почти успокоилось, дважды дойдя до предела и дважды не получить желаемое, безумно тяжело для меня. — Ну что, ты готов к продолжению? Этих слов достаточно, чтобы кровь вновь устремилась в низ живота. - О, а может, ещё немного подождем? Но сейчас он уже не держит меня, сейчас просто играет, выводит желание на пик. Я уже знаю, что он хочет, — этой игре не первый год. И я уже больше не могу, не хочу, не способен сдержать себя. Я разворачиваю его лицом вниз, вжимаю лицом в подушку и делаю то, ради чего он так долго меня готовил. Сначала мне казалось это странным, заниматься сексом с Орочимару именно так. Но я снова увидел это в его глазах. Любые другие способы не доставляют такого наслаждения, как этот. Только так он счастлив, только после этого он некоторое время будет пребывать в прекрасном расположении духа и никого не убьёт. Для меня это трудно, причинять боль и практически насиловать своего любовника. Трудно в обычном состоянии, поэтому он и любит начинать так. Я думаю, а стоит ли спрашивать, почему он ревнует к Наруто, или не отвлекаться от происходящего. Ведь я так долго ждал этой развязки. Но сейчас лучшее время, чтобы задавать личные вопросы. Сейчас мы почти на равных. Я уже знаю, что спрошу. Только лучший момент, когда он уже получит то, к чему стремился, а я ещё буду способен думать. Потому что когда удовольствие настигнет и меня, мне будет уже не до того, чтобы спрашивать о чем-либо. Наконец всё заканчивается. Его тело выгибается, и он стонет, сейчас он так счастлив и расслаблен, что я могу задать вопрос, не опасаясь за последствия. — Орочимару-сама, почему именно Наруто? Почему вы ревнуете меня именно к нему? Вы никогда не обращали внимания, когда я был с Анко. Он оборачивается, в глазах всё ещё плещется удовольствие, губы приоткрыты, это заставляет меня вспомнить, что я всё ещё не кончил и всё ещё в нем. Я едва сдерживаюсь, чтобы не продолжить, но я должен дать ему немного времени, чтобы расслабиться. И я всё же хочу получить ответ на свой вопрос. Потому жду, пока не начинает казаться, что ответа не будет. Но легкая улыбка касается губ, и он произносит: — Я видел, как ты смотрел на него, там, на мосту. На Анко ты никогда не смотрел так. Такой странный ответ, но я подумаю о нем потом, ведь просто неприлично думать о чем-то постороннем, сжимая любовника в объятиях. Я наклоняюсь, целую шею, и мы продолжаем то, что на данный момент важнее всего в этой жизни. Последней мыслью перед накатившим оргазмом стало: «И всё-таки я его люблю».