Подсолнухи

Хьюга Неджи погиб, защищая самых близких своих людей. Разве это не идеальная смерть? Кто знает. \ — Это твой дядя, — говорит Хината, а на ее губах расцветает печальная, почти вымученная улыбка. — Он погиб, когда защищал твоих маму и папу. — Это мой дядя, — бормоча, повторяет Химавари, и взгляд ее полон иронии. — Он был сильным, мам? — Дядя Неджи был очень сильным. Самым сильным в клане Хьюга, даже сильнее дедушки и тети Ханаби, — женщина кусает губы, чтобы не заплакать. Прошло много лет, но. Но. Она все еще не может сдержать слез перед его могилой. — Ты врешь, — и куда же делась та милая и невинная малютка Химавари? Эта девочка плевалась ядом в сторону надгробия и ненавидела свое имя. — Если бы он был сильнейшим, он бы не умер так просто. — Почему ты так его ненавидишь? — Хината смотрит печально и чуть потерянно. Химавари молчит. И отвечает. — Ты плачешь из-за него. Тетя Ханаби плачет из-за него. Тетя Тен-Тен плачет из-за него. Разве этого не достаточно? Она молчит только об одном. Что память об этом Неджи кроется везде. / Везде. В братовом «Папа, я хочу быть сильным, как дядя Неджи!» В дедовом «Ты скоро нагонишь своего дядю по способностям!» В тетином «Ты так на него похожа!» В отцовском «Если бы не Неджи, вас могло и не быть». Этот Неджи везде, в ее имени, в ее крови, в ее движениях, когда она практикует фамильный стиль Хьюга, и даже в огромном, солнечно-желтом поле колышущихся подсолнухов. Этот Неджи везде. И он шепчет — «Химавари. Будь сильной». / — Ну ты девчонка вообще? — улюлюкает Боруто. — Вы обычно всегда в слезы кидаетесь, как заслышите о чьей-то пафосной смерти, а ты могилу дяди десятой дорогой вечно обходишь. — Замолчи, — девочка поджимает губы в нелепой попытке заставить брата заткнуться. — Я просто ненавижу его. Так же, как ты папу. Что в этом странного? Боруто каменеет и сжимает кулаки почти до боли. — Я не ненавижу отца, — смотрит на сестру расширившимися глазами, — что с тобой творится, черт побери? Химавари, че-ерт… Боруто произносит это. Химавари. Химавари — это жалкий цветок, который осыпается, едва настают холода. …Почему никто не хочет увидеть в ней смертоносный вихрь? / Тетя Тен-Тен знает. Или догадывается, но это не важно. Химавари уже час, как полноценный генин. На ее лбу блестящий новизной протектор на синей ленте, который она ненавидит. Тетя Тен-Тен приносит его. Улыбается, когда отдает. Химавари завязывает на лбу протектор. Другой. На черной ленте, потрепанный, изношенный и исцарапанный в сложнейших миссиях. На обратной стороне кунаем нацарапанное «Хьюга Н.». — Удачи. — Тетя Тен-Тен знает. — Неджи. Знает ли? .. / Химавари бесится. Злится, рявкает несдержанно на брата и родителей, огрызается и выходит из дому, хлопая дверью как можно громче. Химавари четырнадцать. И ей давно бы пора уже стать чуунином, но. Но. Мальчишка из их команды отказался участвовать, уже после того, как это им объявил сенсей. Разве это не признак настоящего слабака? Химавари раздраженно поправляет протектор, тщательнее скрывая как-то сдуру нарисованную обыкновенной зеленой ручкой татуировку (она почему-то пририсовывала ее каждый день), и дерганным движением приглаживает рестрепавшиеся волосы. Тетя Ино провожает ее странным взглядом, но без вопросов продает очередную белоснежную хризантему, самую свежую, только срезанную. Место, куда она приходит, успокаивает. Старая, почти заросшая и едва ухоженная могилка. И каллиграфически-ровное «Хьюга Хидзаси» на надгробии. Химвари опускается на корточки, кладет рядом цветок и обнимает себя за коленки, задумчиво глядя сквозь толщину камня. — Хи-дза-си, — произносит по слогам. — Насколько бы все изменилось, если бы ты был старше дедушки? Наверняка я бы не существовала. Или это была бы другая я. — Это определенно была бы другая ты, — голос старческий, но все еще властный и твердый. — Совершенно другая. Девочка-Узумаки. Химавари поджимает губы. Узумаки. Как же нелепо бы звучала эта фамилия рядом с ее именем! — Дедушка Хиаси, — недовольно тянет она. — Что вы здесь делаете? Мужчина закатывает глаза. — Это мой брат. И отец моего племянника. Твой двоюродный дедушка. Почему я не могу быть здесь? Девочка хмыкает. — Действительно. А вы поставите мне печать побочной ветви? Она выворачивает голову, чтобы увидеть его лицо. Невысокий дедушка возвышается над ней, и это так непривычно, вообще-то. Она не может освободиться от навязчивых воспоминаний, где она смотрела на него сверху вниз. — Я поговорю с Наруто, чтобы он нашел, как зачислить тебя на экзамен. Чтож. Это тоже не плохо. И, кажется, дедушка Хиаси тоже о чем-то догадывается. / — Экзамен на чуунина… — Хината мечтательно улыбается и ерошит дочери волосы. — Как давно это было! Тогда ваш папа победил дядю Неджи… А мама дяде Неджи проиграла. Наруто смеется. — Я крут! Неджи тогда применил «128 касаний Небес» и «Кайтен», а я все равно вышел победителем! — Папа был так впечатлен, что весь день твердил, что главой клана должен был быть дядя, а не он, раз у того такой способный сын… — Женщина усмехается. — Ханаби ходила злая-злая и неделю не разговаривала с Неджи. Наруто смеется. — Химавари, дочка, ты постарайся там на экзамене, ладно? Покажи себя гением, как и дядя. Химавари улыбается, старательно расягивая губы в насквозь фальшивой улыбке. Она не слабая, чтобы так просто сдаться, даже не начав. И она покажет себя гением. / Это третий этап. И Химавари побеждает. Использовав «128 касаний Небес» и «Кайтен», которым ее никто не учил. Не это ли признак настоящего гения? / — Откуда ты это знаешь? — Боруто смотрит расширившимися глазами на сестру. — Химавари, че-ерт… Папа сидит перед ней на корточках, положив руки на плечи, а мама прижимает к себе сына, пытаясь сдержать слезы. — Тебя дедушка научил? — Наруто склоняет голову вбок. — Или тетя Ханаби? Химавари старательно растягивает губы в насквозь фальшивой улыбке. — Я видела однажды, как это делала мама. Я запомнила. Правда, я молодец? — Химавари смеется. Правда, я молодец? Мама, кажется, плачет. / — Откуда это у тебя? — у мамы хриплый голос. Химавари оборачивается. Мама держит в руках протектор на черной ленте, потрепанный и исцарапанный. Тот самый, на обратной стороне которого кунаем нацарапанное «Хьюга Н.». — Тетя Тен-Тен подарила. Это нет смысла скрывать. — Тетя Тен-Тен подарила, — повторяет Хината. Ее дочь изменилась. Хьюга впервые смотрит на нее по-новому. На Химавари широкая белая рубашка с длинными рукавами и застежкой на левой стороне, белые брюки до середины голени и темно-коричневый передник, повязаный на бедра. Ее длинные волосы собраны на концах черной лентой. И бинты. На лбу, на чистом лбу, на котором не должно быть ни малейших признаков печати побочной ветви. Хината дрожащими руками тянется к ее голове и развязывает узелок. Бинты с мягким шуршанием падают на пол, и женщина ошарашенно зажимает себе руками рот. На лбу ее дочери, на белоснежной гладкой коже, зелеными чернилами выведена печать. -Неджи… — Хината плачет. — Неджи… Химавари отводит взгляд. А потом поднимает голову и смотрит активированным бьякуганом прямо матери в глаза. — Неджи, — покорно. В конце-концов, зачем скрывать, если она уже догадалась. / — И что дальше? — Пятнадцатилетний Минато нетерпеливо ерзает на диване, неосознанно цепляясь рукой за плечо Итачи. — Убери руку, нии-сан, больно! — возмущается мальчишка. — Что дальше, пап? Что это означало? Боруто вымученно улыбается. — Ваша тетя была перерождением Неджи. И она все помнила, потому и вела себя так странно. — Но переродившиеся же обычно сразу попадают в психушки, — удивляется Итачи. — Они не выдерживают давления прошлой личности и сходят с ума. Тетю тоже засунули в психушку? — Выбирай выражения, — зашедшая Сарада хмуро отвешивает сыну подзатыльник. — Никуда ее не засунули. — А что с ней стало? — Минато от нетерпения начинает ерзать по дивану. - Что? Боруто откидывается на спинку кресла и переглядывается с Сарадой. — Слышал о «Стиле Вихря»? — Это тайдзюцу на основе кланового стиля Хьюга? — уточняет Итачи. — Оно самое. На границе со страной Снега, в горах, есть школа, посвященная этому стилю. Если не будете ленивыми задницами, то отправим вас туда, пускай тетя подтянет вас в тайдзюцу, — говорит Сарада. — Хуже от этого точно не будет. — А тетя жива? — Минато от удивления валится с дивана. — Жива, — Боруто снисходительно улыбается. Вот о чем детям точно не стоит знать, так это о том, что сестра перед уходом из деревни самолично приписала на надгробии Хьюга Неджи и свое имя. «Химавари Узумаки». Химавари — это жалкий цветок, что осыпается, едва придут холода. Но. В ней, наконец-то, смогли разглядеть смертоносный вихрь.