Как глупа бывает любовь

Как можно не любить, Когда приносишь клятвы? Как можно нить рубить В честь Осенней жатвы? Как можно предавать И ждать прощения? Ждать от того, кто жизнь отдаст — Отдаст, как приношение. Кто не любил, Тот не поймет иронии, Что прячет тень могил, Без чисел, без истории. Их не найти в летописях, И в книгах не найти. Сгорели все рукописи О девушке, что лет была моложе двадцати. Она жила давно — не счесть. Тогда, когда были все верны богу. И не одному, но главных было шесть. Но не о богах история, А о глупости и о любви. Прекрасней всех Виктория, С волосами красней любой крови, Была Другой, чужой для всех. Глотала слезы от обид, Ведь говорили, что она есть грех, Говорили, что от дьявола дитя родит, И часто вызывало истеричный смех, Ведь не ведьма она, подавно нет, Ей с кровью подарила мать Другой подарок — рыжий лисий мех. Жила она, смирившись со своей судьбою, По правилам, среди людей, Но сестры старшие (она была седьмою) Пытались уколоть её больней, Не забывая, что она не человек. Но встретила она мужчину, глаза чьи неба голубей И глубже всех глубоких рек. А он искал девчонку поглупей Для любви, что истлеет раньше, чем растает снег. Как можно было не влюбиться в того, Кто первым подарил слова «Люблю тебя, моя родная», Но чувство это в нем было давно мертво, А она в него была давно уж даже не восьмая, Но он вкушал её, как самый сладкий плод, А она была слепа, глухая, Не замечая, как он именем её чужим зовет. И так прошел за годом год, А он был рядом, но как-то очень далеко. Он будто бредил, ждал всегда, когда она прейдет, Но чувство в нем было не велико. Он так же не любил те песни, что она поет, Но что-то в ней его влекло. Он сам не знал, страдая очень. Он мог порвать со всем легко, Но представлял каким родится их сыночек. Как сложно было устоять теперь, Когда была она так близко. Он о ней лишь думал, о родной, о близкой — В капкан попал охотник, а не зверь. Она его любила сильней родителей, сильней всего. Всегда твердила «Рядом буду, ты поверь!» И казалось сей любви не помешает ничего… Но все мы знаем, что нет преград, Беде всегда откроют дверь Завистники и те, кто счастью вашему не рад. Пустили слухи, что не верен Он, Что смотрит на любой прекрасный женский зад, Что ненасытней он чем сам дракон, Что похищает третий год овец. Любовниц он имел миллион, И каждому второму здесь, в селении, отец. Как глупы были сплетни, Глупее только сплетники сами. Убить любовь всех слов заветней, За зависть, что росла годами. Ей было очень больно, Как было больно никогда. Как выстрел в голову, контрольный, Слова «Я не хочу, чтоб ты была моя». Впервые в ней проснулась Та часть что была с рождения мертва. В лесу она очнулась, Лиса — насмешка божества. В глазах земля лишь покачнулась. Теперь она совсем одна. И рыжий мех, казалось, совсем не рыжий — Красный, как кровь, как боль, как смерть. И он ставал ей ближе, А образ человека враз померк. С годами о Виктории забыли, Её искал лишь старый браконьер. Нет, не лису, а девушку, Которой не было в пустой могиле. Он не верил в смерть, ведь не переживет потерю. И все его давно молили: «Забудь её, найди другую», Но он был верен принципам, Он искал лишь ту, родную, Что твердила «Не прeдам». Но нужно было золото, Чтоб оплатить для поиска собак. Но он не бросит то, что начато… И пусть все говорят «Дурак!». И вот, весенний день, Листва скрывает тихий шаг… И красная лиса не видит тень От охотника, что спрятался в овраг. Для него она лишь жертва, только лишь цель, А он ей — даже не враг. И вот, направлена стрела, Он целился ей в сердце… Сотрясся лес от женского крика — Боль её с каждым сердца ударом росла… Человеческого она стала вновь лика, А охотник упал, он вмиг ослаб… Боль его была великой, А во рту как будто был кляп. На месте том растет теперь лишь брусника, В память о глупости и любви многоликой.