***
— Убит воспитанник в стенах собственного дома, дома, где ему была обещана безопасность и уют — у нас нет ни малейшего права на ошибку. Поэтому именно ты должен взять на себя руководство над расследованием, — голос директора звучал глухо, интонации отсутствовали, глаза потеряно блуждали по помещению. — У тебя достаточно опыта, и твоё имя уже расценивается как высшая сила в борьбе с преступностью. Мы должны как можно скорее найти убийцу, иначе под вопрос ставится безопасность каждого из воспитанников. Это катастрофа, которую я не смог предвидеть. Я не смог, — бессмысленно повторил он, как бы пробуя эти страшные слова, эту отраву, на вкус. Глаза остановились и выжидательно устремились в сторону сутулой спины в белой футболке и копошащихся в чём-то рук; затем мелькнули тонкие пальцы, довольно нелепо запихнувшие фантик из-под конфеты в карман синих джинсов, и тут же снова скрылись из виду. Послышался невозмутимый голос: — Учитывая тот факт, что охрана дома Вамми в данный момент усилена в десятки раз и под пристальным наблюдением находится каждый из нас, я могу уверить тебя, что вероятность последующего убийства крайне низка, менее 1%. Больше убийств не будет, Ватари, — чёрная лохматая макушка отвернулась от созерцания хаотичных действий за окном кабинета директора, и огромные чёрные глаза встретились с грустными, вымученными глазами старика. Затем снова рассеянно вернулись к окну, и уже вторая нога — с виду, впрочем, не очень удобно — устроилась на директорском подоконнике. — Мы не можем исключать даже такую мизерную вероятность, — наконец произнёс старик. — Я и представить не могу, кем нужно быть, чтобы совершить такое в стенах собственного дома — безумцем или хладнокровным злом в личине человека? Я за всю ночь так и не сомкнул глаз, потому что перед взором одно за другим выступали лица воспитанников, своими недетскими голосами вопрошающие: «Как думаешь, может это я? Угадай-ка, Ватари, время идёт!» Господи. Лишь бы это было несчастным случаем, чьей-то чудовищной ошибкой, иначе я не знаю, смогу ли я вынести правду. На лбу Ватари проступила болезненная морщинка, пока плохо слушающиеся руки массировали виски. Выглядел он этим пасмурным утром старее, чем обычно. — Чужая душа — потёмки, Ватари. Так говорят, и говорят верно. Доверие — очень опасная вещь, и плата за неё порой бывает слишком высока. Я отказываюсь платить, поэтому я допускаю любую возможность; я даже почти наверняка уверен, что убийство было тщательно спланировано. Впрочем, — Л мягко соскочил с подоконника, убрал руки в карманы и направился к двери, — не будем спешить с выводами, пока не получим всех результатов судебно-медицинской экспертизы. Я найду убийцу Ниа и готов сотрудничать с Хэмпширской полицией. Только, пожалуйста, отошли половину команды домой — мне не нужно столько бесполезных людей, мешающихся под ногами. Ватари благодарно улыбнулся в сутулую спину своего любимого воспитанника. Затем добавил: — Я слышал, в их отделе очень сильно почитается дружелюбие. Веселья ради, у них даже имеется некая система накопления баллов за открытое проявление дружеских чувств, которые потом можно обменять на небольшие бонусы к зарплате, — увидев настороженные глаза Л, старик хотел было улыбнуться, хоть немного, хоть криво, хоть краешком губ; но мышцы лица окаменели, не слушались, не понимали уместности улыбки, и прозвучавшая фраза очень глупо и неловко вписалась в обстановку кабинета на фоне унылых глаз. Но перед ним стоял Л, знакомый и свой — вдоль и поперёк, и смущению в их отношениях попросту не находилось места. Старик вздохнул и добавил: — Они поедут домой, Л. Нам на самом деле не нужен здесь целый табор. Взгляд Л потеплел. — Я рад, что мы так ловко понимаем друг друга, — он осторожно приоткрыл дверь, брезгливо потянув за ручку большим и указательным пальцами, и быстро скользнул за неё, скрывшись от безжизненного взгляда директора.***
Мелло раздражённо отбросил тетрадь с домашней работой в сторону и гневно выдохнул. — Это чёртов Бёздей! Только этот бешеный псих мог совершить нечто подобное. Ниа ему был неудобен, потому что стоял на пути к становлению преемником Л, — он покосился на лежащую рядом плитку чёрного шоколада, но, не уловив внутри себя ни единого отклика в ответ на обычно аппетитный раздражитель, он хмуро отвёл взгляд. — Твою мать, да я больше ни о чём другом думать не могу. Снова придётся выслушивать гнусавую лекцию от Ферриса за несделанную домашку, чёрт бы побрал этого ворчливого старика! Мэтт на секунду оторвался от монитора и, несмотря на Мелло, спокойно произнёс: — Так же, как и тебе. — Что? — не понял Мелло. — Ниа был неудобен Бёздею, так же как и тебе — в плане конкуренции за место на детективном троне Л. Повисла нелепая пауза. — Ты хочешь сказать, что это я убил Ниа? Ты тронулся головой, Мэтт? — Я хочу сказать, что у каждого можно найти свой собственный мотив, и желание Бёздея занять место Л не делает его убийцей. Мы даже не знаем, есть ли у него это желание. Судя по его вечным издёвкам над Л по поводу его круглосуточного сидения за монитором в стремлении раскрыть очередную муть, перспектива преемника его не особо привлекает. Мелло раздражённо выдохнул. Он терпеть не мог, когда Мэтт начинал умничать — свойственная ему в быту бардачность отступала в тень, и на свет уверенными и широкими шагами выходила совершенно не идущая ему дотошность и рассудительность. — Бёздей — хитрый лжец и притворщик! Неужели ты ведёшься на его вечные представления? Ни одно слово, выскакивающее из помойного рта этого клоуна, не является правдой. А если и является, то только по его собственной воле, чтобы ещё больше запутать других. — Каждый видит то, что хочет видеть. Тебе не достаёт объективности, Мелло, и однажды это заставит тебя сильно ошибиться. — Как всегда играешь в адвоката дьявола, — Мелло невесело усмехнулся. — Когда-нибудь ты сильно ошибёшься, потому что недостаточно поверишь в угрозу. — Возможно, — легко согласился Мэтт, ритмично щёлкая мышкой. — Но по крайней мере я не зацикливаюсь на видении только одной правды. Я допускаю варианты. И хоть Бёздей отлично вписывается в роль убийцы соперника, это не даёт мне права видеть в нём виновного. Или не видеть виновного в ком-то другом, понимаешь? — Ладно, можешь не продолжать. Я тебя понял, — не стал спорить Мелло и нервно притянул тетрадку с домашней работой к себе, всё же не собираясь сдаваться мистеру Феррису без боя. — Но я печёнкой чую, что Бёздей причастен. Какого чёрта его вообще занесло сюда? Сидел бы себе дальше на сатанинской сковородке в аду, придурок. Мэтт фыркнул. И даже передумал вышвыривать его из своей комнаты: пусть сидит, этот колючий комок горечи. Сейчас никому не было легко в доме Куилша Вамми, и уж тем более его впечатлительному другу; им всем следовало держаться вместе, как рысятам во время зимних заморозок, пока их мамаша охотится. Мэтт мысленно усмехнулся, прикинув, что в данном случае их охотящаяся мамаша — это Л. — Кстати, Мелло, — спустя минуту позвал он, и его друг подозрительно прищурился: за такими приторно сладкими интонациями Мэтта обычно скрывался подвох. — А ведь если следовать твоим логическим построениям, то ты — следующий, — он только наполовину успел принять самодовольный вид, как тут же непроизвольно выматерился. Потому что внезапно прилетевшая с вражеского фронта подушка удачно заехала ему прямо по лицу. На что-то другое он, впрочем, и не рассчитывал.***
— Что сказали эксперты? — Ватари налил кофе в чашку, положил в неё четыре ложки сахара и пододвинул сидящему напротив него Л, который всё это время заворожено наблюдал за процессом. Л удовлетворённо заглянул в манящую чёрную бездну и сделал большой, шумный глоток. И только добравшись до самого дна, наконец, ответил: — Как мы и думали — аспирационное утопление. Смерть наступила часов в 10-11 вечера. Вода заполнила дыхательные пути и лёгкие, оттуда попала в кровь и вызвала остановку сердца, которое не справилось с наличием такого огромного объёма жидкости. В лёгких найден песок, что подтверждает теорию насильственной смерти; во-первых, это означает, что всё произошло на небольшой глубине, что крайне логично и удобно для убийцы, а во-вторых, много песка на поверхности воды — это явный признак борьбы или, по крайней мере, активных действий, — Л с сожалением заглянул в пустую чашку и, поёрзав на стуле, нечаянно напоролся на нездорово помрачневший взгляд Ватари. И, словно опомнившись, тут же торопливо добавил: — Он умер сравнительно быстро. — Что насчёт царапин на руках и лице? — безжизненно вставил Ватари. — Ничего нового. Под ногтями — грязь с берега, царапины — от песка и камней, — Л задумчиво постучал по губам указательным пальцем, как бы прикидывая, сколько подробностей стоит открывать старику, чтобы снабдить его нужной информацией и при этом не свести в могилу. — Это наводит на однозначную мысль, что ему помогли добраться до воды. Ватари уткнулся лбом в ладонь и прикрыл глаза. — Это случилось вечером, а мы заметили его отсутствие только утром. Почти 12 часов спустя. 12 часов в воде, — и, не дав Л вставить и слова, он сам себя тут же перебил: — Что он чувствовал, когда понял? Когда видел лицо перед собой. — Всё произошло очень быстро, — ещё раз настойчиво повторил Л, бегло окинув Ватари оценивающим взглядом, а затем полез в карманы в надежде найти там кусочек райского наслаждения, но тщетно: запас сладостей на сегодня непростительно быстро подошёл к концу — чудовищнейшая несправедливость. Л вздохнул. — У меня есть список тех, подозревать которых имеются некоторые основания. Нужно немедленно организовать допрос. Ватари поднял на него тяжёлый взгляд. — Убийство совершено кем-то, кто находится в пределах дома Вамми, — пояснил Л. – Это, безусловно, кто-то из своих. Скорее всего он действовал в одиночку, но я не отметаю предположений, что участвующих лиц могло быть несколько. Если Ниа был запланированной целью, то убийца отлично знал его привычки — во сколько он выходит в парк, сколько проводит там времени и где он там обычно бывает. Ниа почти ни с кем не общался, а если и общался — то мы об этом не знаем. По крайней мере, на данный момент. В первую очередь нужно найти тех, с кем Ниа поддерживал контакт. Чем больше мы будем знать о нём самом, тем легче будет интерпретировать немногочисленные улики, и тем ближе мы подойдём к убийце. В настоящий момент я хочу видеть Мелло, Бейонда и Ягами. Ватари нахмурил седые брови и недоуменно посмотрел на своего странного воспитанника. — Лайт-то тебе зачем? Л покосился на дверь, в надежде, что произойдёт что-то внезапное и, желательно, страшно катастрофичное, и ему не придётся пускаться в слишком детальные объяснения. Но дверь отвечала озадаченным глухим молчанием, и тогда он всё же неохотно разомкнул липкие от сладостей губы: — Слишком тихий, слишком наблюдающий, слишком в тени. В его файле — результаты кучи тестов, и все как один говорят только одно: он обладает на редкость высоким ай-кью и социальной гибкостью. И при этом, он ни разу не блеснул своими способностями в новом окружении. Если бы это был тихий, загнанный подросток — может быть, я бы ему поверил. Но это не так. Почитай, — и вытащив из кармана несколько помятых исписанных листов бумаги, он небрежно бросил их Ватари на стол. — Он только что потерял отца, — возразил Ватари, рассматривая один из листков. — Плевать ему на отца, — нетерпеливо бросил Л и поднялся, чтобы уйти. — Его ничего не волнует, кроме собственной персоны и своих каких-то тёмных идей. Читай, сам всё увидишь. — Но это же школьные сочинения, — недоуменно проговорил Ватари. Затем добавил: — У нас не было к ним доступа. — У вас — нет, — Л пожал плечами и выскользнул из кабинета, спасаясь от укоризненного взгляда директора.***
Мать Лайта Ягами умерла при родах, подарив жизнь малютке Саю, которая, к сожалению, оборвалась всего лишь несколько недель спустя — слишком слабой она появилась на свет. Лайту тогда было 3 с половиной года, и свою мать он практически не помнил. Его растил отец, Соичиро Ягами, который дослужился до шефа полиции и преданно любил свою работу. Пока эта работа в один несчастный день не подкинула ему ловушку, в которую он доверчиво угодил и доблестно пал, так и не узнав прозаичную правду: одного из его людей подкупили, тем самым убирая мешающего шефа с горизонта и перечёркивая все достижения в расследовании, над которым он денно и нощно пыхтел последние три месяца. Потерю отца Лайт Ягами воспринял как чрезвычайное неудобство: совершеннолетним он ещё не был, поэтому спокойно жить в их просторной квартире ему никто не даст, а вместо этого отправят под опеку каких-нибудь добреньких мистера и миссис Уигли в их извергающий лучи позитивного солнца опекунский дом. Так и произошло. Два месяца Лайт коротал свои дни в престижном приюте для сирот в компании книг, так как надежду на потенциального собеседника Лайт вычеркнул в первый же вечер своего пребывания, перекинувшись парой слов с несколькими воспитанниками, как того требовал этикет. А затем к ним приехал усатый господин, который долго разговаривал с директором приюта, закрывшись в его кабинете, а вышел оттуда уже со стопкой бумаг в руках и заинтересованным взглядом, отчётливо направленным в одну точку — в Лайта Ягами. Усатый усадил его в свою крутую тачку и увёз к детишкам-вундеркиндам. В доме Вамми Лайту, в принципе, нравилось. Просторное поместье на небольшом возвышении, окружённое многочисленной зеленью и забавной живностью вроде белок и лис, с небольшим искусственным озером, в котором не плавали ни рыбы, ни птицы, отличным воздухом и прекрасным видом на холмистую местность. Если бы всю эту чудесность не окружала мощная железная ограда, которую неприятелю никак было не пересечь — разве что среди обитателей дома Вамми завёлся бы предатель — у Лайта совсем не было бы ощущения, что он надёжно заперт в клетке. Впрочем, ограду скрывали многочисленные кипарисы, распространявшие свежий хвойный запах и успешно рассеивающие ощущение изолированности. У Лайта была возможность сесть одному — свободных мест в на четверть заполненном классе во время урока баллистики было достаточно, но почему-то его потянуло именно к этому странного вида воспитаннику, который сидел, поджав одну босую ногу под себя, а вторую — свесив со стула, и с отсутствующим видом решал какую-то письменную задачу, судя по всему, очень увлекательную. Он оторвался от задачи и отреагировал на присутствие Лайта долгим немигающим взглядом в упор. Сидящий впереди подросток с нелепой чёлкой, обернувшись на них, прыснул и толкнул локтем своего соседа в бок, чтобы тот тоже посмотрел. А тот, что сидел справа — Лайт с самого начала чувствовал его прожигающий пристальный взгляд на своём профиле — широко улыбнулся, сверкая своими пугающими глазами, когда их взгляды, наконец, встретились. Лайт инстинктивно отвернулся ещё до того, как сознательно почувствовал, насколько ему неприятен этот тип. Он повернулся к продолжающему выжидательно смотреть на него белобрысому и, протянув под столом руку, сказал: — Я — Лайт. Тот недоуменно посмотрел на протянутую руку, как будто это только что она заговорила, и, неторопливо отвернувшись, снова принялся за свою задачу. — Очень приятно. Ниа. Лайт нахмурился и снова неосознанно перевёл взгляд на темноволосого парня справа. Тот даже повернулся на стуле так, чтобы прямо и беззастенчиво смотреть на новичка. При встрече их взглядов, он наигранно сочувственно пожал плечами, а затем подмигнул. Лайт презрительно фыркнул и отвернулся, мысленно пообещав выколоть себе глаза, если он хоть раз ещё покосится в его сторону. Спереди на него то и дело поглядывал придурок с чёлкой, нагло ухмылялся и что-то нашёптывал своему другу, у которого время от времени подрагивали плечи от сдерживаемого смеха. — Таким образом, остатки пороха нужно искать на одежде и руках подозреваемого, что может послужить главным доказательством причастности к нанесению урона с помощью огнестрельного оружия. Именно поэтому… — гудело на заднем плане занудным голосом учителя, но Лайт уже не слушал, поглощённый всё нарастающим раздражением по отношению к воодушевлённо решающему задачку соседу по парте, и фокусируясь на игнорировании тяжёлого взгляда внимательного наблюдателя.