How long must I wait for you to come back again

Ливень не прекращается уже третьи сутки. Метеорологи сходят с ума от получаемых ими данных, сектанты кричат о конце света, люди готовятся чуть ли не ко всемирному потопу. Галахад в промокшем насквозь костюме стоит во дворе базы Кингсмен и ждёт, когда из леса вернутся бегущие кросс кандидаты. Можно было бы подождать их внутри, но он слишком любит дождь. И слишком не хочет видеть Артура. Вымотанные и такие же вымокшие дети возвращаются, уложившись в заданное время, и молча ждут дальнейших указаний. Галахад смотрит на них и ещё раз убеждается — дети. Умные, выдрессированные, способные, но дети. От их действий никогда не зависела судьба всего мира, они не теряли любимых людей, не разочаровывались в мироздании, не успели понять, что этот мир проклят. Галахад пытается представить, что через полгода назовёт одного из них Мерлином, и не может. А ведь Артур говорил, что он не справится. Галахад не хочет думать об Артуре. — Идите в душ и приведите себя в порядок, через час у вас лекция. Если кто-нибудь простынет, тут же отправится домой: нам не нужны агенты со слабым иммунитетом. И не забудьте о своих собаках, о них тоже нужно позаботиться. Разойтись. Кандидаты хватают собак на руки и из последних сил бегут в казарму, каждый мечтает поскорее оказаться под горячей водой. Галахад думает о том, что было бы неплохо отправить их на недельку в лес: избавить от ощущения, будто блага цивилизации всегда будут рядом. «Дождь включается и выключается», — вспоминается услышанная где-то фраза. Друг за другом сверкают три яркие молнии, и грохочет гром. Галахад совершенно не по-джентльменски засовывает руки в карманы и идёт в больничное крыло. *** У Эггзи на ногах ролики, Мерлин обнимает его со спины за талию и толкает вперед, задавая направление. Они проходят мимо заполненной водой комнаты с прозрачными стенами. Внутри тонет Аманда, ей нечем дышать, она задыхается, широко открывает рот в безмолвном крике, вдыхает воду и бьётся в агонии. Эггзи практически чувствует, как горят от ледяной воды её лёгкие. Наконец, она затихает, так и замирает с открытыми глазами и перекошенным ртом, её тело медленно опускается на дно. — Это неправда, — говорит Мерлин, а Эггзи смотрит, как к Аманде подплывают рыбы и начинают объедать её лицо. Сперва они выдавливают мягкие глаза, оставляя гладкие пустые глазницы, а потом переходят на губы и уши. — Аманда сейчас в Берлине, с ней всё хорошо. Аманда в Берлине, Эггзи вспоминает, как она угощала его пивом, когда его занесло в Германию, и смеялась над их лицами, пока они думали, что она мертва. Стены становятся матовыми. Мерлин катит Эггзи дальше, и у них на пути появляется Чарли. Тот презрительно ухмыляется и нажимает на огромную клавишу «Enter» во всю стену. Шрам на его шее начинает набухать, гноиться. Всё происходит, как в замедленной съёмке: волна уродливого оранжевого цвета распространяется от шрама до корней волос и сменяется красной. Эггзи смотрит, как надувается голова Чарли, как один за другим лопаются сосуды в его глазах и из них начинает идти кровь. Потом кровь льётся из ушей, а голова становится всё больше и больше, и вот она уже похожа на разваливающуюся мозаику. Мгновение, и пазлы — кусочки лица Чарли — разлетаются по всему коридору, прилипают к потолку и стенам, а тело, ещё не осознавшее потери, продолжает стоять, заканчиваясь изуродованной шеей. — Чарли жив, всё хорошо, — шепчет Мерлин, а обезглавленное тело падает прямо на них. Чарли жив, и Эггзи вспоминает, как они нашли его, забившегося в угол в центральной зале бункера Валентайна. Вспоминает, как Чарли рассказал, что вырезал вживлённую пластину, потому что он выше рабского клейма. Эггзи вспоминает, как они набили друг другу морды, вернувшись в Лондон, а потом напились, отыскав уцелевший винный магазин. Тело Чарли осенними листьями осыпается в его руках, и такие же листья падают с потолка и стен. Мерлин катит Эггзи дальше, и они натыкаются на обезображенное тело Рокси. Та лежит посреди коридора в луже собственной крови, а кровь продолжает течь, она пузырится у Рокси во рту, когда та пытается что-то сказать. Из последних сил она выдергивает нож из своей груди и втыкает его прямо в сердце. — Тише, тише, с Роксаной всё хорошо, — руки Мерлина крепко сжимают плечи Эггзи, и он вспоминает, как дышать. — Ты же вытащил её, вспоминай, она отделалась шрамом и переломом. Эггзи действительно вспоминает, как пропал с радаров сигнал Рокси, которую он тогда страховал, и как бросился в подземную лабораторию, где она работала под прикрытием. Эггзи вспоминает, как нашёл окровавленную Рокси и как без раздумий застрелил ублюдка, занёсшего нож для последнего удара. Вспоминает, как вытащил её на руках, а потом ещё неделю не отходил от неё в больничном крыле. Мерлин катит Эггзи дальше, и перед ними крутой спуск. Мерлин толкает его вниз, и Эггзи оборачивается, потому что больше не чувствует рук у себя на талии, но Мерлина нигде нет. Эггзи не удерживает равновесие и падает, катится вниз по бесконечному спуску, а потом теряет сознание. Он приходит в себя в каком-то подвале, его руки связаны и заведены за голову, а ноги закованы в кандалы. Эггзи чувствует, что сломаны четыре ребра и правое запястье, он почти уверен, что у него сотрясение мозга. Эггзи знает, что он тут уже неделю, и что осталось ему недолго. Мерлин приходит, когда Эггзи уже готов сдаться. Он словно появляется из ниоткуда и сразу убивает двух охранников, а потом кидается к Эггзи, высвобождает руки, целует и клянётся убить, если Эггзи ещё раз так попадется. Эггзи очень силится сказать, что пришёл ещё один охранник, но он не пил уже три дня и не может даже хрипеть. Выстрелы раздаются совершенно беззвучно, Мерлин падает на Эггзи, и тот чувствует, как по его ногам стекает чужая кровь. Рядом нет никого, кто сказал бы, что это неправда. Тишина оглушает. Галахад просыпается. Начинается очередной бессмысленный день, за который ничего не изменится. *** Свободное от занятий время Галахад проводит в тренажёрном зале. Если Галахад в тренажёрном зале, его нельзя трогать. Два простых правила, с которыми мирится даже Артур. Прошлое спортивного гимнаста как ничто другое помогает отвлечься от назойливых мыслей. Больше всего Галахад любит брусья: для них требуется предельная концентрация. Он крутит вертушки, делает махи и повороты, кувыркается, делает сальто вперёд и назад, подолгу стоит на руках. Галахад игнорирует все советы и рекомендации по подходам, что когда-либо слышал, он соскакивает, лишь когда уже не чувствует рук от усталости. И тут же ложится качать пресс, а потом идёт на кольца, и сразу же замирает в положение «самолёт» на минуту. Раньше Галахад приходил в зал к своим снарядам, чтобы сбросить напряжение после миссий, и уже тогда Гавейн шутил, что, если дела у них пойдут плохо, они просто пошлют его на коммерческие соревнования с большим призовым фондом. Увидь Гавейн его сейчас, он был бы спокоен за их безбедное существование, но он больше не спускается в зал, когда тут Галахад. Никто не спускается. Галахад выполняет перелёт махом назад с контр-сальто назад, соскакивает с перекладины на маты и идёт в душ. Через полчаса он уходит читать лекцию о маскировке кандидатам. *** Мерлин — последний, кого видит Эггзи перед сном, и первый, кого он видит, просыпаясь. Это было бы счастьем, вот только грудь Мерлина мерно поднимается и опускается лишь благодаря аппарату искусственной вентиляции лёгких, а глаза его закрыты. Эггзи живёт в палате уже месяц. Хотя живёт — это сильно сказано; целый день Эггзи гоняет кандидатов или торчит в тренажёрном зале, сюда он приходит лишь на ночь: так тяжело видеть неподвижного и молчащего Мерлина. Поэтому, собираясь к кандидатам или укладываясь спать, Эггзи говорит сам, говорит без остановки, чтобы заглушить давящую тишину: — Артур потребовал, чтобы я вернулся к работе, хотя я не понимаю, как он может чего-то требовать, после того как именно тебя отправил спасать меня. Мало того, что ты был лично заинтересован, так ещё ты полгода не работал в поле. А он, кажется, не понимает, почему я не хочу с ним общаться больше необходимого. В общем, будь координатором ты, ничего бы не произошло, но у Мордреда какое-то альтернативное видение мира, так что сегодня я ночую тут на вполне законных основаниях. Повязку снимут через пару дней, не переживай, да и почти не болит, но чёрта с два я ещё отправлюсь на задание с Мордредом, ага. — Слушай, ты не можешь просто взять и откинуться в этой палате, ты ведь так и не сказал, как тебя зовут на самом деле. Я понимаю, что и Гарри не знает, и никто не знает, и вообще у тебя секретов больше, чем у Ватикана, но твою же мать, Мерлин, я теперь отвечаю за подготовку кандидатов, раз не работаю в поле, и ведь кто-то из них станет Мерлином. И как мне вас различать в мыслях, ну и вообще? — Ты прикинь, они все шестеро справились с парашютом! Чёрт, вот бы ты это видел! Никогда не встречал такой крутой командной работы, их хоть всех бери! А мне теперь что-то ещё придумывать. Такое чувство, что эти и испытание поездом пройдут. Знаешь, а отправлю-ка я их без денег и документов поодиночке в разные страны, посмотрим, как выберутся. Точно! Ты гений, Мерлин. — Рокс решила стать координатором. Она словила пулю — я уверен, что из-за Мордреда, но она молчит — и внезапно поняла, что по эту сторону экрана ей нравится больше. Жаль, что ты не с нами, ты бы точно её классно обучил. Но я был у неё, пока она вела Гавейна по симулятору — выходит здорово. Как только закончу с кандидатами, вернусь к полевой работе, уж с Рокси-то мы горы свернём, это точно. — Смотри, что я принёс: словарь английских имён. Учти, ты просто обязан очнуться, когда я назову твоё настоящее имя. — Мерлин, ты не поверишь. Ну, я говорил, что пятеро выдержало испытание поездом, так Артуру это всё надоело, и он сказал переходить к собакам. И что ты думаешь, трое справились, вообще без колебаний. Тогда Гарри, то есть Артур, да, заперся с какой-то книжкой про рыцарей круглого стола, потом вернулся и сказал, что никто из них не может быть Мерлином, так как это нечестно, и теперь они Гарет, Уриенс и Гвиневра. Типа, старый Артур ушёл, теперь новые порядки, и почему бы не брать с запасом, все дела. Тебе лучше очнуться, а то совсем не узнаешь агентство. — Мерлин, я скучаю. Ужасно скучаю. — Меня не будет пару месяцев, не теряй, ладно? Я теперь Джон Темпос, бывший подающий большие надежды гимнаст, карьеру которого погубили выпивка и девчонки. Большой спорт мне уже не светит, но я теперь буду тренировать маленьких чемпионов. И заодно следить за вторым тренером, которого подозревают в связях с ИГИЛ. Ставлю сотку, это Гавейн разнюхал, он давно мечтал. Он ещё и подстраховывать меня будет. Но ты не переживай, Рокси — классный координатор, почти как ты. И мы с ней тоже на одной волне. Не скучай. — Двигайся, с моей простреленной ногой стоять нельзя. Связи подтвердились, и я, кстати, предотвратил теракт. Так что ты мной гордись, а я пока посплю, устал жутко. Эггзи скидывает кроссовки и ложится рядом с Мерлином. Переплетает пальцы правой руки с пальцами Мерлина, а левую руку кладёт себе на щёку. Если закрыть глаза, можно представить, что это ладонь Мерлина, что это его большой палец очерчивает скулу, его ногти чуть царапают кожу за ухом и перебирают короткие волосы. Мерлин теперь дышит сам, и врачи говорят, что это хороший знак, но никаких изменений не наблюдается. Однако ночью можно представить, что тот просто спит. Эггзи так и делает. Только тут он и становится самим собой, а не притворяется идеальным Галахадом. Только тут он позволяет себе чувствовать и верить, что Мерлин очнётся. — Спокойной ночи, Мерлин. Эггзи думает, что, должно быть, его чересчур накачали обезболивающим, потому что, уже проваливаясь в сон, он слышит хриплый и едва различимый шёпот: — Марко. Меня зовут Марко.