Ни тонкий звон венецианских бус, (Какая-нибудь память Казановы Монахине преступной) — ни клинок Дамасской стали, ни крещенский гул Колоколов по сонной Москови́и — Не расколдуют нынче Вашей мглы. Доверьте мне сегодняшнюю ночь. Я потайной фонарь держу под шалью. Двенадцатого — ровно — половина. И вы совсем не знаете — кто я.
Марина Цветаева
Целая неделя прошла для Луи в сильнейшем напряжении – его мама ни слова не сказала о произошедшем у моря. Он чувствовал, будто его застукали как минимум за поцелуем с любовником, мысли о максимуме же заставляли щеки гореть, а голова после мимолетной мысли о близости с Гарри Стайлсом гудела весь остаток дня, точно поезд, на котором они добрались обратно до Парижа в их апартаменты на набережной Мориса Берто. Пятница. Луи следовало бы придерживаться заведенным правилам, когда он перед сном приходил в комнату матери и устраивался в ее ногах, пока та расчесывала его волосы и давала наставления или же просто рассказывала интересные истории из жизни, которых было не мало. Сегодня он боится остаться наедине с Джоанной до такой степени, что руки дрожат и сердце замирает. Боится, что она будто бы читает его мысли, которые вместе с морским ветром улетели в поместье Альфы продолжить разговор, первый за всю сознательную жизнь Луи, который зажег в нем интерес. И ни слова о войне! Потрясающе. Минутная стрелка уже перевалила за единичку, указывая, что пора бы “броситься в ноги к матери”, да вот только страх никак не отпускает. Однако никто не позволял ему пропускать час, отведенный для него, и если Омега проигнорирует общение, то в лучшем случае получит выговор от отца, в худшем… Что ж, мысли об этом разрывают голову сильнее самого Гарри Стайлса. Тихий, нерешительный стук в дверь и немедленное “входи”, и Луи в одном только пеньюаре стоит перед матерью, склонив голову, словно оклеветанная и принявшая эту клевету ведьма средневековья, совершенно не представляющая, в чем ее вина. — Вы опоздали. — Простите, — он привычным движением устраивается у подножия кресла, прислоняясь к мягкой обивке, где уже ждет Джоанна, всегда безупречная и ухоженная. Женщина берет со столика расческу, нежно касаясь пальцами свободной руки волос, разделяя их на пряди. Это интимное уединение всегда казалось Луи чем-то по истине сакральным, когда ненароком выдаешь матери все секреты, расслабляясь в ее руках, но только не сегодня – его плечи напряжены, в глазах скапливаются слезы от предчувствия дурного. — Луи’, — начинает Джоанна, заставляя неокрепшее сердечко сына сжаться и замедлить удары. — Ты уже совсем взрослый, я хотела бы поговорить с тобой на откровенную тему. — Мама… — Не перебивай, — она продолжает расчесывать волосы. — Я хочу рассказать тебе некоторые тонкие моменты в семейной жизни. Думаю, ты уже достаточно готов к этому. Женщина макает пальцы в кокосовое масло и начинает втирать его в кожу головы, массируя и пытаясь расслабить. — Дорогой, твой муж всегда должен быть доволен тобой и не искать удовлетворения на стороне, как сейчас делает большинство Альф. Ты должен быть для него самым лучшим — маленьким неопытным ребенком, когда он рассказывает о своих достижениях, восхищаясь любыми мелочами; высшего класса служанкой, когда дело касается принеси-подай; самой недоступной королевой, императрицей, Клеопатрой, когда он решит, что завоевал тебя; и последней проституткой в его постели. Когда твой муж решит овладеть тобой, все должно пройти на таком уровне, что ты останешься без сил, выжатый до последней капли, тогда как Альфа будет полон энергии – только в этом случае ты удовлетворишь его полностью, иначе же придется мириться с огромным количеством любовников. Луи тяжело дышит, замерев от неожиданной откровенности, чувствуя жар во всем теле, страх перед будущим. — Никогда твоему мужу, твоему любимому человеку ты не должен наскучить. — Мужу или любимому человеку? — тихо спрашивает Омега, зажмуривая глаза, поняв, что произнес это вслух. — Он непременно станет для тебя таким, дорогой, может и не сразу, но со временем… Твоя первая течка случится совсем скоро, и лучше бы, чтобы у тебя был муж к тому времени. — Но это же не обязательно? Вы сами вышли замуж за отца только в двадцать два, почему… — Луи’, это не обсуждается. — Что? — он разворачивает к матери лицом, ища в ее глазах ответ. — К чему такая спешка? Я не понимаю… — Так будет лучше для твоей репутации и для сохранения чести семьи. — Ох, так вот в чем дело, — он закатывает глаза в порыве скептицизма. — И что, устроите бал-смотрины? Выставите меня на аукцион? — Дорогой, ничего этого не будет, — с мягкой улыбкой и строгостью в глазах отрезает Джоанна. — Отец уже нашел тебе мужа. — Ч-что? К-как? Кто? — его глаза расширяются в страхе услышать имя. — Это Джонатан, Луи’. Мать долго еще расчесывала волосы Луи, что, казалось, вот-вот вычешет там плешь. Она рассказывала о том, как «должно быть» и как нет в семейной жизни, упорно не замечая поминутных всхлипов сына, который то и дело вытирал глаза ладошками, пытаясь подавить в себе страшную боль. Будь у него сейчас сигарета — он бы закурил. Лишь ближе к полуночи мать, рассказав все хитрости и подлости замужества, в котором Омега равняется нулю, в котором Омега должен быть куклой с милыми глазками и бантиками для своего «победителя», но никак не личностью, потому что, как выразилась Джоанна, «это быстро надоедает». Больней всего было то, что его мать, мать, которую он любил и уважал, на которую всегда ровнялся, женщина с большим умом и незаурядным мышлением, тоже была «куколкой» для мужа. — А теперь поцелуй меня и иди спать, я и так сегодня тебя задержала, — сказала Джоанна, последний раз проведя рукой по пахнущим кокосом шелковистым волосам сына. Луи последний раз вытер глаза, понимая, что краснота все еще видна и будет видна еще долго, встал и с гордой ровной осанкой повернулся к женщине, расслабленной и слегка улыбающейся своей привычной снисходительной улыбкой. — Простите, матушка, мне нездоровится. Не хотел бы заразить Вас, — отчеканил он и направился к выходу, рассерженный, обиженный, но понимающий, что сейчас нужно собрать все силы в кулак и показать, что на самом деле он не просто «кукла» и не будет просто так терпеть унижение. Этим жестом он был отомщен. Джоанна, вечно непроницательная, почувствовала колкий удар в сердце, понимая, что, возможно, выбрала не тот тон или была чрезмерно груба и резка. — До завтра, маменька. Доброй ночи, — добавил он уже на пороге, не оборачиваясь, так как слезы подступили к глазам снова. Но лишь войдя в комнату, Луи позволил себе вдоволь разрыдаться, словно слезы могли помочь. Впрочем, могли. С каждым вздохом, с каждой каплей ум его становился ясней. И с прояснением ума ему становилось все невыносимей оставаться дома, словно отчие стены давили на него, словно за окнами сгущалась вся вселенская темнота, и нужно было, во что бы то ни стало, вырваться, выбраться, уйти отсюда, хотя бы на время. И мозг выдвинул самый необходимый сейчас вариант. Луи кинулся к шкатулке, где берег многие свои мелочи, признания в любви и прочую дребедень, которая всегда теряется, если не собрать ее в одном месте. Желательно закрытом. Он мигом отыскал записку Гарри, на обратной стороне которой красовался адрес. В первый раз Луи и не обратил на него внимания, а сейчас понял, что это Сен-Жерменское предместье. Что же, роскошь всегда действовала на него успокаивающе. Не зря же его, как и многих других Омег из богатых семей, прозвали бесебеже. Что-то в этом было. Он быстро накинул на ночную сорочку из шелка легкий плащ, в котором уже сейчас будет холодно, но главное было хоть чем-то прикрыться и поскорей уехать, сбежать. Луи тихонько проскользнул в прихожую и вышел из дому, прикрыв за собой дверь. Его не особо волновало то, что его могут хватиться. Он даже не подложил подушек в постель. Пусть. Ему плевать. Извозчик попался почти сразу. Луи вскочил в экипаж и твердым голосом продиктовал адрес. Ночной Париж действовал успокаивающе и в то же время заставлял слезы катиться сами собой. А как хотелось показаться перед Гарри в достойном виде, подумал Луи, и тут же его охватил гомерический хохот. В достаточно легкой накидке, поверх ночной сорочки, с заплаканными глазами и убитым видом. Да уж, о «достойном» наряде он даже не успел подумать. Прошло, казалось, совсем немного, как он очутился перед огромным особняком Альфы, в окнах которого горел свет. Этот каменный замок, о котором ходило около миллиона жутких легенд о бывших знатных жителях, что погибли в его стенах от рук своих же родственников и до сих пор не покинули многочисленные комнаты, необретшие покоя, слоняясь в виде призраков и мешая новому хозяину, пугая его и доводя до самоубийства, действительно пробирал Омегу до дрожи во всем теле. Отличие от поместья отца Лиама было колоссальным, и дело не в размерах и качестве архитектуры, а в самом величии. В тот момент, когда Месье Пейн всеми силами за счет безвкусной атрибутики пытался пустить пыль в глаза и доказать, что именно его владения самые что ни на есть богатые и пышные, владелец этого молча и даже с пренебрежением относился к широким фасадам, оставляя все в первозданном виде. Архитектура говорила сама за себя. Не нужно было ни дополнительных статуй или пилястр, вкусовая сдержанность, минимум каменных рюш и оборок – строгость в исполнении. Вы не могли не восхититься хозяином до того, как встретились с ним. Слезы на какой-то миг остановились так же, как и биение сердца, в восхищении властью и мощью – других мыслей и не возникало. Хотя была одна – о стоимости всего этого невозмутимого великолепия с огромным количеством комнат внутри и освещенной дорожкой к широким двустворчатым дверям, будто зовущим и дающим надежду на спасение. Он ждет его. Луи верил в это, ведь кто оставляет фонари включенными в полночь, неоправданно растрачивая средства? — Обождите немного. Я забыл деньги, — сказал Луи, аккуратно выходя из экипажа. — Как прикажете, — ответил мужчина. Его голос был спокоен — клиенты из элитных районов не позволяли себе создавать скандальные ситуации в такое время суток. Луи побежал, как быстроногая лань — грациозно, но не менее стремительно — к двери, торопливо стуча. Совсем скоро на пороге предстал удивленный хозяин в шелковом халате темно-зеленого цвета и домашних штанах из той же фактуры. Он не сразу распознал хрупкую фигуру, укутанную в темный плащ, но как только Луи легким движением белоснежных рук снял капюшон (на самом деле Гарри понял еще по этому движению: никто в Париже не умел вздымать руку так изящно), то на его устах появилась легкая улыбка. — Про “в любое время” — это я образно выразился, — сказал Гарри скорее в шутку, чем на самом деле, больше копируя тон людей постоянно думающих о морали, нежели думая так. — Я Вас страшно рад видеть в эту студеную пору. — Ах, — вздохнул Луи, падая к нему в объятия. — Оплатите извозчика, прошу Вас... — он говорил торопливо, но четко, — и... спасите меня. Спасите. Гарри просунул руку в карман халата, где были некоторые купюры. Там бы с лихвой хватило оплатить целый банкет, даже оставив щедрые «чаевые» официантам. Спокойным, уверенным шагом он вышел на темную улицу к одинокому экипажу, стоящему на проезжей части. Уже спустя две минуты он вернулся к Луи, наблюдающему за ним. Альфа взял его под руку, отлично понимая, что Луи еле держится на ногах. — Я не одет подобающе для приема гостей, — сказал Гарри. — Прошу просить эту оплошность. — Ах, Гарри, Вы еще меня не видели под плащом, — нервно хихикнул Луи, только сейчас до конца отдавая себе отчет в том, что подобный вид есть не самое лучшее амплуа для появления среди ночи. — Мне страшно стыдно за это, но как же я хотел вырваться из дому, как это было необходимо. — Что же, устроим ночные посиделки с вольным стилем одежды. Хотите чаю? У меня также должен был остаться лимонный пирог. Словом, немного подпортим Вашу фигуру. Луи снял накидку и остался в сорочке, которая едва опускалась ниже колена к тому же еще и просвечивала, открывая вид на тонкое молочное тело, которым поневоле залюбовался Альфа, и кружевные трусики. Омега мигом смутился, ведь даже с его свободными нравами этот наряд сильно выходил за рамки дозволенного. Но Гарри и не подал виду, поборов минутную слабость, как и подобает настоящему джентльмену. — Я могу предоставить Вам свой халат, чтоб Вы чувствовали себя уютней. — Буду безмерно благодарен. — Проведу Вас в свою гардеробную комнату и оставлю одного, — с улыбкой сказал Альфа, жестом приглашая следовать за ним. — Вы же не испугаетесь? — он ухмыльнулся, заметив слабую дрожь парня. ♡ ♡ ♡ Луи спустился вниз, одетый в халате, который опускался до колен, открывая вид на тонкое кружево ночнушки и тоненькие ножки, и с рукавами, в которых при желании можно было бы спрятать еще одного омегу. Когда Луи, еще стоя в гардеробной, смотрел в зеркало, то вдруг понял, какой он маленький и беззащитный перед этим мужчиной. И что Гарри мог бы в любой момент взять его силой, ведь они одни в доме, где даже нет слуг. И какую же это делало Альфе честь, что он не давал ни капли намеков на пошлость. Когда Гарри заметил это “недоразумение”, то громко и протяжно засмеялся: — Вы просто неотразимы в этом наряде! — Я в любом наряде неотразим, — ответил Луи с ноткой высокомерия, но все-таки в шутку. — У меня в этом нет никаких сомнений, — Гарри провел его в гостиную, где уже был растоплен камин, а на пушистом ковре стоял поднос с двумя чашками чая и тарелочкой с обещанным лимонным пирогом, также рядом с ними уютно расположилась бутылка вина и два бокала. — Вы решили меня напоить, Гарри, а потом сделать какие-то мерзости? — Неужели мой план так явен? — С моими способностями — конечно! Но от вина в любом случае не откажусь, если Вы предложите. — Вино — прекрасное лекарство в нужных дозах. Луи уселся в изящной позе, сложив ногу на ногу и вытянув голые ступни к жару камина, Гарри присел же рядом, любуясь этой домашней картиной, может быть, немного слишком сладкой, но им обоим это сейчас казалось нужным и правильным. Альфа налил немного вина в бокалы и протянул один Луи, который Омега взял и поднес к носу, по запаху стараясь понять, каков он, этот напиток. Он часто видел, как отец и мать пили сей нектар, но самому ему еще никто никогда не наливал, говоря, что все рано. Не то чтобы его сильно тянуло, но сегодня была совсем особая ночь, ночь, когда большая часть стереотипов просто отмирают, уступая место нужде, постыдной нужде в близости, в нежности и в чувстве защищенности. — Меня хотят выдать замуж, — сказал Луи, отпив немного терпкого вина, которое, однако, сразу ему понравилось этой согревающей силой. — Это ужасно. Еще и за такого осла, что мне даже видеть его не хочется никогда. — Может, он хороший человек, и вы зря себя накручиваете, прелесть, — сказал Гарри, закурив сигарету. — Может, хороший, но я не могу находиться с ним в одном помещении дольше пяти минут. Вот в чем проблема. Так почему я должен провести с ним всю жизнь? Меня это раздражает. Что делать? — Если я скажу не выходить замуж — это будет пустословием. Потому как, к моему огромному сожалению, я тут бессилен. Ваша мать нагоняет на меня тоску, и у меня нет никакого права вступать с ней в борьбу, поэтому все, что я могу посоветовать: выходите замуж. А там уже посмотрим, что можно сделать. — Но я не хочу! Я не могу представить, как он меня целует, у него такие противные губы и вообще. Фу! Он слюнявый, противный, вонючий, низенький и с животиком, пусть найдет себе такого же омегу — и дел-то. Луи невольно перевел взгляд на губы Гарри, из которых тонким потоком струился дым. Он оценил их: в меру пухлые, темного бордового оттенка. “Наверное, Гарри прекрасно целуется”, — подумалось Луи против его собственной воли, и ему так захотелось сейчас ощутить их, что он и думать забыл о Лиаме. Напрочь. — Это негласное правило в обществе, — спокойно сказал Гарри. — Чем красивее Омега, тем уродливей ему достается Альфа. Вы только подумайте, чтоб уродливые Омеги выходили за уродливых Альф. Что бы тогда было со следующим поколением? Это был бы просто цирк уродов, а не страна. — Вам меня совсем не жаль? — спросил Луи. — Милый, мне вас не жаль, потому что Вы тот человек, который вызывает миллионы чувств: восхищение, трепет, похоть, страх, но никак не жалость! — Лучше бы пожалели, чувствую себя преданным собственной матерью. Гарри протянул большую ладонь к маленькой ручке Луи и взял в свое успокаивающее пожатие. Альфа слегка поглаживал его нежную бархатную кожу большим пальцем, передавая умиротворенность. И уже через некоторое время Луи на самом деле стало лучше. А ведь и правда, что бывает такое уж страшное и непоправимое, если он в любой момент сможет прийти вот так к Гарри, который возьмет его руку и заберет все печали, как некий восточный колдун. Пусть нарушив все правила приличия, пусть скомпрометировав себя, зато будучи в надежных и теплых почти объятиях. Но после бокала вина, чашки чая и невероятно вкусного лимонного пирога Луи, который привык ложиться рано, начало тянуть в сон. Он все чаще зевал и тер глаза, стараясь поддерживать разговор, но вскоре окончательно погрузился в легкую дрему, блаженно закрыв веки и уложив голову на диван. Гарри же не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться еще некоторое время этим милым спящим Омегой, но после решил, что может просидеть так и всю ночь, а Луи, естественно, неудобно и потому стоит отнести его наверх, в теплую кровать, где ему явно будет лучше. Альфа подхватил легкое тело на руки и, стараясь не разбудить хрупкого Омегу, на которого сегодня и без того упало очень много испытаний, понес наверх. Луи инстинктивно обнял Гарри за шею, чтоб иметь более устойчивое положение. Дом был огромный, но совсем скоро они дошли до гостевой спальни, располагавшейся рядом с комнатой Гарри. Он уложил Омегу на мягкие шелковые простыни и укрыл теплым одеялом. Гарри было уже собирался уйти, когда услышал тихий шепот: — А как же поцелуй на ночь? Глаза Луи были плотно сжаты, только рот раскрыт в полуулыбке, которая так украшал его цветочное юное лицо, такое бледное в сей поздний ночной час. Гарри тоже не смог удержаться и улыбнулся, после чего прикоснулся к его лбу губами и прошептал на ушко: — А теперь спи, прелесть. Луи только сладко мурлыкнул и окончательно провалился в сон. ♡ ♡ ♡ Утро встретило Омегу мягким приятным голосом Гарри, который, казалось, был создан для того, чтоб пробуждать людей, глубокий и сильный, он, определенно, задавал тон всему последующему дню. — Просыпайтесь, прелесть, иначе Вас точно дома съедят, — говорил Гарри, нежно поглаживая его через ткань одеяла. Луи просыпается, но не сразу понимает, где оказался и почему он не в своей домашней комнате. Некоторое время уходит, чтоб восстановить цепь событий, но потом он все вспоминает и улыбается Гарри самой искренней и милой из своих улыбок, ведь он благодарен ему так сильно, как только может быть благодарен человек человеку. — На свой страх и риск я приобрел Вам платье, ибо если Вы придете домой в той ночной сорочке, то Ваша маман съест Вас, меня и того извозчика. Луи хихикнул, а Гарри доставал из нежно-лиловой коробки длинное платье кремового цвета с множеством кружев. Так как плечи были неприкрытыми, то Альфа предусмотрел шелковую шаль, чтоб наряд не выглядел пошло, а к этому всему еще и туфельки, которые бы подчеркивали изящество ноги Луи. И, конечно, аккуратная шляпка, которая, судя по всему, была изготовлена в единственном экземпляре. Гарри не пожалел денег — это было платье из одного из лучших ателье Парижа, а значит, и страны. Луи знал, что даже самая дешевая безделушка стоит там безумных денег, потому такое “незначительное”, как выразился Гарри, внимание польстило ему. — Подождите здесь, я сейчас надену и выйду, — сказал Луи, принимая платье в свои руки и направляясь в ванную. Через десять минут Луи появился обратно в платье, которое так выгодно показывало все его плавные изгибы тела. Гарри мгновенно захотелось подарить Луи целую гору нарядов, чтобы он весь день ходил перед ним, показывая всю свою красоту. На самом деле это был его план. — Мне очень стыдно, но все же после вчерашнего я осмелюсь попросить, не могли бы вы завязать ленточки на платье, пожалуйста, — сказал Омега, и Гарри моментально встал, чтобы помочь, конечно, из самых чистых побуждений. Он подошел к Луи сзади и, увидев его тонкую белоснежную спину, немного оторопел, но, как опытный и сильный Альфа, сразу взял себя в руки и помог затянуть платье. Дойдя до самого верху, он узрел хрупкие дрожащие плечи, и контроль на секунду покинул его, но этой секунды было достаточно, чтоб Гарри успел оставить легкий, нежный — почти просто касание теплых губ! — поцелуй на плече у Луи, который вместо того, чтоб отпрыгнуть, инстинктивно откинул шею в сторону, подставляя место для новых. И хотя Гарри больше не осмелился целовать его, обоим стало понятно, что они жаждут этого. Им в одно мгновенье стало легче, словно некий огромный камень, что давит и гложет, скинут — и теперь можно двигаться дальше. Луи даже не почувствовал стыда, хотя щеки его покрылись румянцем, этим очаровательным румянцем, который не укрылся от глаз Гарри, когда он опять занял место «зрителя». Им оставалось лишь улыбнуться друг другу улыбкой партизанов, задумавших нечто ужасное.