Я любила размять крылья. Ранним утром, выползая из глубокой пещеры на горе Галлхёпигген, что является частью раскидистой цепи Скандинавского горного хребта, я издавала громкий раскатистый рев, принимаемый людьми за дальние раскаты грома, отталкивалась задними лапами от заснеженного гранита, некоторое время свободно падала, сложив вдоль тела массивные кожистые крылья, а затем расправляла их перед самой землей. Воздух надувал их, как люди надувают свои воздушные шары, падение замедлялось, и я начинала быстро скользить над могучими снежными пиками без конца и края. Люди не видели меня. Насколько я могла судить, они никогда не забирались достаточно высоко, а снежная буря надежно скрывала мое зеленое змеевидное тело с короткими отростками лап от любопытных взглядов. В худшем случае, увидевший меня человек решил бы, что наблюдает тучу необычной формы, не более того.
И правильно, потому что иначе я бы пала жертвой их охотников, как и многие мои сородичи, жившие тут сотни и тысячи лет.
Но той ночью мне спалось плохо. В голове роились роились миллионы мыслей. Мой чуткий нюх смог уловить, как люди толпятся у подножия моей горы, а до слуха долетали обрывки их разговоров. Какие-то деревенщины утверждали, что здесь поселился дракон.
Я лишь тяжело вздохнула. Мое гнездо находилось на достаточной высоте, чтобы не дать никому погубить меня. Да и зачем? Я не сделала людям ничего плохого, пусть и они оставят меня в покое.
Вскоре смолкли разговоры альпинистов, и я осталась одна полностью в распоряжении звенящей ночи и буравящих меня взглядом первородных звезд. Чуть подняв голову, я принюхалась, и до меня донесся лишь запах бушующей за пределами пещеры снежной бури. Стояла ночь. А ночью меня было заметить еще сложнее.
И я поддалась искушению. Окрасившись в черное, подобно хамелеону, я подползла ко входу в пещеру и перетекла из своего жилища во внешний мир. Вой ветра больно резанул по ушам, но я широко расправила крылья и прыгнула вниз — в набирающий силу ураган.
Бушующий ветер не предвещал ничего хорошего. Лететь было сложно и довольно долго. Помня об осторожности, я старалась не спускаться слишком низко. Глаза ничего не видели, однако внутренний компас подсказывал, где находится ближайшее человеческое поселение. Любопытство подхлестывало меня, заставляя хлопать крыльями, чтобы ускориться. Последний раз я видела город людей около двух сотен лет назад, и просто не представляла, как он выглядит теперь. Люди — не драконы. Они постоянно совершенствуют свои жилища, им всегда все мало, им кажется, что все надо переделывать из раза в раз. «Мода», так, кажется, они это называют.
Город спал. Ни огонька не горело в окнах домиков с треугольными крышами. Я снижалась кругами, изредка принюхиваясь. Если бы на улице оказался хоть один человек, я бы тут же взмыла в небо, но, к счастью, видеть меня никто не мог, и мои лапы мягко поскребли асфальт когтями, когда я по инерции проехала еще пару метров, прежде чем остановиться окончательно.
Осторожно приблизившись к ближайшему двухэтажному зданию, я заглянула в окно. Два человека на одной общей кровати спали, прижавшись друг к другу. В углу комнаты стоял большой источник света… лампа, кажется, так они это называют. Больше в комнате не было ничего интересного. Я перелетела к следующему окну.
Кровать, поменьше той, что я видела в нижней комнате. Пустая. Интересно, какому человеку взбрело в голову не спать в столь поздний час?
Сзади легонько скрипнул снег. Черт! Совсем забыла об осторожности. До ноздрей донесся знакомый запах человеческой плоти. Я изогнулась дугой и спрыгнула со стены здания, подняв вихрь снежных брызг вокруг себя. Рядом стояла девочка в легком платьице и без туфель. От подобной картины я слегка онемела. Стояла середина зимы, и даже я сквозь прочную драконью шкуру ощущала на себе дыхание холода, а эта сумасшедшая вся тряслась, сжимая посиневшими руками края своего обледенелого прикида.
— Ты… пришла… убить… меня? — пролепетало человеческое отродье. У нее зуб на зуб не попадал, я с трудом различала слова. Она не боялась — лишь констатировала факт, что верит, будто бы я — хладнокровная убийца, прилетевшая сюда персонально ради нее.
Разумеется, я не могла сдержать улыбки.
— Нет, глупое существо, — произнесла я шепотом, чтобы, не дай Бог, не разбудить никого в городе. — Я людей не убиваю.
— Тогда… покатай… меня?
Вот так просто… покатай. Признаюсь, я млела перед детенышами любых видов. Наверное, материнский инстинкт. Я слегка дыхнула на нее, чтобы согреть, и лицо ее сразу просияло.
— Не хочешь одеться потеплее. На земле холодно, а в небе еще хуже.
Девочка помотала головой.
— Нет… мне нельзя. Я ушла от них.
— От кого?
— Родителей. Они сказали мне «уходи», и я ушла.
— Взбегай по крылу мне на спину. Я покажу тебе небеса.
***
Тихо и спокойно было над облаками. Только ужасно холодно, но я умела немного колдовать и подогревала сидящего на спине ребенка теплом собственного тела.
— Так почему ты ушла от родителей?
— Возможно, я никогда и не была с ними. Это закономерная вещь. Мы не можем жить, когда нас не любят. А ты?
Я задумалась.
— Драконы — одиночные существа. С детства за нами ухаживают родители, а потом мы живем сами по себе. В месте, где нам удобнее.
— Это ведь истинная свобода?
Хрупкое тельце человеческого ребенка прильнуло к моей шее. Я задумалась.
— Нет. Это лишь иллюзия. Мы свободны выбирать, где нам жить и где умирать, но мы трусливо прячемся от людей, боясь, что нас истребят, как истребили уже многие виды до нас. Это не свобода, это трусость. Мы скованы вами, и это вы обладаете истинной свободой.
Я услышала, как девочка помотала головой.
— Мы тоже несвободны. Мы связаны друг с другом эмоционально и не можем жить друг без друга. Привязаны к земле, мы не можем взлететь, как вы, и мы боимся вас, потому и ненавидим.
— Но ты не испугалась.
— Я не такая. Я знаю, что драконы никогда не сделают нам ничего плохого.
— Ты подумала, я пришла тебя убить.
— Да. Потому что это было бы милосердно. Мне больше нечего терять. А вы, драконы, милосердны. Ты могла бы мне помочь.
— Значит, ты хочешь умереть? Почему?
— Тебе не понять, что значит жить среди нас. Когда отец — наркоман, а мать бьет тебя без остановки, но ты даже не можешь уйти, потому что привязан к месту, в котором живешь.
— Тогда ты можешь жить в моей пещере.
Девочка долго молчала. Если бы не острый нюх, я бы подумала, что она спрыгнула вниз. Но тут раздался ее ответ:
— Нет. Это было бы неправильно. Побег от реальности. Мне не стать драконом. Я не смогу улететь из твоего гнезда. А вечно сидеть, как на цепи, наверное, еще хуже. Я хочу себе истинной свободы. В ней нет ни радости, ни печали. В ней нет ничего. Свобода — это полное насыщенное одурманивающим ничто безвременье. Вот как я понимаю это слово… ты ведь мой сон, да?
— А я что, похожа на сон?
— Почему бы и нет? Мой сон. Только я не хочу просыпаться.
С этими словами она сорвалась вниз. Я среагировала почти мгновенно, рванувшись за ней, но когти схватили лишь мягкий покров облаков. Издав отчаянный рык, я камнем упала сквозь облачный строй, и буря вновь ударила по ушам, глазам и носу, оглушая, ослепляя и делая обоняние бесполезным. Моей новой знакомой нигде не было, а сквозь ураган нельзя было различить далекую землю.
***
Они хоронили ее в закрытом гробу. Я тайно привела их к месту, где упала девочка, оставляя на снегу огромные следы когтистых лап. Они не видели меня, но бежали по следам и за моим рыком, периодически прорывающимся сквозь туман.
«Монстр! Я уверена, ее украл монстр!» — слышала я за собой чьи-то истерические завывания.
Достигнув цели, я взмыла в воздух, а люди в смятении остановились перед окоченевшим телом ребенка.
И вот, они хоронили ее. До меня доносились их печальные песнопения, и никто из них не знал, что последнее во всем мире существо, с которым она разговаривала, сидит сейчас на самом высоком шпиле церкви, надежно укрытое густым туманом, а по грубым щекам его текут настоящие человеческие слезы.
