***
Стоило нам показаться в саду в пределах видимости, как к нам тут же поспешило несколько гвардейцев. Облегчение на их лице говорило о том, что у меня проблемы. Отец, должны быть, поднял шум из-за моего отсутствия и теперь мне придется все объяснять ему, и еще неизвестно, понравится ли ему то, что я могу сказать. — Ваше Высочество, король ждет Вас в своем кабинете, и просил немедленно привести Вас к нему, как только Вы появитесь, — я кивнул, что услышал его, и посмотрел на Америку. — Я сначала отведу леди в ее комнату, а потом спущусь к отцу. — Ваше Высочество, — испуганно начал гвардеец. — Ваш отец требовал немедленно привести Вас к нему. Мы сами можем провести леди в ее комнату. Реакция гвардейца ясно дала понять, что они уже достаточное время ищут нас, а, значит, повстанцы не шли во дворец, а возвращались из него, значит, каждая минута, когда отец не знает, жив ли его наследник, злит его еще больше. Как бы я не хотел оставлять Америку, мне пришлось кивнуть гвардейцу и извиниться перед ней. — Ты должен жениться, — сходу начал отец, стоило мне войти в его кабинет. Я не ожидал от него такого заявления еще месяца два, а то и больше, но тут ни с того, ни с сего он заговорил об этом. Что он задумал? Почему сейчас? Я подошел к его столу ближе, жалея, что папка, поднятая мной накануне из архива и изучена вдоль и в поперёк, осталась в моей комнате. Я догадывался, почему он решил все так повернуть, ситуация с Францией начала давать осложнения. Отец настаивал на войне, все же наш флот был сильнее и современнее, чем во Франции или Германии, которая ее поддерживает, но я хотел попытаться убедить отца не рубить с плеча, а попытаться договорится с ними. — Что? — переспросил я, зная, что ему это не понравится, но лучше уж пусть хмурится и ругает мою нерасторопность, но я буду знать точно, что он хотел этим сказать. — Ты должен закончить Отбор, — настоял отец, начав буравить меня взглядом, словно мог одним только взглядом убедить в том, что ему нужно беспрекословно подчиниться. — Зачем? — У меня нет ни возможности, ни желания дальше держать всех этих девушек. Нам нужны средства для войны, а твой Отбор стоит слишком много денег. — Нам не нужна еще одна война. Еще одна война разорит нас. Мы и так несем убытки из-за неурожая, мы не сможем даже поддерживать войну. — Я не ожидал от тебя чего-то другого. Если мы отступим, решим пойти на переговоры, мы потеряем наше положение. Я годами добивался, чтобы с нами считались, и не собираюсь это так просто отдавать. — куда проще разорить страну, — подумал я, но скажи я вслух это, не знаю, чем бы это обернулось для меня. — Никто и не просит отдавать. Если мы найдем компромисс, — я не знал, услышит ли меня отец, но снова начал этот бессмысленный разговор, есть совсем небольшая вероятность того, что он вообще слышит, что я говорю, но, может, он слушал вполуха, как обычно. — Ничего мы не будем искать. Станешь королем, сам будешь решать, как поступать, король пока здесь я. — Я не могу этого сделать, — я подумал об Америке. Я не мог сделать это с ней. В какой ярости бы не был отец, я не стал бы этого делать. Она возненавидит меня, если я поставлю ее перед фактом, или, что хуже, заставлю выбирать сейчас, не дав ей практически никакого времени на то, чтобы проникнутся ко мне хоть какими-то чувствами. — Ты сделаешь это, — со сталью в голосе сказал отец. Он не редко использовал это, но сейчас, казалось, находился на грани. — Жду к ночи твой ответ. — Слишком мало времени. Мне нужно не меньше трех дней. — День, на больше не рассчитывай, — отмахнулся король, опуская глаза к документам и уже не обращая внимание на меня. Я повернулся и вышел, не пытаясь начать спорить с ним, это бесполезно. Он в итоге победит, а Америка увидит свежие раны на моей спине. Нужно придумать, как обхитрить отца, потянуть время.***
Я долго гулял в саду, еще дольше сидел в своей комнате заламывая руки, но так и не придумал, как можно было бы повлиять на отца, и пришел к мысли, что стоит подумать о том, как потянуть время, но встреча с ним после ужина и моя попытка убедить его в том, что война нам не нужна, не увенчались успехом. Он по-прежнему стоял на своем, даже не слушая моих доводов. Хотелось позвонить Дафне и договориться о встрече с ее отцом, пока не началась литься кровь наших народов, но действовать за спиной отца я не мог, к тому же, я так только выставил бы на посмешище свою страну, в которой наследник и король расходятся во мнениях и поступках. Я отложил в сторону документы, поймав себя на том, что не могу думать ни о чем, кроме требования отца, и того, что мне делать с этим требованием. Я переживал о том, что рано или поздно я должен буду сделать это, и я уверен, что у меня не будет возможности отложить принятия решения даже на неделю. Значит, я должен подумать о том, что может заставить Америку согласиться на это, а аргументов у меня совсем не было, кроме моей безумной любви к ней, слишком сильной, чтобы подвергнуть ее этому, чтобы отпустить ее. — Джордан, унеси эти бумаги ко мне в кабинет, — я сложил листы в папку и передал ее камердинеру, чтобы он унес их. — Что-то отвлекает Вас от работы. Не девушки ли? — Джордан добродушно подшучивал, но при этом попал в точку. — Девушка, — улыбнулся я и поправил галстук. — Если кто-то спросит, ты не знаешь, где я. — Конечно, — подмигнул парень. — Я не знаю, куда Вы ушли и зачем. Стоило мне выйти из комнаты, как ноги сами понесли меня к Америке. Я хотел ее увидеть, просто посмотреть в голубые глаза, может только один взгляд на нее подскажет мне как поступить, как выкрутиться из этой ситуации. Я старался идти размеренно и не спеша, как подобает принцу, но все же очень быстро оказался возле комнаты Америки. Еще на подступах к ней я услышал шум, словно кто-то разговаривает, он был незначительным, и я убедил себя в том, что мне показалось. Я слишком сильно хотел снова увидеть Америку, даже если она спала. Время было позднее, и дворец уже погрузился в сон, но мне нравилось приходить сюда и наблюдать за тем, как она спит. Я тихо, без стука открыл дверь и увидел то, чего больше никогда не хотел видеть. Америка сидела на кровати в одной лишь ночной сорочке и прижималась к гвардейцу. Я не видел его лица, но мне это было не за чем. Я сразу понял, кто это. В комнате царил полумрак, но мне его хватило, чтобы увидеть, как Америка доверчиво прижимается к нему, а ведь он разбил ей сердце. Как у него хватило наглости искать с ней встречи, и как могла Америка еще днем целовать меня, а уже вечером нежиться в объятиях Леджера? Во имя всех святых и тому, что я чувствовал к этой девушке, я пытался успокоить себя, заставить свое сердце биться медленнее и потушить огонь ярости и обиды, но не вышло. Волна обиды затопила все, и я не мог ее контролировать. — Максон, — удивленно и с тревогой позвала меня Америка, отстранившись от гвардейца, но я не мог смотреть на нее, не мог поверить, что она даже сейчас делала это. Может это предательство — константа, которая не зависит от других событий? Леджер поднялся и хмуро посмотрел на меня, видимо, пытаясь понять, почему я ночью пришел к Америке, но это был мой дворец, это была девушка, которую я намеревался сделать своей женой и пусть Леджер катится к дьяволу со своими выводами. — Пошел вон, — ледяным тоном приказал я Леджеру. Он был не только моим соперником, не только тем, кто сейчас обнимал мою любимую, он был тем, кто причинил ей сильную боль. — Если не хочешь завтра пойти на виселицу вместе с ней, пошел вон. — Да, Ваше Высочество, — стиснув зубы, отчеканил гвардеец и покинул комнату. Не говоря ни слова, я решил последовать за ним. Я не мог разговаривать сейчас с Америкой, не после того, что увидел. — Максон, — позвала Америка. Я ожидал, что она останется в своей комнате, что у нее хватит ума не бежать за мной, но Америка выскочила босиком и в одной ночной сорочке вслед за мной. Ее волосы растрепались, а ее щеки были влажны от слез. Я не знал расстроил ее Леджер, что-то другое, или то, что я так быстро оставлял ее сейчас, но ее слезы болью отозвались в моем сердце. Я не мог смотреть на это и поэтому весьма неделикатно отвернулся. — Я могу все объяснить. Ты не так все понял, — тихо прошептала девушка. — Не сегодня, — я постарался, чтобы мой голос не дрогнул, он казался лишенным любых эмоций, но внутри бушевал ураган. Я хотел поцеловать ее, обнять, накричать за предательство и выгнать из Отбора. Я не знал, что мне сказать и что сделать, и поэтому я решил уйти. — Возвращайся в свою комнату, Америка, пока я не отправил тебя домой. Я не обернулся, но знал, что Америка провожала меня взглядом, пока я не скрылся за поворотом. Это был ее маленький протест. Она отказывалась сделать то, что я потребовал, но и не последовала за мной. Значил ли что-то ее поступок? Говорил ли он о ее решимости не сдаваться? Я не знаю.***
Вместо того, чтобы подняться к себе, я спустился вниз и опомнился только тогда, когда увидел отца, среди вороха бумаг. Он поднял на меня взгляд, смерил меня тяжелым испытывающим взглядом и нетерпеливо спросил: — Ты что-то хотел? — Ты победил. Я женюсь, — слова вылетели из моих уст прежде, чем я обдумал их. — Кого ты выбрал? — вкрадчиво поинтересовался отец, откладывая в сторону очередной договор. — Узнаешь тогда же, когда и все. На церемонии Выбора, — ответил я, зная, что это приведет его в ярость. Так и случилось, кадык его дернулся, глаза заволокла дымка ярости, кулаки сжались, но я не отвел взгляд, выдержав его молчаливый выпад. Он знал, что должен был согласиться на это, это был ответный ход, и он должен был его принять. — Ты зазнаёшься, мальчишка, — я знал, что нарываюсь на плеть, но решил, что, может, опьяненный победой король спустит мне это с рук. Я вышел из его кабинета и только тогда поднялся к себе. Эмоционально опустошенный, я не знал, что испытал сильнее: боль от предательства Америки, горечь от того, что я только что сделал или отвращение к самому себе из-за того, что снова позволил отцу управлять мной.