Исцеление

      В окно двухэтажного особняка светит огромная полная луна. Мертвенно-бледный свет её падает на аккуратно разложенные в офисе бумаги, на кухонный стол, на лежащего в постели с прикрытыми глазами человека, освещая татуировку с римским числом XIII на его груди. Тринадцатый поворачивается на бок и протяжно стонет. С громким стуком бьётся об окно, не в силах противостоять яростному порыву ветра, толстая ветка. Тринадцатый не открывает глаза, лишь дёргается во сне, как будто его бьёт током.       Хозяин дома, Сэмюель Амос, спит этажом выше. Шторы в его комнате плотно завешаны, и луна совершенно не мешает. Сон Сэма спокойный: кошмары не мучают его с тех самых пор, как он нашёл бездомного безымянного спецагента, и после нескольких крупных ссор, двух драк и примирения в итоге, разрешил остаться на какое-то время у себя. Тринадцатый согласился не сразу. Но в этот раз, вопреки его опасениям, Амос был неожиданно искренним: он действительно хотел, чтобы Тринадцатый остался, хотя тот и догадывался, что дело отнюдь не в заботе и желании искупить вину за все причинённые когда-либо страдания. Амос просто не хотел оставаться один с тех пор, как погибла его семья. Парадоксальным было то, что при всей своей ярости, направленной на Тринадцатого, тот был единственным человеком, которому Сэмюель доверял и которого мог подпустить к себе достаточно близко. В итоге одиночество перестало быть невыносимой тяжестью для обоих. Возможно, со временем они начнут полностью доверять друг другу.       Тринадцатый переворачивается с левого бока на спину и открывает глаза. Во взгляде его читается пустота. Не моргая, он медленно садится в кровати. Босые ступни касаются мягкого коврового ворса. Просидев где-то с полминуты, Тринадцатый кивает и резко поднимается. Моргнув, он направляется в сторону кухни. Пустое выражение лица медленно сменяется гримасой ехидства. «Я — твоя тень, голос из прошлого, принадлежащий тебе же и шепчущий с той стороны реальности. Ты не слышал меня, прячась за иллюзией спокойной жизни. Грубо затолкав меня в самый дальний уголок сознания, ты забыл. Но я всё ещё жив. И я всё ещё с тобой, брат». Деревянный пол холодит ступни, но Тринадцатый не думает о холоде. Лишь когда под его ногами тихо скрипит ступенька, он хмурится, замирает на мгновение, но после вновь продолжает движение.       На кухне тихо. Лишь негромко урчит холодильник да свист ветра слышится даже через плотно закрытое окно. А ещё светит полная луна. Тринадцатый становится так, чтобы полностью оказаться в её свете и закрывает глаза, словно отдавая ему себя целиком, без остатка. Всё тело пробирает дрожь. «Успокойся, брат. Поверь мне, это действительно необходимо, и я делаю это исключительно ради тебя. Ради нас с тобой», — дрожащая рука медленно тянется к стоящим на краю буфета ножам, пальцы касаются металлической ручки. Рука отдёргивается, словно та под напряжением. Лицо искажает гримаса боли, через мгновение сменяющаяся злорадством. «Не бойся, братишка и не сопротивляйся. Я делаю это для нашего блага. Для того, чтобы мы всегда были вместе: лишь ты и я». Рука решительно сжимает холодную рукоятку самого большого, самого острого ножа. «Если тебе станет от этого легче, то обещаю, что сделаю это быстро». — Тринадцатый поднимается по лестнице, слушая жалобный скрип ступенек. В свете луны тень его кажется безобразной кляксой, крадущейся вдоль стены, и только нож ничуть не видоизменяется, лишь кажется ещё больше, ещё смертоноснее. «Знаю, сейчас ты думаешь лишь о том, что хочешь жить „счастливо“, забыв про свою сущность и вычеркнув меня. Но я — часть тебя, а ты часть меня. Наши сознания едины, наши лица одинаковы. И тебе не уйти от своей природы, брат. Я не дам тебе уйти, как бы ты ни пытался сбежать, спрятаться за мнимым покоем „обычной жизни“. Ведь я — это всего лишь озлобившийся ты». Ладонь мягко ложится на дверную ручку. Тринадцатый молится, чтобы спальня была заперта, но все его робкие надежды терпят крах, когда дверь поддаётся.       Сэм лежит поверх одеяла, раскинув руки и повернув голову в противоположную от двери сторону. Его обнажённая грудь, его шея так беззащитны! Затаив дыхание, Тринадцатый крадётся, следя за тем, чтобы не издать ни единого звука. Взгляд его прикован к жертве, нож крепко зажат в ладони правой руки. «Этот человек пытается изменить тебя, сделать своим домашним питомцем. Но у питомцев есть зубы, не так ли, брат?» Тринадцатый стоит возле изголовья кровати и медленно заносит нож. По щекам его текут слёзы, но рука поднимается всё выше, чтобы в следующую секунду опуститься в решающем ударе. — Какого чёрта?! — вопят они оба, и от ора голова раскалывается. Тринадцатый падает на колени, обеими руками сжимая воткнутый в подушку по самую рукоять нож — в нескольких сантиметрах от головы Амоса. Сильная рука хватает его за волосы, резко дёргает — Сэмюель заставляет смотреть себе в глаза, и Тринадцатый не отводит взгляд. Он ждёт воплей, угроз, но Амос лишь молча кивает. — Я вижу тебя, — негромко произносит он, и от этих слов становится страшнее, чем если бы он дал своей охране прямую команду убить. Просыпается Тринадцатый уже скованным. Амос стоит рядом, облачённый в белый медицинский халат. В правой руке он сжимает хирургический скальпель. Взгляд холоден и расчётлив. — Сэм, я... — начинает бормотать Тринадцатый, но Амос качает головой. — Не надо. Я вырежу из тебя заразу, — коротко бросает он, приближаясь, а затем острое лезвие касается мизинца. Кожа лопается наискось, окрашивается в красный. Тринадцатый воет от боли, когда лезвие входит в кость и неумолимо пилит её. — Я не хотел тебя убивать, клянусь! — по щекам текут слёзы, но Амос игнорирует их. Надавив на среднюю фалангу безымянного пальца, Амос жмёт до тех пор, пока не раздаётся характерный хруст: кость выломана из сустава. С помощью скальпеля он окончательно отделяет половину пальца и какое-то время смотрит на торчащую кость, после чего, немного помедлив, опускает ладонь чуть ниже запястья Тринадцатого. — Я буду отрезать от тебя по кусочку до тех пор, пока не убью, — спокойно произносит Амос. Скальпель начинает вгрызаться в лучезапястный сустав. Рука извивающегося Тринадцатого становится мокрой от крови, но Амос лишь сильнее сжимает пальцы и продолжает резать, словно не слыша умоляющих криков. Когда отрезанная ладонь с глухим стуком падает на белоснежный кафельный пол, Сэмюель смотрит в глаза Тринадцатого. Покачав головой, он отступает назад, к столику с инструментами, откуда берёт длинную толстую иглу. С ней Амос возвращается обратно, и с каждым его шагом измученное тело Тринадцатого напрягается всё больше. Пальцы целой руки с силой сжимают подлокотники кресла, к которому он надёжно прикован. Амос склоняется над пленником и с силой сжимает его челюсть, поворачивая голову вбок. Тринадцатый с ужасом ощущает, как острие иголки царапает ушную раковину, но затем всё прекращается. А потом игла резко входит в ухо, пронзая барабанную перепонку под полный боли рёв. Амос поворачивает голову пленника на себя, заставляя взглянуть в глаза и изучая взгляд Тринадцатого, в котором читается боль, мольба и дикая ненависть. Перепачканный собственной кровью пленник начинает хохотать. — Добрался до меня таки. Неплохо же ты подпортил эту шкурку ради нашей встречи. — Эта встреча — последняя, — коротко бросает Амос, вновь отступая. — Да неужели, — Тринадцатый усмехается. Сплёвывает на пол, после чего разваливается в кресле настолько, насколько позволяют оковы, — Убьёшь меня? — Будь уверен, — Амос возвращается с небольшой дрелью в руке. Нажимает кнопку, проверяя работу острого сверла. — Оно всё в зазубринах, но нам это не помешает. — Не боишься? — Тринадцатый по-прежнему усмехается, но во взгляде его отчётливо читаются боль и страх. Амос отрицательно мотает головой. — Я должен убить тебя, — коротко произносит он. Тринадцатый истошно вопит, когда сверло вонзается в глаз, разворачивая его. Неожиданно полный боли рёв перемежается с диким, нечеловеческим хохотом. Резко выдохнув, Амос вонзает вращающееся с машинным визгом сверло во второй глаз, а Тринадцатый продолжает хохотать, после чего вздрагивает несколько раз и замирает окончательно. Сэмюель отключает дрель, которая выпадает из его ослабевших рук. Сам он падает на колени. В белоснежной до рези в глазах комнате воцаряется тишина. — От...отключ-чить програм-му, — с неимоверным трудом Сэмюель буквально выплёвывает слова, после чего без сил заваливается на холодный пол. Он лежит на кушетке, голова опутана проводами. Под вопль доктора Амос сдирает их и бросается к человеку напротив. Рука касается его шеи. — Все показатели выведены на мониторы, сэр, — робко произносит доктор, но Сэмюель его не слышит. Он лишь слабо улыбается, чувствуя под своими пальцами равномерные толчки. — Он жив, — констатирует Сэм, и доктор кивает. — Да, сэр. Вы пытали его... опять? Амос едва заметно усмехается. — Я не пытал его, док. Я его вытащил, а затем убил. Так было нужно. В конце концов, я его спас, — Амос кивает на Тринадцатого, который по-прежнему крепко спит, подключённый к аппаратуре. Все показания приборов свидетельствуют о том, что бывший правительственный агент в полном порядке, лишь сердцебиение слегка ускорено. А доктор лишь устало потирает виски. Он не понимает и не уверен, что хочет понимать, что произошло. За что Амос вновь пытал парня, с которым до этого вместе жил, но самое странное — почему после пытки жертва улыбается во сне так, словно Амос своими зверствами действительно его спас от чего-то более ужасного. А Сэмюель также устало улыбается. Теперь он уверен, что спокойной жизни Тринадцатого не будет угрожать ничто. Даже его второе «я».