Пора вставать, Сё-тян

– Сё-тян, пора вставать! Курусу Сё морщится во сне, что-то недовольно бурчит и переворачивается с правого бока на спину. Шиномия Натсуки по-доброму смеется, умиляется с того, насколько очарователен все еще пребывающей в мире грёз юноша. – А не то опоздаешь! Это уже стало чем-то вроде утренней традиции. Каждое утро Натсуки начиналось почему-то уже вне постели – юноша все списывал на лунатизм и считал его своей забавной особенностью. И каждое утро Шиномия будил своего сонного соседа по комнате. Будильники на того не действовали, поэтому приходилось настойчиво будить его своими методами. Впрочем, Натсуки был совсем не против. Наоборот, даже очень за. – Солнышко-сан уже встало, так что и тебе пора! Сё что-то мычит в ответ и вздыхает, все еще не открывая глаза. Но Нацуки не из тех, кто так просто сдается. Он нежно касается тыльной стороной ладони щеки юноши, поглаживает ее, скользит ниже и тянет за край одеяло вниз. Шиномия не может перестать умиляться со своего «Сё-тяна». Растрепанные волосы, чуть приоткрытые нежно-розовые губки, такой маленький, такой беззащитный... Он похож на котенка. Котят Натсуки любит так же сильно, как и щенят. Хотя, если речь идет о Сё, то любые зверушки отходят на задний план. Ведь милее малыша Сё нет никого и ничего. – Встава-а-ай, встава-а-ай! – Натсуки уже не говорит, а поет, параллельно полностью стягивая одеяло и откладывая его в сторону. Сё продолжает находиться в цепких лапах Морфея. Тогда Шиномия продолжает действовать, начиная водить руками по всему телу скрипача, оглаживая его, не переставая при этом мысленно благодарить судьбу за то, что послала ему такого чудесного миниатюрного юношу. – Сё-тян... Руки Натсуки забираются под пижаму Сё. Шиномия улыбается, наслаждаясь теплом тела Курусу, нежностью его кожи. Сё прерывисто вздыхает, на его лице отображается чуть страдальческая гримаса, а щечки окрашиваются в бледно-розовый цвет. Кажется, все-таки через сон юноша что-то почувствовал. – Тебе пора переодеваться в школьную форму, Сё-тян! С этими словами Натсуки тянет пижамную рубашку юноши наверх, оголяя сначала его торс, затем грудь. Альтист чувствует, как сбивается его дыхание от открывшейся перед ним картины, и он не в силах устоять перед соблазном покрыть этот милый впалый животик тысячью и одним поцелуем. Шиномия наклоняется вперед, касается губами бледной кожи юноши, целует каждый сантиметр на теле Сё, постепенно забывая о своей первоначальной цели. И именно в тот момент, когда желание разбудить сменяется на желание обласкать, сонный блондин медленно, очень медленно открывает свои глаза. Правда, плавным стало только это действие. – Какого черта?! – орет не своим голосом Сё, резко садясь на кровати и отпихивая от себя Натсуки ногой. – Ты рехнулся?! – О, Сё-тян, ты... – Пошел прочь, гребаный извращенец!!! – красный, словно спелый помидор, скрипач хватает свою подушку и запускает в Шиномию, совсем не заботясь о безопасности его очков. А зря. Впрочем, юноше крупно повезло – Натсуки уклоняется от «снаряда» и весело смеется. Когда его котенок выпускает когти, он не перестает быть милым, наоборот, приобретает еще больше особенного шарма. – Доброе утро, Сё-тян! – Ненавижу тебя! Так и проходит каждое утро в комнате Шиномии и Курусу.