Джон Эгберт и Первородный Грех

- Да, так, ничего особенного, - говоришь ты, натягивая свою невинную ухмылку и при этом опускаясь на землю как можно спокойнее. - Посуду вот мою. Каркат пялится на тебя, раскрыв рот. - Зачем ты вообще пытаешься врать, о чём ты, ёб твою мать, думаешь, типа... - он ущипнул себя за переносицу. - Нет, знаешь что, мы уже совершенно точно прошли сверхъестественную точку невозвращения, и даже если у меня, мастера дзен-буддизма, есть пределы терпения. Я спрошу тебя ещё один раз. И я заставлю тебя ответить. Потому что, по всей видимости, наш Джон "Пиноккио" Эгберт не может вырасти и стать настоящим мальчиком, когда его, блядь, поймали с поличным левитирующим в воздухе. Итак, спрашиваю ещё раз, с чувством... ...что за херня здесь происходит? Чистая красная линия, болезненная в своей яркости, играет перед твоими глазами, когда он произносит последние слова. Ты чувствуешь себя как ребёнок, которого бранит отец, когда ты слышишь его голос, словно ты должен как-нибудь выкрутиться, любой ценой. И ты понимаешь, когда твой рот сам открывается, чтобы ответить ему, какой силой обладает Каркат. Он может приказывать людям. - Вриска сделала меня богом, - говоришь ты. - Она была в том зеркале, которое у тебя было, и я его раздавил, и теперь она застряла в моей голове, и мы с ней устраиваем безумные тусовки во сне, где она учит меня быть богом ветра, звука и чего-то ещё, что мы пока не определили. Ты захлопываешь свой рот ладонями, едва заканчиваешь говорить это. Ладно, может быть, Каркат бог голоса или команд или чего-то там ещё, но ты же бог звука. В следующий раз, когда он попытается сделать что-то подобное, ты сможешь справиться с этим. Каркат быстро-быстро моргает на тебя двадцать раз, потом наклоняется вперёд, словно он тебя не расслышал. - Что? - говорит он простым серым цветом. - Что?! Серьёзно, что я, блядь, только что услышал? Дай-ка я присяду на минутку и переварю это. Ты, Джон Эгберт, король безответственности и общепринятых пунктуальностей, по всей видимости, решил принять на себя работу, весь смысл которой как раз сводится к ответственности, и побрататься с личностью, являющейся диаметральной противоположностью того, кто ты есть. Ты чешешь у себя в затылке. - Не знаю, она как бы трахнула меня ради первого? Каркат игнорирует тебя и начинает жестикулировать словно плохой стереотип из шоу "Пляж". - Вообще-то, чем больше я об этом думаю, тем злее я становлюсь! Что значит, Вриска, мать её, нихрена не мертва? Что значит, она была в моём зеркале? Я таскал с собой эту безвкусную штуку со времён ёбаного царя гороха просто для коллекции, и ты хочешь сказать мне, что она была в нём "всё это время"? Она смогла обманом заставить прошлого меня держать эту хрень при себе в качестве сувенира? Поверить не могу, что он купился на это! - Ты ведь знаешь, что прошлый ты - это всё равно... ты, да? - говоришь ты. Тебе очень хочется уйти, но смотреть, как Каркат закатывает истерику, всё равно что смотреть на пьяную трупу, пытающуюся играть Звёзды и Полосы. Он выгибает спину, чтобы кричать прямо в потолок. - И во-вторых! Во-вторых! Ты теперь один из нас? Что абсолютно ужасно, учитывая позицию, в которой ты находишься, учитывая, что ты устроишь всего через несколько часов. Типа, по сравнению с тем, насколько безответственно ты относишься к своей божественности, страшные истории, которые рассказывают у костра, меркнут. Я знаю *точно*, что с произойдёт после сегодняшнего дня с тобой и твоим моральным кодом, и, позволь сказать тебе прямо, и то, и другое будет смыто в унитаз богом Джоном, и мне потребуются столетия, чтобы вычистить всё это дерьмо. Он подходит очень близко к тебе и тычет тебе в нос указательным пальцем. - Ты думаешь, что ты такая умная, но я раскусил твой маленький план, Вриска. И я положу этому конец, прямо, блядь, сейчас. От этих слов твоё сердце начинает бешено стучать, неожиданный порыв ветра вихрем закручивается вокруг тебя и посылает полотенце для посуды в Карката с такой силой, что тот падает назад. Каркату удаётся ухватиться за стойку в нескольких футах от тебя, он шатается и пытается восстановить дыхание. - О боже, тебе это нравится, - задыхаясь, говорит он. - Ты действительно хочешь стать долбаным чудовищем. Она промыла тебе мозги, да? Ты полностью стёр себя доктриной церкви Вриски. - Не промывали мне мозги! - говоришь ты. - Мне нравятся все эти шикарные силы, которые я получил. Я хочу оставить их. И Вриска мой друг. - И тебе не показалось, что она в конец рехнулась? Что нормальный человек сразу взял бы ноги в руки и дал бы дёру, едва она раскрыла бы свой рот? - Эм, ну, она была странной поначалу, но я от неё как бы не могу сбежать, раз она вроде как в моей голове. - Ты задумываешься на секунду. - И да, она мне очень нравится. Может быть, она немного сумасшедшая, но она забавная и весёлая, и милая. - Забавная и... так, если это не было очевидным индикатором того, что она контролирует тебя, то я уже просто не знаю. - Она не контролирует меня! Она сказала, что не может делать этого со своими последователями. Ой, упс, пожалуй, этого говорить не стоило. Каркат становится красным, как свёкла, и ты физически ощущаешь, как весь стыд испаряется из него. - Ну ни хуя себе, ты крупно вляпался. Очень, очень, очень крупно. Мне придётся вытащить тебя из этой отвратительной ситуации *немедленно*. Он начинает говорить что-то красным, но в этот раз ты готов к этому. Ты не уверен, что он собирается сказать, но ты заглушаешь его слова сразу же, как только цвет покидает его губы. Забираешь все оттенки силой одной лишь мысли. Когда они достигают твоих ушей, его слова звучат как приглушённый фоновый шум. Каркат ошарашено смотрит на тебя. - Ты что только что сделал? Ты не отвечаешь. - Нет, стоп, не отвечай. Я не собираюсь заморачиваться с вашими слабыми человеческими языками, лучше расчехлить крупный калибр сразу и вынести тебя до того, как ты научишься защищаться от... - он указывает на свой рот. - ...этого. Надеюсь, ты готов. Он делает глубокий вдох, словно собирается сдуть дом, а потом произносит что-то не на английском. И не на одном из языков, которые тебе доводилось слышать, если честно. Ты в буквальном смысле не можешь сравнить это предложение ни с одной лингвистической структурой, которые тебе когда-либо встречались. Твой разум даже не может понять, что за слово он произносит; пытаться разобрать грамматику и структуру в его голосе всё равно что пытаться набрать воду кулаками. Линия от него просто огромна. Он говорит не очень громко, в смысле, не громче, чем обычно, но проблема в том, что этот удар твои хлипкие силы просто не способны остановить. Когда ты слышишь это слово, ты ощущаешь, как молот ударят по колоколу твоей души. Ты откликаешься на всё, что он говорит, откликаешься ветром, бегущим по твоим костям, холодом, опускающимся по спине, и тоном, который пронзает твоё сердце. С леденящим ужасом ты понимаешь, что он просто произнёс твоё имя. Ты всегда думал, что тебя зовут "Джон", но это было просто нечто мелкое, что никогда не описывало то, кто ты есть. То, что произнёс Каркат, пропустило все лингвистические процессы и воззвало прямо к твоей сущности, и ты знаешь, что не сможешь сопротивляться тому, что он скажет дальше. Если он скажет тебе просто умереть, тем же самым тоном, ты без вопросов свалишься замертво. Он собирается отобрать у тебя твою божественность всего одним словом. Поэтому ты просовываешь ладонь в карман, хватаешь свои беруши и проталкиваешь их в свои уши изо всех сил. Каркат произносит что-то ещё такой очень, очень большой линией, которая тянется от края до края твоего поля зрения. Но ты ничего не слышишь. Ты позволяешь линии просто разыгрываться перед тобой, и твои уши наполняет лишь стук твоего сердца. Он моргает на тебя, когда заканчивает говорить, а потом произносит серой линией фразу, которую ты читаешь словно ноты с тетради: - Ох. Блядь. Ты тихо благодаришь того, кто изобрёл отливные беруши. Не важно, волнуется там Каркат или нет, ты не собираешься пропускать свой концерт! Тебе нужно выступить на все сто, и целая куча людей ждёт возможности послушать твою игру, верит в тебя. Это приятное тепло расплывается в твоём теле, и ты решаешь, что сейчас самое время сбежать. Ты поднимаешься в воздух, перемахиваешь через кухонную стойку. Каркат бросается к твоей лодыжке, хватает её, и тянет тебя вниз движением, похожим на удар хлыста. Ты изо всех сил лягаешь его в нос, при этом крича "Извини!", и отталкиваешься от его лица, чтобы удрать. От слишком большой скорости ты отклоняешься от курса в гостиной, поэтому опускаешься на ноги и бросаешься к двери. Твоя ладонь уже касается дверной ручки, когда ты ощущаешь ни с чем несравнимое склизкое чавканье крови на своём запястье. И крови довольно много, вообще-то, достаточно, чтобы она могла сдерживать тебя словно плотные наручники и не давать повернуть ручку. Ощущение такое, словно кто-то обернул игрушечную водную змейку вокруг твоего запястья настолько крепко, чтобы остановить циркуляцию крови. Ты оборачиваешься через плечо и смотришь назад. Каркат стоит, подняв ладонь в твою сторону, чуть согнув ноги и тяжело дыша, словно он только что пробежал марафон. Его татуировки раскрылись, через футболку и кожу блестят сияющие красные мускулы, и цепи, созданные из крови, тянутся от его запястья к твоим рукам и лодыжкам, не давая тебе двигаться. - Каркат! – кричишь ты, запаниковав. Он держит тебя действительно крепко. – Каркат, не отбирай у меня этого, мне нужно играть сегодня идеально, я не смогу сделать этого без моих сил! Линия Карката остаётся серой и читабельной, даже несмотря на твою глухоту, с присущими ей подъёмами, спадами и изгибами. - Дело... дело не в этом. Слушай, я правда... – Каркат замолкает на несколько секунд, переводит дыхание и выпрямляется. Его линия спокойна, распрямлена, она чёткая и ясная в твоих глазах. – Позволь нам умереть, Джон. - Что? Каркат, не строй из себя эмо. - Нет, я хочу сказать, позволь старым богам умереть. Мне. Вриске. И себе. Позволь нам прожить остатки того, что осталась от наших жизней, не возвращая назад мифы. Без кровавых жертвоприношений, без декаданса, без геноцида, без богов, которые сводят тебя с ума похотью. Прошлый-я заслуживал всё это, заслуживал всю эту херню за свои деяния, но не я. И не этот мир. Пожалуйста, не возвращай назад все эти сопливые культы судного дня, потому что если ты сыграешь на сегодняшнем концерте, ты именно этого и добьёшься. О чём он говорит? Ты кое-как разворачиваешься лицом к нему, пытаясь не споткнуться о кровавые цепи на твоих лодыжках. - Каркат, я не такой парень! Меня не веселит каннибализм или питьё крови, или убийство людей. В смысле, мне нравится, когда люди поют мне. Я не такой как ты! - Не имеет значения. Всё совсем по-другому, когда ты полон. Ты становишься искажённым. Короче, слушай, мне не хочется швырять тебя, и я правда сейчас не в состоянии продолжать драку с тобой, большое спасибо за неожиданно затратный трюк, который ты вынудил меня применить... Он указывает на своё запястье, от которого расходятся кровяные цепи. Неужели Каркат действительно настолько слаб? Настолько, что не может справиться даже с этим? В таком случае, Вриска явно переоценивала его. -... поэтому я буду держать тебя на месте, пока ты не пропустишь свой магнум опус или что оно там. Опять же, мне очень жаль, но тут ничего не поделаешь. Ты хочешь сказать ему "Это ужасный план". Но вместо этого ты говоришь: - Ты жалок! Каркат застывает. Ты тоже застываешь. Ух ты, это совсем не то, что ты собирался сказать, что за... - Ты даже больший неудачник, чем в прошлый раз, когда я тебя видела, и мне казалось, что ниже падать уже некуда! Должно быть, это Вриска. Привет, Вриска! Довольно странно, что ты вот так просто пользуешься моим ртом. Каркат моргает несколько раз, после чего произносит совершенно нечитабельную фразу. - Вризхкхткахсиркрет? Хиатиионтпфзезикстхщсесес. - Зигшаг... уффффф, тьфу. Горло Джона не приспособлено для такого, - говорит она, искажая твоё лицо в гримасу, которая в твоём случае, скорее всего, выглядит неубедительно. – Давно не виделись, Каркат! Я подумала, что мне стоит вмешаться в ваш спор, потому что Джон очень хочет сыграть на своём концерте, и я не могу поверить в то, что ты не даёшь ему это сделать! Вообще-то, я в ужасе от одной мысли о том, что ты пытаешься лишить Джона его грёз. Каркат ничего не произносит, просто прищуривается. - В любом случае, я собираюсь заставить тебя позволить ему уйти прямо сейчас, и мне даже не придётся тебя соблазнять! Ты всегда питал слабость к этому, так что я не думаю, что это будет честно. Только посмотри на меня, такую честную и действующую на твоём уровне, - говорит Вриска через тебя. Ты слышишь, как твой голос произносит слова, ощущаешь движение рта, но это не ты. И это не твой цвет, это что-то среднее между твоим синим и синим Вриски. – Итак, поехали: если ты остановишь его сейчас и не даешь ему сыграть на этом концерте, кое-кто будет очень, очень на тебя зол! Ты не дашь её брату сыграть на концерте, который имеет ключевое значение для его жизни? Боже, мне бы не хотелось узнать, на что способно торнадо гнева разъярённой Джейд! Ты читаешь ответ по его губам, он произносит его очень внятно. - Это не важно. - Но ведь ещё как важно, маленький слабый бог. Маленький бог, который опустился до проблем смертных. Ты никогда не умел грамотно использовать то, что было в твоих руках, верно? Ты всегда был худшим из нас, ты знаешь это. Тем, кто становился жертвой эмоций, силы и всевозможных вещей, которые вынуждали тебя действовать и вызывали кучу смертей! Ты был таким слабым, таким, таким, таким ничтожным, и я вижу, что ты совершенно не изменился. И из-за этого, Каркат, из-за того, что ты настолько слаб... Ты будешь безоговорочно слушаться Харли во всём, верно? Я видела, как ты на неё смотришь, и такие взгляды не по моей части. Очень жаль, что она не пойдёт с тобой на свидание, верно? Очень жаль, что взгляд, с которым она на тебя взирает - идеальное воплощение того, богиней чего я являюсь. Ты видишь, как он кричит "Заткнись!", и линия его слова настолько толстая и красная, насколько он может её сделать, используя английский. - Суть в том, - говорит Вриска. – Что Мисс Харли не станет тебя слушать, когда ты ей скажешь, что Джон в сговоре с мёртвой богиней, и именно поэтому ты не дал её дорогому брату выступить! Она решит, что ты свихнулся. Она тут же бросит тебя. Она тебе не доверяет. Потому что, будь уверен, твой блестящий характер – это последнее, ради чего она стала бы оставаться с тобой! Тебе надо будет показать мне свои трюки как-нибудь, потому что я на самом деле потрясена тем, насколько ты хорошо обращаешься со своим телом, раз тебе удалось удерживать рядом с собой такую прекрасную девчонку. Вриска смеётся. Её смех громче и полнее того смеха, которым ты когда-либо смеялся, и он устраивает твоим лёгким изрядную встряску. Ты задаёшься вопросом, правда ли всё то, что она сказала. В некотором смысле, вполне логично, что Джейд могла бы держать его только ради развлечения – они много спорят, и, скорее всего, она не хочет серьёзных отношений после расставания с её драгоценным Дейвом Страйдером. Но она добрая. Добрая от природы и очень милая, и тебе не кажется, что твоя сестра могла бы использовать кого-нибудь таким образом. Разумеется, вряд ли она по уши втрескалась в него (кто вообще может в кого-нибудь настолько влюбиться спустя всего месяц? Господи, Каркат, соберись, мужик), но, скорее всего, в какой-то степени он ей нравится. Он опускает ладонь, его глаза широко раскрыты, изображая поражение. Вриска активирует твои силы ветра, сдувает кровь с твоих запястий и лодыжек, разбрызгивая её по гостиной. Да какого чёрта, Вриска, её же потом невозможно будет отмыть. - Я убью тебя вновь, - говорит он, спокойным серым голосом. – Даже если это убьёт и меня тоже. Я закончу долбаную работу, которую Терези, судя по всему, закончить не смогла. Я сделаю это прямо сейчас. Я смогу сразиться с тобой, вырвать эти ушные затычки и послать тебя в забвение всего четырьмя словами. Будь уверена, я сделаю это. - Не сделаешь, - отвечает она. На твоём лице расплывается ухмылка. – Прошлый ты мог бы сделать это, но настоящий ты? Слаб. Ничтожен. Раб человеческой девчонки, которая не любит тебя в ответ, раб переоценённых моральных принципов и законов, которые прошлый ты просто игнорировал. Слова Вриски задевают его. Ты видишь, как он ссутуливается, его голова повисает, волосы закрывают глаза. Ты смотришь, как он тяжело дышит, настолько тяжело, что его плечи заметно двигаются, а потом поднимает руку и указывает на дверь. Он наконец-то, наконец-то позволяет тебе пойти сыграть на концерте, о чём ты мечтал всю свою жизнь. Он хочет, чтобы ты ушёл. Ты так и делаешь. ********* Ты выбрасываешь всё это из головы из-за того, насколько ветрено ты себя чувствуешь. В соборе установлены телевизионные камеры – большие, подвижные, на подъёмниках – которые, скорее всего, сделают великолепные крупные планы твоего лица в высоком качестве. Твой папа будет так горд, когда увидит тебя по телевизору, и твои друзья, которые не смогли приехать, и твои странные дальние родственники, с которыми ты никогда не общаешься. Ты забыл, на каком канале будут транслировать концерт. Несомненно, на нескольких сразу. Тебе не особенно хочется разговаривать с другими музыкантами до начала концерта. Вообще-то, у тебя такое ощущение, что раскрыть рот будет стоить огромного усилия! Словно тебе тяжело заставить твоё тело подчиняться тебе. Скорее всего, это из-за многочисленных "удачи!", которые ты слышишь от музыкантов. Разумеется, ты благодаришь их за пожелания, но ты предпочитаешь молчать в предконцертном восторге. Тебе нравится, как расплывается в твоей душе тепло от всех этих восхитительных верований в тебя. Филармонический оркестр и хор выходят на сцену под бурные аплодисменты, гремящие в соборе. После того как оркестр настраивается, ты неторопливо идёшь по проходу к клавиатуре своего органа. Ты не можешь поверить в то, что не ощущаешь ни капли страха. У тебя такое ощущение, что это твоя судьба. Директор оркестра поднимается на подиум, коротко пересказывает сюжет апокалипсиса этого переосмысления "Книги за Семью Печатями", и поднимает палочку. Ты опускаешь руки над клавишами, вдыхаешь одновременно с ним и начинаешь играть. Медленная нота, два такта, две педали. Наращивание в G, медленное падение, снова замедление, быстрый фрагмент, падение темпа: ба-ду-ДУХ! Снова падение, медленный темп, тридцать шесть, шестнадцать, восемь, восемь, восемь, аподражура, дам-дам. Вслед за дирижёрской палочкой, повышение тона, та часть, где ты делаешь свою линию атласно-тёмной, используешь её для следующей триоли. Спустя всего несколько секунд после начала твоего самого первого соло ты начинаешь ощущать это. Большая часть исходит от публики, собравшейся в гремящем соборе, восторгающейся твоим праведным звуком, отдающимся эхом от высокого потолка. Ты чувствуешь веру, восторг, даже капельку страха, когда твоё фортиссимо нарастает перед первой хоровой секцией. Ты не можешь сдержаться от ухмылки от всех этих чувств, закипающих в твоём сердце. Тебе особенно нравится страх в твоём звуке, но это довольно странная мысль, и ты выбрасываешь её из головы и просто наслаждаешься сиянием, которое придаёт тебе вся эта вера в целом. За тобой уж точно наблюдает много народу, верно? Ух ты, ощущение будет тем лучше, чем дальше ты будешь играть! Когда оркестр начинает играть вместе с тобой, ты ощущаешь чуть больше этой веры, наполняющей тебя. Скорее всего, это помогает тебе добавить сопровождение к твоей основной теме, придавая ей глубину, вовлекая смертных в мелодию чуть больше. Дальше идёт длинная пауза, которую заполняют виолончели, где мелодия становится слишком неровной на твой вкус. Ты заглушаешь линии виолончелей, делаешь их невозможно резкими для собора, и упиваешься восторгом публики, которая слушает и смотрит на вас. Люди, которые смотрят концерт по телевизору и слушают по радио, наконец-то достигают тебя. Ты ощущаешь своего папу среди них, где-то там, со всей его гордостью за тебя, но он смешивается в тебе вместе с тысячью других верующих, с их едва уловимой гордостью и верой от прослушивания твоей игры на концерте. Когда тебе приходится отдыхать, позволяя хору петь в одиночку, ты начинаешь сильно нервничать из-за того, что делает твоё тело. Ты не хочешь ощущать биение своего сердца, ты не хочешь, чтобы у тебя были ноги, руки, кожа или вообще что бы то ни было, ты хочешь просто слиться с музыкой, хочешь влететь в звук, хочешь играть до тех пор, пока у тебя не отвалятся пальцы. Во время антракта ты решаешь не покидать клавиатуры. Тебе кажется, что ты не мог бы заставить себя идти, если бы встал прямо сейчас. Ты видишь Карката и Джейд на скамье справа от тебя. Каркат запрокинул голову на спинку скамьи, словно он заснул от переутомления, и никто не потрудился его разбудить. Джейд машет тебе рукой, и тебе требуется колоссальное усилие воли, чтобы заставить мясной мешок своего тела помахать ей в ответ. Когда начинается вторая часть, когда люди снова с нетерпением ждут твоей игры, ощущение становится почти невыносимым. Ты чувствуешь себя как молния, когда играешь, ощущаешь себя огнём и дождём, и бурными волнами океана, и ты далеко не сразу замечаешь, что играешь не совсем то, что играют твои руки. Ты просто думаешь о музыке, которую тебе нужно исполнить, и создаёшь свою синюю-синюю линию с нужными частями, пока твои дурацкие пальцы смертного тела постоянно спотыкаются на ровном месте. Где-то на задворках твоего разума гуляет смутная мысль "надеюсь, никто не заметит, что я делаю", но её заглушают яркие цвета, звуки и контроль, плывущие перед твоими глазами. К этому моменту даже притворная игра становится формальностью. Ты мог бы исполнить эту мелодию в одиночку, если бы захотел. Все её части, всё хоровое пение, весь оркестр – всего лишь думая об этом. Когда наступает финал, великолепное единение между хором, оркестром и тобой, вера в твоё произведение становится ошеломительной. Ты захватил внимание каждого человека из аудитории, скорее всего, благодаря тому, как ты изменяешь произведение, делая его совершенным. Ты больше не желаешь человеческих ошибок. Ты не желаешь ничего, кроме фейерверка божественности в твоей душе. Для всего остального больше нет места. Ты совсем не видишь, когда играешь последнюю ноту, твои мысли и воля работают на автопилоте после столь многих недель репетиции. У тебя плывёт в глазах от белого шума, дыхания оттенков сепии, цветов всех, кто находится в соборе, ветра в твоих волосах, который ты призвал. Твои поклонники встают и аплодируют... - Джон, - шепчешь ты. Ах да, ты забыл, что у тебя есть рот. – Джон. Встань. Ты должен поклониться. Ты забыл, как это делается. С телами так трудно. Вриска перехватывает контроль над ним для тебя и делает все действия, которые ты репетировал, вызывая финальную волну аплодисментов. ТЫ не хочешь ощущать ничего физического, не хочешь иметь никакого отношения к этому, и твои ступни так неприятно болят, когда Вриска начинает выводить тебя из-за клавиатуры вместе с остальной частью оркестра. Твоя голова постоянно заваливается назад, глаза закрыты, по твоему телу течёт исступлённое, невыносимо горячее ощущение. Довольно забавно, как Вриске приходится постоянно ставить тебя прямо. Тебе хотелось бы, чтобы она просто позволила тебе уйти. Вриска начинает выходить из церкви. Ты чувствуешь, как в небе над тобой собираются облака. Ты чувствуешь каждую каплю испарины, которую ты собираешь над Сиэтлом. Ты чувствуешь эхо грома, линии глубокого тёмно-фиолетового цвета, которые ты создаёшь где-то далеко. Когда ты чувствуешь прохладный бриз на своём лице, выйдя на лестницу перед главным входом, ты начинаешь смеяться. Или это Вриска начинает смеяться? Какая разница. Ты переполнен счастьем, весельем, всеми надеждами и мечтами каждого, кто слушал тебя. ТЫ хочешь взорваться от ощущений, исчезнуть в наслаждении, помочь всем, кто помог тебе зайти так далеко. И она здесь. Вриска здесь, она живая, и она в твоей голове, и ты чувствуешь каждый дюйм её улыбки и смеха в мире вокруг тебя, тысячи волн в воздухе цвета сепии, проносящиеся через твои волосы и сочащиеся через твои губы, и текущие по твоему рту, пока ты всё продолжаешь и продолжаешь смеяться. И ты хватаешь себя, своё тело (такое маловажное), пытаешься удержать себя на земле, чтобы ты мог сказать всего одну вещь, прежде чем ты станешь большим. Прежде чем ты наконец-то превратишься в нечто, о чём ты жаждал всю свою жизнь, но никогда не подозревал об этом. - Вриска, - говоришь ты, и это так мучительно делать. – Ты можешь забрать моё тело. Оно всегда было твоим. Мне оно больше не нужно. Ты не ждёшь ответа. Ты вырываешься из своей кожи, словно водяной пар. Вриска заполняет пространство, в котором ты был, её разум и характер захватывает твоё старое тело. Ты поднимаешь Вриску в воздух своим ветром, и она всё продолжает и продолжает смеяться твоим голосом, и ты ощущаешь каждую вибрацию её горла в воздухе твоего быстро растущего нового тела, ощущаешь её восторг, словно он твой собственный. Он и есть твой собственный! Ты тоже чувствуешь себя великолепно! Ты чувствуешь себя потрясающе, завершённым, более целостным, чем когда-либо за всю свою жизнь. Ты "слышишь" что-то внизу, что-то громкое и древнее. Ты даже не столько слышишь, сколько ощущаешь это в своих щупальцах ветра, чувствуешь, как голос Карката ударяет тебя странными вибрациями. Ты хочешь разобрать его на части, осмотреть и отправить его обратно Каркату. Но потом Вриска начинает говорить, и, боже, это даже лучше. Ты не можешь слышать её без ушей, но ты ощущаешь её слова в самом себе. Ты никогда не думал, что пребывание в чьём-то рту, ощущение того, как тебя проталкивают через человеческие лёгкие и используют с конкретной целью, может вызывать у тебя такую радость. Ты чувствуешь лёгкость, протекая через неё, словно весь мир создан из солнечного света и тепла. - Хорошая попытка, Каркат! – кричит она через тебя, и когда она выдыхает тобой... чёрт, ты никогда в жизни не представлял себе ничего подобного. – Но Джон тебя не слышит! Он больше не состоит из плоти и крови! Он стал штормом! Джон – моё могущество и мой чемпион, и он божество, избранное самой Госпожой Удачей! Всего хорошего, лошары! Вриска вытягивает руку, и ты закручиваешься вихрем вокруг неё, поднимаешь всё выше, всё дальше в эпицентр, пока ты продолжаешь и продолжаешь расти и вращаться тёмной и длинной полосой по всему горизонту. И ты ощущаешь экстаз, ощущаешь энергию молний, прокатывающимся по твоим облакам, ощущаешь полноту, когда дождь быстро собирается и начинает капать тёплыми каплями с твоего существа. И Вриска, Вриска, твоя Вриска, тебе так хорошо от того, что она вдыхает тебя, обнимает саму себя, словно хочет обнять тебя, и ты продолжаешь и продолжаешь кружиться вместе с ней в центре, в месте, где она всегда должна быть. - Джон, мой Джон, - шепчет она посреди своего триумфального смеха. Она такая тихая в твоём ревущем сером, но ты всё равно чувствуешь её. – Мы сделали это! Я знала, что у тебя получится! Я так рада, мы устроим этому новому миру шоу, которое они надолго запомнят. Мы всё сделаем гораздо лучше, ты и я! Это болото мирской жизни даже не узнает, что их ударило. Мы всё перестроим с нуля, сделаем хорошо, сделаем правильно, только ты и я. Ты не можешь удержаться от того, чтобы не пролить своё счастье с небес. По всему твоему существу начинают скользить молнии, отовсюду доносятся раскаты грома. Порывы и вихри ветра, циклоны и разряды электричества опускаются на море и город, когда ты смеёшься со всей своей мощью, и там, где они касаются земли, твоё счастье обрушивается на мир. Твоё имя Джон Эгберт: Бог Штормов, Ветров и Звука. И ты наконец-то стал тем, кем всегда должен был быть. _____________________________________ Примечание автора: Не волнуйтесь, впереди ещё одна история. К сожалению, вам придётся прочитать все остальные части серии Тёмный Мир, чтобы понять, что там происходит (это будет что-то вроде сверхъестественной игры в предательскую горячую картошку на восьмерых). Если вы начали читать с этой истории, я советую вам пойти в следующем порядке: Джон – Джейд – Роуз – Дейв Но не позволяйте Автору говорить вам, что и как читать. Не торопитесь! У меня уже продумано начало и конец последнего фика серии, но мне потребуется пара месяцев, чтобы отшлифовать середину, прежде чем я начну писать. Спасибо за чтение (и за превосходные комментарии, серьёзно, я никогда не видела лучшей серии комментариев). ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ: Арт на Tumblr (http://oxfordroulette.tumblr.com/post/122061919617/john-egbert-and-the-fall-of-man-is-now-finished) AU, в которой Джон ИЗНАЧАЛЬНО бог, а Вриска человек.( http://oxfordroulette.tumblr.com/post/122906615932/vriska-serket-and-the-double-ironic-twist-meta)