I
Кастиэль ненавидел кукурузу. Иногда ему снилось, что он заходит в заросли и поджигает бесчисленные стебли, ставшие сухими после жаркого, изматывающего лета, а потом наблюдает, как ветер распространяет огонь по полям, превращая проклятое растение в пепел. И как вместе с кукурузой в прах обращается Тот, Кто Обходит Ряды. Но утром Кастиэль неизменно просыпался с головной болью, а внутри все сжималось от разочарования: Захария, Уриэль и Нафан уже звонили в колокол, созывая всех жителей Гэтлина на утреннюю молитву. Кастиэль прятал под лежанку из сена очередную книгу, торопливо одевался и бежал на площадь, хотя, наверное, он мог и не торопиться: Захария не упускал случая отругать его даже за малейшую промашку и назначить наказание, в принципе несоизмеримое с прегрешением; так что не было разницы, опоздает он на три минуты или полчаса. Кастиэль покорно опускал голову, с трудом сдерживаясь, чтобы не огрызнуться — со Старейшинами не спорили. Их беспрекословно слушались, пусть в основном не из почтения, а из страха, ведь за ослушание грешника приговаривали к немедленной смерти. Умереть раньше Возраста Искупления никому не хотелось, как и вызвать гнев не только Старейшин, но и Того, Кто Обходит Ряды: много плодоношений назад Господь разгневался на них за осквернение благословенной кукурузы и снизил Возраст Искупления до восемнадцати. Через десять лет неустанных молитв Он сжалился над Гэтлином, и сейчас Возраст Искупления вновь составлял девятнадцать плодоношений. Кастиэль не знал, почему именно это число обрело сакральное значение. В книгах, которые он тайком таскал из полуразвалившегося здания с выцветшей надписью «ГОРОДСКАЯ БИБЛИОТЕКА» на вывеске, люди доживали до пятидесяти лет или больше. Кастиэль не представлял, как такое вообще возможно. Ему не хватало воображения. Герои книг не молились по девять раз в день, не кормили кур с цыплятами, не ухаживали за коровами и овцами, не сеяли и не пахали, не уходили ночью в заросли кукурузы, добровольно принося себя в жертву, чтобы их плоть и кровь обеспечила Гэтлину дальнейшее процветание и милость Господню. Они смеялись, танцевали, играли на музыкальных инструментах и ели конфеты. Кастиэлю удалось попробовать их лишь один раз. Ему как раз исполнилось девять. В город заехала семья — двое взрослых и двое детей. Когда Уриэль, Руфь, Малахия, Адам и Давид вытащили их из железной коробки с колесами, чтобы тут же перерезать чужакам горло, Габриэль отделился от всех и полез внутрь этой повозки, и из укрытия в кустах Кастиэль смотрел, как он что-то там ищет. Вечером, когда они вернулись в свою хижину, Габриэль протянул ему два крохотных разноцветных шарика: — Попробуй, Касси. Это очень вкусно. Кастиэль с опаской взял с руки брата предложенное угощение. Габриэль обожал шутить и не беспокоился о последствиях своих проделок. Подламывающиеся ножки табуреток, земля в тарелке с парой листьев салата для маскировки, овечья моча вместо чая — все это входило в стандартный набор издевательств, и, понятное дело, указанный набор перечисленным не ограничивался. — Ну как? — нетерпеливо поинтересовался Габриэль. — Сладко, — изумленно протянул Кастиэль, медленно пережевывая волшебное лакомство. Брат понимающе усмехнулся. — Я бы не отказался есть такое каждый день. — Захария не разрешил бы. — Это точно. У него всегда такая постная рожа, словно его раздражает сам факт, что днем светит солнце. — Гейб! — Что «Гейб»? Будто я неправду сказал. Музыкальных инструментов в Гэтлине тоже не было. В церкви Кастиэль видел остов диковинного инструмента с уходящими ввысь ржавыми трубами разного размера и толщины. Габриэль нашел картинку в «Музыкальной энциклопедии» и показал ему. Там говорилось, что этот инструмент назывался «орган», и что звук у него низкий и рокочущий. Чарующий. Кастиэль жалел, что ему никогда не услышать этих звуков. И радовался, что Старейшины не запретили пение. Оно его завораживало. После сбора урожая девочки собирались у церкви и пели восхваляющие гимны без музыкального сопровождения: Старейшины утверждали, что Господу не угоден какой-либо иной звук, кроме человеческой речи. Голоса девочек летели к небу, и Кастиэлю хотелось верить, что Бог их слышит. Настоящий Бог, а не жестокий кукурузный идол. В Библии было сказано: «Не сотвори себе кумира». Габриэль часто повторял, что дьявол проник в Гэтлин под видом Господа, и город сотворил себе идола и теперь молился ему, как язычник, прося принять кровавое подношение. Рейчел с ним соглашалась. Сегодня утром она опять приснилась Кастиэлю. И сны эти никогда добра не предвещали. Особенно после того, как накануне десять человек, которым в этот день исполнилось девятнадцать, отправились в поле после захода солнца, а потом кукуруза сыто вздыхала и счастливо шептала что-то, ублаженная и умиротворенная.***
Своей матери Кастиэль не помнил. Через год после его появления на свет она достигла Возраста Искупления и навсегда исчезла в зарослях кукурузы. Заботы о нем легли на плечи ее десятилетней сестры Рейчел, и Кастиэль раскаивался, что не догадался спросить ее, как звали его мать. Имена имели значение. Когда-то у них были и фамилии, но они давно потеряли смысл. Габриэль прибился к ним случайно. Его отца задрал в лесу какой-то дикий зверь, а мать в тот же год послушно ушла в заросли, когда настал ее срок. Габриэль только-только отпраздновал свой пятый день рождения. Впрочем, отпраздновал — громко сказано. Отмечать любые праздники, кроме сбора урожая и дней Искупления, не запрещалось напрямую, но активно не одобрялось Старейшинами. Скорее всего, он просто получил лишний кукурузный початок, запеченный с травами на очаге. Рейчел научила Габриэля читать, а тот, в свою очередь, научил Кастиэля. Они приноровились таскать книги из библиотеки и потихоньку возвращать их обратно, чтобы Старейшины ничего не нашли и не заподозрили. Кастиэль любил сидеть у брата на коленях и водить указательным пальцем по строчкам, складывая отдельные буквы в слова. Это было своего рода чудо, и мальчик всем сердцем благодарил за него Бога. Рейчел тихим, едва слышным шепотом рассказывала, что на Небесах живет настоящий Бог, который любит всех людей и помогает им. Но о нем никому нельзя говорить, иначе кукурузный идол разозлится. — Если Бог любит всех людей, почему Он не прогонит идола? — спрашивал Кастиэль. Рейчел вздыхала и гладила его по голове. — Помнишь, мы с Гейбом читали тебе историю про Содом и Гоморру? Кастиэль кивал. — Гэтлин — это новая Гоморра, — объясняла Рейчел. — Бог не уничтожит его, потому что город сделает это сам. Мы погрязли в смертных грехах, и нам нет спасения. После чего Кастиэль начинал плакать, и Габриэль, бросив на названую сестру злой взгляд, обнимал его, прижимал к себе и напевал под нос один из псалмов, чтобы успокоить. Кастиэль засыпал, доверчиво уткнувшись лицом ему в шею. В восемь лет Кастиэлю поручили первую работу — пасти овец и коз, пока Рейчел и Габриэль трудились на поле. И если овцы ходили за ним хвостом и с готовностью подставляли головы, чтобы он погладил их мягкую шерсть, то коз Кастиэль побаивался. Одна коза отличалась особенно скверным характером, и так и норовила пнуть бедного пастуха рогами в зад. Кастиэль приходил с пастбища с синяками и порезами, и однажды терпение Габриэля лопнуло. Он подсторожил ничего не подозревающую вредительницу и осыпал ее порошком из травы, вызывающей нестерпимый зуд. Орущая коза рванула в кукурузные заросли и сгинула в них. Захария узнал об этом, и Габриэля высекли. Однако тот, пока Рейчел мазала его лечебной мазью, довольно улыбался. Месть за страдания младшего брата определенно удалась, а о смерти паршивой козы мало кто пожалел. «Разве что Захария, — со смехом говорил Габриэль Кастиэлю. — Она была его истинной сестрой». За всеми этими происшествиями они не заметили, как Рейчел стукнуло девятнадцать. Накануне дня рождения она попыталась бежать, но ее поймали на границе полей и шоссе и чуть ли не за волосы приволокли назад. Габриэль подозревал, что ее выдал Захария, и бессильно скрипел зубами. Казнь совершил Малахия. Рейчел со связанными за спиной руками поставили в центре площади и спросили, есть ли ей что сказать напоследок. — Есть, — заявила она. — Ваш Бог — и не Бог вовсе, а монстр. Порождение дьявола. Захария, задохнувшись от возмущения, ударил ее по лицу. Из носа брызнула кровь. Рейчел поморщилась и плюнула ему в лицо: — Посмотрим, что сделаешь ты, когда для тебя настанет Возраст Искупления. Ты слишком хочешь жить, подонок. Захария платком вытер лицо и дал знак Малахии. Тот схватил Рейчел за подбородок и одним резким движением полоснул по ее горлу широким ножом. Кастиэль и Габриэль были вынуждены на это смотреть, как и все остальные жители Гэтлина. Габриэль обнимал его за плечи и уговаривал закрыть глаза. Но Кастиэль не отвел взгляда. Это было единственное, что он мог подарить той, что заменила ему мать.***
Габриэль ушел, когда ему исполнилось шестнадцать. — Прости меня, мелкий, — шептал он Кастиэлю в волосы, — но я больше не могу. Кастиэль проплакал до рассвета. Он понимал, что Габриэля могли убить на месте, но хотел верить, что тому удалось сбежать, оставить Гэтлин позади, и сейчас он где-то далеко, шутит свои глупые шутки и вволю ест вожделенные конфеты. <div align="center">***</div> После сна, где Рейчел тянула к нему руки и кричала что-то про Содом и Гоморру, на душе у Кастиэля было неспокойно. Выгнав овец и коз на пастбище, он бросил корм курам и затаился в кустах. Благодаря Габриэлю он научился передвигаться бесшумно и прятаться так, чтобы его было практически невозможно обнаружить. Шум, который обычно издавали железные коробки на колесах, он услышал издалека. На мгновение мелькнула мысль, что гостей надо предупредить, сказать им, чтобы разворачивались и как можно быстрее возвращались туда, откуда приехали. Кастиэль уже двинулся в сторону звука, но заставил себя остановиться. Если предупредить не выйдет, его тоже убьют. А ему всего семнадцать, и впереди еще целых два года какой-никакой, но жизни. Позже Кастиэль не упрекал себя за то, что струсил. Это был всего лишь порыв, а не продуманный план. А Габриэль перед уходом взял с него обещание, что он сначала все тщательно обдумает, и только потом будет действовать.***
Город затаился, создавая обманчивое впечатление, что на улицах и в домах никого нет. Из железной коробки вышли двое, и Кастиэль невольно залюбовался ими из своего укрытия. Один был высокий, в полосатой рубашке и синих брюках. Длинная челка падала на лицо, и он все время пытался сдуть ее со лба или заправить лезущую в глаза прядь за ухо. Второй был одет в похожей манере, но на рубашке насыщенно зеленого цвета не имелось полос. Кастиэль заметил россыпь точек у него на носу и щеках. Рейчел называла их «веснушками». Красивое слово. И выглядело тоже красиво. — Мы заблудились, Дин, признай это и успокойся наконец, — раздраженно выдохнул первый. — Заткнись, Сэм, — отмахнулся второй, то есть Дин. — Все под контролем. — Ну да. Кто пролетел поворот на световой скорости? — возмущался Сэм. — Папа Римский? И карта твоя допотопная. Этого города на ней вообще нет. — Карта новая. А вот город, видимо, забросили лет тридцать назад или больше. Только посмотри на эти здания, Сэмми. Там никто не живет уже очень давно. Перекрытия вот-вот обвалятся. — Я сто раз тебя просил. Я Сэм, ясно? — Как скажешь, Саманта. Продолжая перепалку, Дин и Сэм пошли в сторону церкви — единственного строения, которое было боле-менее целым, если не считать выбитых стекол и разлетевшихся на осколки витражей. Гэтлин поддерживал в храме относительный порядок. Негоже сорнякам прорастать там, где молятся Господу. В церкви Сэм осматривал стены и куски стекла под ногами, а Дин долго изучал лежащие на алтаре книги. — Срежут под корень неправедных и удобрят землю? — поморщившись, процитировал он. — Странный эпиграф для переписи населения, ты не находишь? Сэм поежился. — Если честно, это место навевает жуть. Может, поедем? — предложил он. — Эй! Уже и выйти из Детки и поразмяться нельзя. У меня все затекло, — возразил Дин. — У тебя бы ничего не затекло, если бы ты пустил меня за руль. Тогда, вероятно, мы бы не заблудились. — Хватит меня пилить. Ты мне брат, а не жена. А с твоей манерой ползти, как беременная черепаха, мы до Пало Альто и за полгода не доберемся. — Дин. — Что? — Заткнись, сделай одолжение. Братья вышли на улицу. Замерли, оглядываясь, и судя по всему, раздумывая, куда идти дальше. Кастиэль ощутил, как сгустился воздух, зазвенел от едва сдерживаемого напряжения. Гэтлин готовился к атаке. Первым из засады выскочил Уриэль с топориком в руке, и Кастиэль отвернулся, не в силах смотреть на то, что за этим последует. Но хруст чьей-то кости — Сэма? Дина? — он все равно услышал.***
Пленников решили не убивать немедленно. Кастиэль незаметно заполз в густые заросли малины под окнами хижины старейшин и подслушал. Через четыре дня наступала пора для очередного жертвоприношения. Но жителей в Возрасте Искупления набралось мало, всего шесть человек. И Захария предложил, чтобы пленников отдали Богу в качестве Искупления вместе с указанными шестью жителями Гэтлина. Остальные Старейшины без колебаний согласились с этим предложением. Наверное, для того, с цинизмом подумал Кастиэль, чтобы не понижать Возраст Искупления — многим старейшинам уже исполнилось восемнадцать.***
Пленников разместили в амбаре, связав им руки и заковав в цепи ноги. Днем, пока поблизости никого не было, Кастиэль осмелился приблизиться к двери и сдвинуть в сторону тяжелый засов. Сэм лежал на полу без сознания, а Дин при приближении Каса поднял голову и обессиленно прошептал: — Кто ты? — Кастиэль, — ответил он, не видя смысла в том, чтобы скрывать свое имя. — А я Дин. Дин Винчестер. — Очень приятно, — в книгах, прочитанных Кастиэлем, люди, представленные друг другу, говорили именно так, хотя для Дина вряд ли это знакомство было приятным. Дин издал странный звук и попросил воды. Рассудив, что, кроме него, о пленниках позаботиться некому — если жертва ослабела от жажды и еле передвигается, ею легче управлять, и тогда она точно не сможет сбежать, — Кастиэль кивнул и выбежал за дверь. Он зачерпнул воды из колодца в глиняную плошку и побежал обратно, стараясь не расплескать драгоценную жидкость. Дин пил жадно, захлебываясь и не обращая внимания на то, что плошку у его пересохших губ держал тот, кто, по-хорошему, был ему врагом, а не другом. Веснушки ярко выделялись на побледневшем лице, и Кастиэль понял, что непременно придет в амбар снова, на это раз с едой. Вечером Кастиэль взял на общей кухне три кукурузных лепешки и немного картофеля, прихватил ложку и глиняный кувшин с водой, и пошел к амбару. Сердце колотилось от волнения и от еще одного, забытого чувства. Предвкушения.***
Кастиэль развязал Дину руки, чтобы тот смог поесть. Сэм все еще был без сознания, и Дин время от времени бросал на него обеспокоенные взгляды. Доев, он отставил миску в сторону и сказал: — Спасибо. У моего брата сломана нога. Ты бы не мог принести две длинных дощечки и веревку. Я наложу шину. Кастиэль не знал, что такое «шина», но Дин явно не хотел сделать что-то плохое, поэтому он оставил дверь открытой и пошел в дровяной сарай. Нужные дощечки и веревка нашлись быстро; Кастиэль уселся рядом, чтобы наблюдать за тем, что будет делать Дин. Тот покачал головой: — Без твоей помощи я не справлюсь. — Я не знаю, как накладывать шины. — Я тебе покажу. После Дин долго гладил брата по спутавшимся волосам, как Габриэль Кастиэля когда-то, и рассказывал про их путешествие через всю страну: — Ты, верно, думаешь, что кроме Гэтлина ничего и не существует? А Кастиэль улыбался и слушал.***
На следующий день он пришел к Дину рано утром с нехитрым завтраком, и попросил рассказать еще. По Калифорнию и океан. Про те места, где можно раздобыть вкусные и сладкие разноцветные шарики. Кастиэль бегал в амбар при каждом удобном случае. И в один из визитов осмелел и спросил, не видел ли Дин Габриэля. — Не припомню. А кто это? — Мой брат. Он ушел из города три плодоношения назад. Он любит сладкое. — А фамилия у него есть? — Нет. Мы не нуждаемся в фамилиях. Кастиэль знал, что раньше при рождении им давали фамилии. Но потом все решили, что это бессмысленно. Имени было достаточно, чтобы понять, о ком идет речь. А еще он осознал собственную глупость. Мир, о котором рассказывал Дин, был огромным, как небо. Как океан в Калифорнии. И Габриэль походил на каплю в этом океане. Кастиэлю его никогда не найти, но он может надеяться хотя бы на то, что брат жив и здоров, вопреки всем и всему.***
На третий день Дин сказал то, от чего волоски на коже Кастиэля встали дыбом, а сердце провалилось куда-то в желудок: — Освободи нас. Ты же не желаешь нам смерти. — Я не могу, — с отчаянием простонал Кастиэль. — Не можешь или не хочешь? Не говори, что все это, — Дин взмахнул рукой, указывая на стены амбара, — тебе нравится. Любитель кукурузы. Кас вздрогнул от прилива внезапного гнева. — Я ее терпеть не могу, — прошипел он. — И мечтаю сжечь. И вылетел из амбара, закрыв ладонями лицо, напуганный силой собственных эмоций. И тем, что в глубине души он знал, что выполнит любую просьбу Дина.***
Ключи от цепей Кастиэль украл у Захарии, пока тот был на Совете Старейшин. А ключи от железной коробки — машины, как рассказал ему Дин, эти штуки зовутся машинами и ездят на специальной жидкости, именуемой бензином, — он нашел в траве около нее.***
Дин звал его с собой. Душа и тело Кастиэля пели от радости и печали. Он не мог уйти за Дином, зная, что Захария не успокоится и пустит следом погоню, убедив всех остальных, что это необходимый шаг и возможность задобрить Того, Кто Обходит Ряды. Безопасность Дина и его брата, которого Дин любил так, как Кастиэль любил Габриэля, была превыше всего. Дин взял его лицо в ладони: — Хотя бы запомни номер моего телефона… Кастиэль запомнил, хотя этот номер ему никогда бы не пригодился. Но мечтать об устройстве, объединяющем людей в разных концах мира, о том, что оно способно соединить их, пусть даже только их голоса, было приятно.***
После прощания с Дином у Кастиэля возникло ощущение, что у него отняли часть души. Он осознавал, что, если не увезти Сэма из Гэтлина, тот умрет без помощи врачевателя. Но не это было самым страшным. Старейшины планировали принести братьев в жертву Тому, Кто Обходит Ряды, и без побега их шансы на спасение превращались в ничто. Но мысль о том, что он больше никогда не увидит веснушек Дина, совершенных, как цветы на лугу, и его доброго взгляда, разбивала Кастиэлю сердце. Потому что Дин был добр, той самой добротой, что описывал Новый завет: в плену и оковах он не проклинал своих мучителей, говорил с Кастиэлем ласково, отвечал на все вопросы и никогда не раздражался, когда приходилось объяснять непонятное. Кастиэль практически дошел до своей хижины, когда столкнулся с Захарией. — Пленников нет на месте, — процедил тот сквозь зубы, — интересно, кто устроил им побег? Я думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос. — Прочь с дороги, — прошипел Кастиэль. — Заткнись. И покайся, пока я не пришиб твою грешную душонку, — Захария наступал на него, потрясая кулаком, и Кастиэль, не задумываясь, ударил его ногой в живот. Ему повезло — Захария, уверенный в том, что внушает всем страх, не ожидал сопротивления и рухнул на спину, нелепо взмахнув руками. Кастиэль нагнулся, подобрал камень и с размаха опустил его на голову Захарии. Череп треснул, но это не имело значения. Его сердце пробьется достаточно долго, чтобы Тот, Кто Обходит Ряды был доволен угощением. Пыхтя от усердия, Кастиэль оттащил тело Захарии в заросли. А потом бросился бежать, не оглядываясь и стараясь не слышать счастливого урчания за спиной. На площади он остановился, чтобы отдышаться. А после пошел к хижине Захарии, чтобы создать видимость того, что тот ударился в бега — его Возраст Искупления наступал в следующем месяце. Кастиэль забрал большую часть одежды и оружия, а на рассвете закопал их на дальнем пастбище. Как ни странно, Старейшины поверили, что Захария помог пленникам освободиться и уехал с ними. Видимо, он не особенно умело скрывал свое нежелание жертвовать собой на благо города. А Тот, Кто Обходят Ряды, не выдал Кастиэля, как тот и предполагал. Рейчел оказалась права — кукурузному монстру было все равно, кого есть. Свежее, теплое мясо, оно и есть свежее, теплое мясо. Возраст Искупления — обман.***
Теперь Кастиэль терпеливо ждал осени. В сентябре, в день своего рождения, едва забрезжило солнце, он вошел в густые заросли с факелом в руках, как и мечтал. Ужаса он не испытывал — ложный бог не умел читать мысли своих поклонников. Кастиэль был в полной безопасности. Почувствовав, что ветер начал дуть в нужную сторону, он опустил факел, и первые стебли вспыхнули, передавая огонь тем, что росли рядом. Целое поле занялось в мгновение ока, запылало красно-оранжевым маревом. Кастиэль бросил факел в зажженный им гигантский костер и направился к шоссе. И ни разу не оглянулся.II
Три дня, чтобы перевернуть всю жизнь, — это много или мало? Говорят, что близость смерти меняет людей. Еще говорят, что в этом момент прошлое мелькает перед глазами, как цветной документальный фильм. Это ложь. Дин чувствовал лишь страх и ярость. Страх, что Сэмми умрет. А собственная беспомощность злила до кровавых пятен в глазах. Он никогда не был глубоко верующим человеком, но в минуту отчаяния ничего не оставалось, как обратиться к Небесам с бессвязной молитвой, немым криком о помощи. Возможно, Бог действительно существовал, потому что в мире зазеркалья и абсурда нашелся тот, кто, в конце концов, спас ему и Сэму не только жизнь, но и рассудок. Память вычеркнула момент, когда их тащили из как назло заглохшей машины, но Дин помнил, как очнулся от легкого прикосновения к щеке. Он лежал на полу амбара со связанными руками и скованными цепью ногами. Справа, тоже связанный, тяжело дышал Сэм. А рядом с Дином, на корточках, как большая нахохлившаяся птица, сидел темноволосый парень лет семнадцати-восемнадцати на вид; он склонил голову набок и внимательно рассматривал пленников. От его немигающего взгляда по позвоночнику прошел озноб, и Дин прохрипел: — Ты кто? — Кастиэль, — последовал спокойный ответ. — А я Дин. Дин Винчестер. Когда-то он прочитал в одном детективном романе, что, если заставить похитителя или маньяка узнать свою жертву, сделать так, чтобы она превратилась из обезличенного объекта в конкретную личность, живого человека со своими проблемами и заморочками, то маньяку будет труднее ее убить. Дин не предполагал, что ему придется проверять это утверждение на практике. Но попробовать стоило. — А это мой брат, Сэм Винчестер. Сэмми застонал, но не проснулся. Наверное, это было к лучшему. Дин надеялся, что, пока Сэм спал, он не испытывал такой сильной боли. — Очень приятно, — церемонно произнес Кастиэль, и в любой другой ситуации Дин бы расхохотался. Вместо этого он прошептал: — Можно нам немного воды? Пожалуйста. Кастиэль воду принес, и у Дина появилась надежда. Она укрепилась, когда вечером Кастиэль пришел еще и с едой — тремя кукурузными лепешками и вареным картофелем в глиняной миске, развязал Дину руки и сунул ему деревянную ложку. А когда Дин объяснил, что ему нужны дощечки и веревка, чтобы наложить Сэму шину на сломанную ногу, и Кастиэль сбегал за ними в дровяной сарай, он почти поверил, что через четыре дня их не отведут на заклание к сумасшедшему божеству, повелителю зеленых початков, которого Гэтлин называл своим Господом. Кас — когда он успел стать Касом для Дина? — забегал каждую свободную минуту и жадно слушал рассказы о «большом мире». Особенно его заинтересовало, где люди берут конфеты. Услышав про кондитерские и супермаркеты, он долго теребил край рубашки, а потом спросил дрожащим голосом: — А вы не видели там Габриэля? — Нет. А кто он? — Мой брат. Он ушел отсюда три плодоношения назад. И он любит сладкое. — А фамилия у брата есть? — У нас нет фамилий. — Без фамилии человека сложно найти. Это было преуменьшением века. К тому же, бродя тем роковым утром по внешне заброшенному городу, Дин и Сэм видели скелет в полицейской форме, точнее в том, что от нее осталось, а также сваленные в груду кости местных жителей, явно умерших насильственной смертью — о чем свидетельствовали сломанные ребра и проломленные черепа. Поэтому Дин подозревал, что брат Каса не сумел уйти далеко. Вполне вероятно, что ему принадлежала часть костей. Но сказать об этом Касу Дин не смог. Зачем указывать на очевидное, если вера в то, что с Габриэлем все в порядке, еще жива? Кроме того, подсознательно Кас наверняка знал, что произошло, потому что он смутился и сменил тему, принявшись расспрашивать про вещи, вытащенные из «железной коробки на колесах». Дин объяснил, что эта коробка зовется автомобилем. Шевроле «Импала» тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года выпуска. Нестареющая классика. Раритет. А «блестящая штука с цифрами на бугорках» — мобильный телефон. — И с его помощью люди действительно разговаривают, находясь в разных местах? — удивился Кас. — Это настоящее чудо. Он улыбнулся и убежал по своим делам — кормить кур и готовить ужин. А Дин старался не думать о том, что его улыбка заставила сердце биться чаще. Хотелось бы обойтись без Стокгольмского синдрома, особенно, если ему все-таки суждено умереть. Сэм просыпался и снова впадал в забытье, а вечером второго дня у него поднялась температура. Снять с ног цепи самостоятельно у Дина не получилось, никакого оружия или какого-то подобия отмычки в амбаре он не обнаружил, а снаружи дверь запиралась на засов. К тому же он ослаб от постоянного бодрствования и тревоги, поэтому о том, чтобы дотащить Сэма до «Импалы» в одиночку, не могло быть и речи. Это при условии, что машина уцелела. И Дин решился. Кас не походил на остальных обитателей этого жуткого места. Их словно скопировали с уличных проповедников, монотонно бубнящих про конец света и спасение избранных, как роботы или зомби, выбравшие в качестве цели души, а не мозги. Состояние пленников их тоже не волновало — за все это время никто из них ни разу не зашел в амбар. Кас не был ни роботом, ни зомби. В нем горел какой-то внутренний свет, неярко, как фейерверк, что только готовится вспыхнуть и рассыпаться на тысячи серебряных звезд. Когда Кас пришел к ним с остатками ужина и новой порцией воды, Дин положил руку на его предплечье и попросил: — Отпусти нас. Ты ведь не желаешь нам смерти. — Я не могу. — Не можешь или не хочешь? Не говори, что все это, — Дин обвел рукой амбар, — тебе нравится. Любитель кукурузы. Кас побледнел и сжал кулаки. — Я ее терпеть не могу, — прошипел он. — И мечтаю сжечь. Последняя фраза вырвалась из него будто помимо его воли. Кас зажал руками рот и выбежал из амбара, позабыв запереть дверь. Дин выругался про себя. Недаром Сэмми всегда говорил, что такта у него, как у носорога. На что он рассчитывал? Кас прожил здесь всю сознательную жизнь. Да, он сомневался в правильности окружающего его мира, но убеждения не меняются за одну ночь. А за две тем более. На следующий день Кас не пришел. Дин растолкал Сэма и мольбами и угрозами добился, чтобы тот выпил немного воды. Лихорадка усилилась, Сэму срочно нужно было в больницу, и Дин застонал от отчаяния. Надежда таяла с каждой минутой. Их убьет кучка религиозных фанатиков. Как глупо. Сэм перешел на второй курс, сдав все экзамены на отлично, и предложил провести каникулы, путешествуя по стране на машине. Дин тут же согласился — в последнее время они редко виделись: он из-за работы, Сэм — из-за напряженного учебного графика. По всем штатам, они, конечно, прокатиться с ветерком и Led Zeppelin на полной громкости не успели, зато провели пять незабываемых дней на Гавайях. На обратном пути Дину с Сэмом пришла в голову идея навестить дядю Бобби, живущего в небольшом городке Су-Фоллс в Южной Дакоте. Сказано — сделано. Однако, отвлекшись на вызывающе красный кабриолет, Дин пропустил нужный поворот и решил срезать «огородами», вместо того, чтобы вернуться на главное шоссе и проехать по нему лишних несколько миль до искомого перекрестка. В итоге они с Сэмом предсказуемо заблудились и вдобавок поругались из-за потрепанной дорожной карты. Дин не признавал навигаторы, как-то раз с проклятиями выкинув из окна «Импалы» новенький айпод Сэма — в его машине признавались исключительно кассеты, ну, в крайнем случае, диски. Гэтлин на карте отмечен не был, но тогда Дина это не смутило — по его расчетам, проходящая через него дорога выходила на N-17, и там-то они точно разобрались бы, куда ехать. Идиоты. Ржавая табличка, гласившая «ВО ВСЕЙ НЕБРАСКЕ ВЫ НЕ НАЙДЕТЕ ТАКОГО ГОРОДКА, КАК ГЭТЛИН», не обманула. Вряд ли второй город, населенный подростками с жаждой убийства всех забредших туда гостей, существовал в природе. Под вечер Дин задремал. И чуть не закричал, когда его грубо растолкали. Чья-то рука зажала ему рот, и только когда знакомый голос прошептал: — Тише, — он понял, что это Кас, и молча кивнул. Тот опустил руку и вытащил из кармана изъеденный ржавчиной ключ. Замок на цепях поддался не сразу; пока Дин растирал затекшие ноги, Кас снимал цепь с Сэма. Дин закинул левую руку брата себе на плечо и потянул его вверх, Кас, быстро сообразив, что к чему, подхватил Сэма с правой стороны. — Куда? — беззвучно спросил Дин. Кас подбородком указал на кусты слева. Они потащили Сэма по направлению к ним, и Дин с изумлением обнаружил между ними невидимый в темноте просвет. За кустами стояла «Импала». Кас отпустил Сэма и вынул из кармана еще один ключ. — Это лежало рядом, на траве, — прошептал он, передавая его Дину. Разумеется, милые детки вынесли из машины все, что можно было вынести, хорошо, что ключ уцелел. — Уезжайте. — Мы не оставим тебя здесь, — возразил Дин. — Они поймут, кто помог нам сбежать. У тебя будут неприятности. В лучшем случае. В худшем, они тебя просто прирежут. — Я обо всем позабочусь, — глаза Каса загорелись решительным блеском. — Торопитесь. — Подожди. Запомни хотя бы номер моего телефона. Если захочешь отсюда выбраться и дойдешь до шоссе... Один, девятьсот пятьдесят один, пять шесть семь, срок два, девяносто. Запомнил? Попросишь у кого-нибудь телефон, или чтобы они сами набрали. Я обязательно отвечу, слышишь? — Да,— Кас грустно улыбнулся и исчез в ночном мраке, на прощанье дотронувшись кончиками пальцев до щеки Дина так же невесомо, как и в первый раз. Дин с превеликим трудом уложил Сэма на заднее сиденье и скользнул на водительское место. «Импала», слава богу, завелась с первого же оборота. Выезжая на шоссе, он оглянулся. Слова на табличке на выезде из города словно насмехались над ним: «ВЫ ПОКИДАЕТЕ ГЭТЛИН, САМЫЙ СИМПАТИЧНЫЙ ГОРОДОК В НЕБРАСКЕ, И НЕ ТОЛЬКО В НЕБРАСКЕ. ПРИЕЗЖАЙТЕ К НАМ, НЕ ПОЖАЛЕЕТЕ». Ага, как бы не так. Сладковатый запах кукурузных початков висел в воздухе. И в нем явственно чувствовалась нотка гнильцы. Дин бросил короткий взгляд на заднее сиденье — убедиться, что Сэм по-прежнему дышит, — и вдавил педаль газа до упора. Хочешь, пока мы ищем заправку, я расскажу тебе историю, Сэмми? Наверное, когда-то Гэтлин правда был самым симпатичным городком в штате Небраска. А потом, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, что-то случилось. С землей. И детьми. Помнишь книги с записями о рождении и смерти в церкви на площади? И сказал Господь: «Срежут под корень неправедных и удобрят землю». Подходящая цитата на обложке, тебе не кажется? Никто никогда не узнает, где зародилось зло — в земле, высохшей от отсутствия дождей, или в разумах пятерых подростков, принесших ей первую жертву. Они убили своих родителей, Сэмми. Как — зарезали, утопили, повесили — не имеет значения. Но земля радостно приняла их дар и потребовала еще. По какой-то причине дети решили, что девятнадцать лет — критический возраст. Но несколько раз за эти десятилетия он то уменьшался до восемнадцати, то вырастал до двадцати одного. И знаешь, что я думаю, Сэмми? Это связано с рождаемостью. Город нуждается в жителях, чтобы восполнить сокращение населения из-за постоянных жертвоприношений. И, видимо, количество жителей должно быть неизменным. В годы, когда рождалось много детей, это количество превышало норму, поэтому они снижали Возраст Искупления. А тогда, когда рождаемость падала, они, наоборот, его повышали. Как бы ты сказал, замкнутая на самой себе экосистема. Аномалия. И мы оставили Каса внутри нее. Надо было схватить его в охапку, швырнуть в машину и уехать всем вместе. Втроем. А я бросил его там.***
На заправке Дин потребовал телефон и позвонил 911. Полиция вроде поверила в историю с нападением хулиганов. Или поленилась выяснять неаппетитные подробности. Дину было все равно. Он сидел в палате Сэма, не сводя глаз с капельниц, разнокалиберных трубок и кислородной маски. Голову будто набили ватой. Скорее всего, это шок, думал Дин. Он знал, что, если ему удастся заснуть, то во сне он увидит Каса. Мертвого, с перерезанным горлом. Поэтому Дин не собирался спать.***
Сэм медленно поправлялся. Дин с неохотой принес ему ноутбук и пару учебников — каникулы подошли к концу, и Сэм не хотел отставать от однокурсников. От запаха жареной кукурузы в киоске напротив больницы Дина мутило, и он литрами пил отвратительный кофе из автомата в холле на первом этаже, чтобы подавить тошноту: он опасался, что иначе его вывернет прямо на потертый ковер перед лифтами. Днем Дин работал в своей автомастерской, вечерами навещал Сэма, но мысли о Касе не давали ему покоя. Спал он урывками, и под глазами поселились черные круги. — Я знаю, что ты задумал, — произнес Сэм в один из вечеров, нарушая напряженную тишину. — Не смей. Возвращаться туда — самоубийство. — Кас нас спас. Вытащил из Ада. Мы обязаны ему жизнью. — Я понимаю, Дин. Но ты не забыл о тех костях, что мы видели? — Я все прекрасно помню. — Ты не виноват. Кас сделал свой выбор и остался. Это было его решение, — настаивал Сэм. — Я в курсе, — огрызнулся Дин. Лучше от слов Сэма ему не стало. На душе продолжали скрестись метафорические кошки.***
Дину нравилось думать, что в итоге он все равно отправился бы за Касом, наплевав на последствия. Он провел с ним всего три дня, но они значили больше, чем предыдущие двадцать лет. Дин отдал бы все, чтобы не оказаться в подобной ситуации снова, но о знакомстве с Касом он не жалел. Каким-то образом того не коснулось безумие Гэтлина. Кукуруза болела и заражала все вокруг себя, но Кас был чист. И сердце Дина сжималось от боли. «Господи, пожалуйста, — молился он, — не допусти, чтобы он заплатил своей жизнью за наше спасение». Кроме того, через год Касу должно было исполниться девятнадцать. Воображение вновь и вновь услужливо подкидывало картинки, где Кас уходил в заросли, не оглядываясь, а потом раздавались дикий крик и жадное чавканье. И, все-таки, вероятно, кто-то следил за Дином там, наверху, и пожелал проявить милосердие, потому что однажды утром в его квартире зазвонил городской телефон. — Алло, — пробормотал Дин, выныривая из привычных кошмаров, преследовавших его почти каждую ночь. В трубке трещало, скрипело и завывало. Он чуть не нажал на отбой, но в последний момент что-то его удержало. — Дин, это Дин? — сипло прошептал кто-то. — Да, это я. С кем я говорю? В трубке всхлипнули. — Кас? — несмело предположил Дин. В желудке похолодело, а сердце заколотилось, как угорелое. В трубке опять затрещало, и Дин услышал незнакомый голос, с тревогой спрашивающий: — Эй, парень, ты как? Господи, да ты весь горишь… — Алло! — заорал Дин. — Эй! — Алло, — наконец ответил незнакомец. — Что случилось? Где Кас? — Парнишка попросил у меня мобильник, чтобы позвонить вам. Он потерял сознание. Похоже, у него сильный жар. О Боже. Я ведь только телефон ему одолжил… — Послушайте, — прервал его причитания Дин. — Как вас зовут? — Энди. — Хорошо, Энди, не могли вы вызывать «Скорую» или отвезти Каса в больницу? Я возмещу все расходы. — Я на машине… Конечно, я его отвезу. — Скажите, где вы. Я приеду, — Дин нервно забарабанил пальцами по столешнице. — Я в Милуоки, — со вздохом сказал Энди. — Запишите номер моего сотового…, — Дин постарался продиктовать цифры как можно четче. — Ага, все записал. Я сообщу вам координаты больницы, — пообещал Энди и отключился. Дин заметался по комнате, пытаясь одновременно натянуть свитер, брюки, носки и ботинки. Он бросил в сумку лыжные штаны и пару футболок, вытряхнул из шкафа вторую пару осенних ботинок, теплые шерстяные носки и толстовку Сэма. Наверняка Касу понадобится одежда, вода, а еще лекарства… Дин сунул в карман брюк мобильный телефон, накинул кожаную куртку, небрежно замотал шею шарфом и выскочил на улицу. Руки дрожали, и «Импала» завелась лишь со второго раза. Дин отправил сообщение Сэму: «Кас звонил. Я еду за ним», набрал номер Бобби и, зажав телефон между ухом и плечом, выехал из гаража. — Ну и кто осмелился меня беспокоить в такую рань? — проворчали в трубке. — Бобби, это я. И мне очень нужна твоя помощь… Через полчаса позвонил Энди. Он догадался отвезти Каса в Центральную городскую больницу. В них обычно страховку с порога не требовали, и у Дина было время, чтобы все организовать. Бобби заверил его, что Руфус сделает все в лучшем виде. За бесплатный ремонт своего грузовичка, который было проще выбросить и купить новый. Дин на все согласился. Недавно он восстановил старый Бьюик Роадмастер и получил за это крупную сумму. Теперь он поклялся: если американское здравоохранение не обдерет его как липку, то он купит Руфусу новый грузовик, ничем не отличающийся от старого. Каса поместили в палату интенсивной терапии. Пока Дин добирался до Милуоки, Руфус выслал ему на почту сканированные копии документов для Каса — водительские права и страховку. В регистратуре Дин сказал, что Кастиэль — его сбежавший из дома кузен и что он потерял все свои вещи. Ему посочувствовали, выразили сожаление, что новые документы курьер сможет доставить только через три дня и проводили к Касу. Дина поразила бледность его кожи и — по контрасту — яркие пятна нездорового румянца на щеках. Доктор Грин успокаивающе похлопал его по руке: — Несмотря на то, что ваш родственник в тяжелом состоянии, курс назначенных ему антибиотиков прекрасно справляется с тем видом пневмонии, что он умудрился подхватить. Не волнуйтесь. Через несколько дней с мистером Кастиэлем Винчестером будет все в порядке… Дин слушал доктора в пол-уха. Нащупав стул, он рухнул на него и принялся ждать, когда Кас придет в себя.***
Около полуночи Кас ненадолго проснулся. Обвел палату мутным от лихорадки взглядом и, заметив Дина, улыбнулся блаженной улыбкой. — Я сжег его, Дин, — отрывисто произнес он. — Я сжег кукурузного идола. И снова закрыл глаза — эти несколько слов его утомили. Дин молча взял его за руку, ту, в которую не впивалась игла капельницы, погладил большим пальцем ладонь. Больше он Каса никуда не отпустит. Не сумеет. Что-то связало их в Гэтлине, какая-то незримая, но прочная нить. Кас заботился о них с Сэмом там, в Зазеркалье, сейчас настала очередь Дина. Кас не подвел их, и Дин тоже его не подведет.***
На третий день лихорадка спала, взгляд Каса вновь сделался ясным, и доктор Грин намекнул, что пациента можно выписать пораньше, при условии, что по дороге домой ему обеспечат полный покой, а также много питья и чуть-чуть куриного супа. Дин клещом вцепился в эту идею, и следующим утром «Импала» тронулась в путь с двумя пассажирами вместо одного. — Мир такой большой, — жаловался Кас с хриплым кашлем, покорно глотая горькую микстуру, когда они остановились передохнуть. — Я так мало знаю о нем. Что со мной будет? Я даже в магазин зайти не смогу — там все так запутано... И для всего требуются деньги, а у меня их нет… Дин рассмеялся и ласково провел костяшками пальцев по небритой щеке: — Ты научишься. Научишься всему, чему пожелаешь, я обещаю. Я позабочусь о тебе. Мы найдем тебе работу. А, может, ты захочешь учиться. Теперь у тебя есть выбор, Кас. Просто помни, что мой дом — твой дом. — А твой брат… не возражает? — просипел Кас. Чертов сироп от кашля на поверку оказался таким же полезным, как припарка для мертвеца. — Сэм? Нет, конечно! Когда я ему позвонил и рассказал, что ты будешь жить с нами, он очень обрадовался, — заверил Каса Дин, доставая термос с куриным бульоном. — Честно? — уточнил Кас, неловко откручивая крышку и осторожно отпивая глоток. — Честно, — подтвердил Дин и, не удержавшись, коснулся губами его виска. — Есть хочешь? — Да. Наверное. — Что думаешь насчет бургеров, м-м? — Я никогда их не пробовал. — Мы это исправим, Кас. Тебе понравится. Кас недоверчиво хмыкнул и отпил еще бульона. Дин еще раз поцеловал его в висок и завел двигатель. Где-то неподалеку он как раз видел рекламу кафе.