Худой мир

        В овраге у ручья воздух так насыщен влагой, что кажется густым и плотным. Сквозь кроны деревьев и плотный подлесок сюда проникает мало света, а тот, что всё-таки пробивается к земле, покрытой преющими листьями, — тусклый и зеленоватый. Лифмены не любят такие места: сырость и гниющий опад скорее придутся по душе болотникам, а в лесу хватает более привлекательных пейзажей. Однако Нод направляется именно сюда; оставляет птицу в кустарнике на краю оврага и дальше идёт пешком. Не скрываясь, приближается к рдеющему в зеленоватом сумраке огоньку.         У костра сгорбилась невысокая фигурка, укутанная в меха. Цикута, болотная княгиня.         Перемирие между болотом и лесом хрупкое и шаткое, потому договор гласит, что болотники не должны появляться в лесу, а жители леса — на болоте. Чтобы избежать инцидентов. Как ни странно, в целом это работает. Вот уже почти десять лет.         Поначалу Цикута была неизвестной величиной. Одна из генералов болотников, появившихся после смерти Дагды, много внимания она не привлекала. Годы, десятки лет… Она стала правой рукой князя, и тогда разведка лифменов взялась за ней более плотно. Но даже Ларга, увертливый мелкий ублюдок, смог выяснить только то, что Цикута — первый ребёнок Мандрейка. Откуда она взялась, где пропадала до тех пор… Через некоторое время узнали, что она вернулась из изгнания — но не о его причинах.         Историю с изгнанием она много позже сама рассказала Ноду. Ей это казалось забавным, как и то, что она по возращении снова подралась с отцом и потом они оба пару недель лечились. (То, как лечатся болотники — ничуть не забавно; он предпочёл бы забыть услышанные подробности.)         Но теперь её имя вписано в хроники. Она стала той, кто подписал перемирие с лесным народом — с королевой леса Чезалией и с генералом лифменов. Удивительное совпадение, что всё случилось меньше чем через полгода после того, как этот пост занял Нод, не так ли?         — Привет, генерал, — она взмахивает рукой, приглашая его к огню. Он садится молча, осторожно сгибая левую ногу, которая после ранения так и не обрела полную подвижность. Впрочем, это не мешает ему быть одним из лучших летунов и лучников среди лифменов.         Наставник гордился бы — если бы дожил.         Мог бы дожить; две сотни — глубокая старость, но некоторые даже остаются до этих лет в строю.         Нод в свои сто двадцать иногда чувствует себя стариком. Он всего десять лет командует королевской гвардией, но уже не понимает, как Ронин справлялся с этим так долго. Очень долго… немного не дотянул до целого века. Насколько Нод знает историю, редко когда генерал оставался во главе лифменов столь длительный срок. Слишком тяжело, слишком большая ответственность. А Ронин мог бы и дольше, Нод в этом уверен…         Но Ронин погиб вместе с Мандрейком три десятка лет назад. Действительно «вместе», сражаясь на одной стороне. Уже никто и никогда не узнает, что их связывало, во что перекипела многолетняя ненависть — почему, когда терять стало нечего, Мандрейк отыскал на поле боя Ронина, и против змеиной царицы они вышли вдвоём. Вдвоём и погибли.         Тогда казалось, что всё потеряно. Когда с юга вдруг появились змеи, лифмены не смогли удержать Лунную гавань, и лесной народ был отброшен в болото — оно стало котлом, где кипела смерть. Болотникам было не до них: слишком заняты оказались тем, чтобы выжить самим. Лифмены приняли бой — казалось, что последний, — пешими, в грязи и гнили, живой стеной закрывая королеву и мирных жителей, которым уже некуда было бежать.         Для многих этот бой действительно стал последним.         Нод помнил, как стоял над телом Ронина, почти перекушенным пополам, и чувствовал себя не капитаном гвардии с десятилетиями боевого опыта за плечами, а мальчишкой, потерявшим наставника. Отца. Помнил, как горло перехватывало спазмом, он не мог отдать приказ, да и некому было бы его исполнить — своих рядом не осталось. Понимал чётко и ясно, что его долг — защитить королеву, — а он даже не знает, где она, и может только надеяться, что между ней и смертью оказался кто-нибудь…         А Цикута просто подняла с земли посох своего отца. И приняла командование его армией.         Тогда они выжили. Смерть змеиной царицы переломила ход битвы, а потом, когда всё кончилось, лесному народу позволили уйти. Нод даже не предполагал — знал, что болотников уцелело больше, чем лифменов, как и то, что среди его товарищей не осталось никого — ни одного! — кто не был бы ранен. Но им позволили уйти.         С болотной княгиней он встретился пятью годами позже, когда по приказу Шиана, занявшего пост генерала, проверял старый заброшенный форпост. Пять лет относительного затишья, когда и лес, и болото зализывали раны… Лишь потому он не выстрелил в попавшегося ему болотника, как только увидел того.         Мог ли он тогда подумать, что они с Цикутой будут сидеть у костра, передавая друг другу его фляжку с октябрьским элем (Нод много что может стерпеть, но только не болотную брагу) и обгрызая с иголок кусочки чего-то, поджаренного до неузнаваемости? (Примерно так выглядит кухня болотников, когда они не едят пищу сырой; между прочим, Цикуте удаётся сделать это съедобным для лифмена.)         Они обмениваются вперемешку малозначимыми и серьёзными новостями, только тоном выделяя то, что действительно важно. Как ни крути, это изрядно экономит время — обменяться сведениями без шпионов и разведчиков, без интриг и недосказанностей. Ноду уже давно не кажутся абсурдными слова «доверять болотнику». Или, по крайней мере, «доверять болотной княгине». Порой он гадает, что на это сказал бы Ронин. Изредка, совсем изредка — представляет, как посмеялся бы отец Цикуты.         — А что север? — спрашивает она после долгой паузы, которая возникла, когда Нод не знал, как реагировать на то, что её младший отпрыск прошёл первую линьку. Она не могла не понимать, что для лифмена процесс выглядит омерзительно, но всё равно не удержалась от некоторых подробностей. Иногда Ноду кажется, что она специально дразнит его — и напоминает о том, кто она есть. Но он и так не забывает.         — С севера нет вестей, — качает он головой. Всё, что может сказать уже который месяц: с севера нет вестей. — Те, кого я послал туда, не вернулись.         — Мои тоже, — коротко роняет Цикута и умолкает. Она смотрит на подданных не только как на расходный материал, и этому, кажется, научилась от своего генерала-разведчика (потому что от отца — вряд ли). Нод неплохо его знает — слепца, который видит и понимает больше зрячих. А его разведчики, пусть немногочисленные, не уступают в подготовке лифменским.         Значит, им тоже не удалось ничего выяснить. Это о многом говорит.         На Двуглавой горе что-то неладно, оттуда веет жутью, а Королева будто слепнет, если пытается дотянуться до лесов на склоне своей силой. Нод очень жалеет, что среди его подчинённых сейчас нет разведчика уровня Ларги — гениального, хоть и совершенно невыносимого.         Ларга погиб семь лет назад, когда на болоте вспыхнул бунт против княгини — мирный договор вызвал много недовольства, и оно, собираясь капля за каплей, наконец обрушилось бурным потоком. Крылатый инсектоид сумел вернуться с докладом в Лунную гавань, но спасти его не смогла даже живительная сила Королевы.         Эта война-бойня длилась полгода, и были дни, когда Ноду казалось, что им с Цикутой суждено повторить судьбу своих предшественников. Но он отделался шрамом на груди, а она только лишилась правого глаза.         Не то чтобы ранение сильно испортило её внешность, потому что нечего портить. Болотники уродливы — это знают все.         Однако внешний вид Цикуты у Нода отвращения не вызывает. Привык, наверное — за столько-то лет. К тому же она полукровка: тощая, жилистая, с крупноватыми ступнями и кистями рук, с жёсткими короткими волосами и резкими чертами лица — но откровенного уродства в её внешности нет.         Если честно, Нод находит её в некоторой степени привлекательной. Скорее как сильную личность, но всё же. Он давно махнул на эти мысли рукой: они оба знают, что ничего не будет.         Два ребёнка Цикуты — от чистокровных болотников, потому что её, полукровку, гниль постепенно убивает. Она не хочет для своих детей такой судьбы, а они унаследуют болотную магию так же, как она унаследовала её от Мандрейка.         Её отец прожил несколько сотен лет, ей отмерены дайте боги если полторы сотни.         — Сколько осталось? — спрашивает Нод, глядя на бледное, осунувшееся лицо. Когда-то они молчали об этом, но теперь смысла молчать уже нет.         — Лет пять, — Цикута пожимает плечами. Нод знает, что она приняла неминуемость своей смерти ещё когда вернулась из изгнания. Возможно, за пределами болота, не прикасаясь к посоху Мандрейка, она протянула бы дольше… Возможно. Но Цикута не любит слово «если». — Новую королеву не застану. Ты уж проследи, чтобы… глупостей не было.         Хрупкому, шаткому миру всего десять лет. Нужно куда больше, чтобы положение стало надёжным. Нод надеется, что у него хватит времени.         Он должен это сделать. Ради Цикуты, ради Ронина… даже ради Мандрейка, который, умирая, забрал с собой змеиную царицу.         Ради лесного народа.         Он молча кивает и накрывает ладонь Цикуты своей.

октябрь 2013 – октябрь 2015