Надвое

Табунники в гневе. Удар за ударом — копытами в круп, кулаками под дых… Ах, подлая Кнарра, красавица Кнарра! Ну что, не хватало тебе племенных? У нас в табунах так решалось от века: раз низший, на девочек и не смотри — Останешься мерином или калекой. Да, выбор роскошный… Что выберешь, Трий? В галоп — через луга закатную бронзу, взбивая копытами комья земли, И в спину несётся проклятие Бронса: «У нас в табуне нет твоих кобылиц!», И сердце колотится резче и чаще, с галопа — на рысь, а потом и на шаг: Ведь здесь, в заповедной спасительной чаще живёт обезумевший спившийся маг. Ну вот и нарвался: злокозненный старец заклятье швырнул в пару тысяч УМЕ — И круп мой и тело раздельными стали, и тонет сознанье в спасительной тьме. Очнулся. Встаю — и лечу, словно с горки, коленями, мордой и брюхом в траву: И как они ходят на этих… подпорках — четыре-то всяко надёжнее двух? А мне бы с колен приподняться вначале, а лучше — добыть где-нибудь батожок, Но трое подходят — два дядьки с мечами и кто-то, кого запихнули в мешок. Ах, вы нападать? Ну, тогда получите — сейчас не война, чтобы брать меня в плен! Спаситель… Какой, к мракобесам, спаситель, когда я с трудом поднимаюсь с колен? И как её звать — человечица? Самка? Нет, вроде бы людка? Ведь знал, но забыл. Она ж племенная, раз выросла в замке — небось, поноровистей наших кобыл! Ишь, как вдохновенно сверкает глазами — движенья резки, торопливая речь… Ну, к дяде так к дяде. Ну, в замок так в замок. С кобылами спорить — себя не беречь. Да, в городе странно для жителей леса, мне к этой толпе не привыкнуть вовек. А имя у людки красивое — Лесса: как зяблика песня в весенней листве. И замок чудесен — сияет на солнце, вздымаясь над городом белой скалой, И Лесса сияет, щебечет, смеётся — от этого как-то на сердце тепло. А в замке прохладно, спокойно и чинно, навытяжку слуги стоят у дверей, И лестница вверх, а по стенам картины — глаза бы прикрыть да бежать поскорей: Не дамы в мехах, не властителей лица — сплошь нечисть и нежить да крови с лихвой. У девочки явно талант живописца: вон эльф, хоть и дохлый, висит как живой. Вот зал, и на троне беседуют двое — поди догадайся, который король: Похожи, одежда простого покроя… А, «дядя», понятно. А кто же второй? Ого, архимаг! Имя грустное — Верес, неспешные жесты, внимательный взгляд. Сказал — расколдует, но беглого зверя (по-честному — мой отделившийся зад) Придётся найти и доставить, поскольку нельзя прирастить чужеродную часть. Найдут, говорит, за неделю — король-то награду назначил, отнюдь не скупясь. Пока погуляй, говорит, по столице, здесь солнечно, ветер морской — хорошо! Мол, новые здания, новые лица, опять же — красотки… Ну, я и пошёл. — Эй, ты! А ведь видел я этого типа — буквально с утра, на одной из картин, Он был с плавниками, в хламиде из тины, обрюзгший… И, как и сейчас — не один. Похож, безусловно, но жизнь — не картина: здесь канцлер надменен, суров, круглолиц, И стая приспешников рявкает в спину: «У нас в табуне нет твоих кобылиц! Чужак, убирайся из города, или к утру тебя вынесут в лес по частям!» Тут ярость и гордость мне разум затмили. Я первым напал. Я всегда был упрям. Прошёл в табуне я суровую школу — кто в глаз получил, кто подковой под дых, Вернулся я ночью, в крови, полуголый, но как я уделал их — всех пятерых! Обмыть бы мне раны да выспаться вволю — и буду как новый… Но нет, не судьба: Врывается Лесса: «Да что с тобой? Больно?», бедлам, набежала служанок толпа, Бинтами всего обмотали, одели, умыли — герой-избавитель, ну-ну! В момент чародея подняли с постели, тот тоже заохал — и мне подмигнул. А Лесса хлопочет, заботится… Странно — совсем мне не хочется что-то менять. Пока я в постели залечивал раны, крестьяне во двор притащили коня. Ишь, как выступает презрительно-гордо, на шумное сборище глазом кося! Табунником был я не первого сорта, да что там — последним… А конь удался. Ну здравствуй, вторая моя половина, точнее — мой круп, а честнее — мой зад! И маг, и король любопытством томимы, а Лесса вздыхает. И прячет глаза. Я молод, здоров, не урод, не калека, угрозы бандитов видал я в гробу, Но если останусь с тобой — человеком, то мне никогда не вернуться в табун. Твой бывший спаситель, твой нынешний пленник готов заплатить эту цену. Ну что ж — Скажу, отрезая пути к отступленью: «Увы, но не тот. Ну совсем не похож».