Исповедь

- Вольфганг... Милый Вольфганг, вот и ты теперь меня покинул... Почему, Вольфганг? Почему ты оставил меня одну? Почему... Нанерль тихо всхлипнула и вытерла краем головного платка сухие глаза. Она уже не плакала. Не могла плакать. После того, как она потеряла мать и отца потерять еще и брата... Девушка протянула руку и коснулась креста на могиле. "Господи, дай его духу наконец обрести покой..." Поднялся ветер. Нанерль Моцарт поднялась на ноги и поджала губы. Вольфганг не любил лилии, поэтому она принесла ему розы. Розы, да... Бледное лицо девушки перекосилось. В конце тропинки, ведущей к могилам трех Моцартов, появилась знакомая фигура. Слишком знакомая. - Не знала, что Вы бываете здесь, мсье Сальери. Фигура остановилась. Антонио склонил голову в знак приветствия. - Я не хотел мешать Вам. Нанерль прикрыла глаза. До боли не хотелось ссор на могилах семьи. - Вы не помешали. Сальери благодарно улыбнулся. Только уголком рта, но этого хватило, чтобы Нанерль отступила, пропуская его вперед. Мужчина присел перед могилой и долго смотрел на надпись. Вольфганг Амадей Моцарт... Не справедливо... Нанерль передернулась и смахнула несуществующую слезинку. Она порядком постарела для своих лет. Недавно она заметила на щетке пару седых волос, хотя пользовалась ею только она сама. Это все от нервов... Антонио выдохнул и поднялся. Сильный осенний ветер трепал его волосы и полы черного фрака. - Мне очень жаль, - произнес он тихо. - Жаль? - переспросила Нанерль с таким видом, будто готова была удушить композитора прямо сейчас. - А Вам не было жаль его раньше? Когда Вы решили, что можете позволить себе подняться засчет него? Засчет его таланта? - Мадмуазель... - Чего Вам было мало? У Вас были связи, у Вас было уважение, у Вас были деньги! Все! - Я... - Вы толкнули его за черту бедности, из-за Ваших капризов он не знал сна и радости! Вы его убили, Вы!! - Мадмуазель Моцарт! - почти прокричал Сальери. - Успокойтесь! Я искренне сожалею, что Ваш брат умер! Он был великим музыкантом, его талант во много раз превосходил мастерство знаменитейших композиторов! Его музыка... Задохнувшись вдохом, Антонио умолк и повернулся лицом к могиле. Вольфганг Амадей Моцарт... Почему такая несправедливось? Он опустился на колени, пачкая землей колени черных брюк и полы фрака. Склонил голову и положил у креста букет крупных бордовых роз. "И как я не заметила цветы в его руках?" - удивленно подумала Нанерль. - Его музыка... - продолжил начатую фразу маэстро отчего-то охрипшим голосом. - Его музыка была великолепна. Как глоток свежего воздуха в дыму. Как трель чудной птицы, спрятавшейся среди воробьев. Я наслаждался его музыкой, мадмуазель, любил ее всем сердцем... - Антонио Сальери внезапно сгорбился и до боли сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. - Но и всем сердцем ненавидел. Вы понимаете, мадмуазель, что такое зависть? Так вот, это была даже не зависть. Это была боль. Понимаете, мадмуазель, Ваш брат... Вольфганг был гением, не меньше! Его признавали все. Все! Он был тем, кого так не хватало нашему миру! Каплей родниковой воды в пустыне! Подумайте, что я мог сделать? - По крайней мере не подниматься в своих глазах за счет него! - Вы жестоки... но правы. Это было похоже на исповедь. Словно Сальери был грешником, а Нанерль - ангелом, через которого он просил прощения. У кого угодно: у ее брата, у отца, у матери, у самого Бога. Нанерль внезапно захотелось положить руку на его плечо и простить, простить, простить! Но как простить виновного в смерти близких? Мадмуазель Моцарт судорожно вдохнула. Ветер становился все сильнее и вырывал у девушки платок, который она вынуждела была придерживать бледными тонкими пальцами. Сальери поднялся с колен, не отводя взгляда от своих роз, отличающихся от роз Нанерль только количеством. Сальери не мог думать. В любых мыслях в его сознании возникал образ Вольфганга Моцарта, смотрящего на него мутным, но не осуждающим взглядом. Как будто все еще мучающийся болезнью, что привела его к смерти. Лежащий на розах, что принесли ему сестра и губитель. Антонио зажмурился, отгоняя от себя эти мысли. Он не находил нужных слов, чтобы проститься с Нанерлью. Нанерль молчала тоже. Ее мысли были странно спутаны, странно непонятны. Так бывает, когда прочтешь в один день несколько разножанровых книг и попробуешь вспомнить содержание каждой. Сразу этого сделать не получится, в голове будет каша. Молчали оба, не зная как начать говорить или как разойтись. Антонио вздохнул и обернулся. Нанерль плакала впервые за долгое время. По ее белым щекам катились крупные слезы, которые тут же сдувал ветер. - Вольфганг... Сальери протянул руки и прижал ее к своей груди. Им не о чем было говорить. Было о чем молчать. Нанерль плакала, сжимая пальцами ворот черного фрака Антонио. Антонио гладил Нанерль по спине и касался подбородком ее головы. Все было так, как должно было быть. - Простите, что я пришел сегодня. - Ничего... - Вы злитесь на меня? - Нет... - Как странно... - Мне странно тоже, - мадмуазель подняла голову и коснулась кончиками пальцев виска маэстро. - Может, я решила простить Вас ради своего прощения? - Простить ради прощения? - удивленно прошептал Сальери. - Да, ради прощения. - Но за что? Нанерль улыбнулась и посмотрела прямо в глаза мужчины. - За себя, вероятно. За то, что не сберегла мать, отца, брата. Да и мало ли у меня грехов перед Богом. - Думаю, что немного. - Достаточно. Антонио повторил ее улыбку и, повинуясь внезапному порыву, коснулся губами ее лба. Пошел дождь. Ливень. Тяжелые капли дождя стучали по земле и разбивались на миллионы брызг, которые стучали по земле и разбивались тоже. У могилы Вольфганга Амадея Моцарта стояли двое: мужчина и женщина. Они не сторонились дождя и не двигались вовсе, согревая друг друга объятиями. Головной платок женщины, сорванный ветром, лежал на черной мокрой земле. Плакали оба. Простить ради прощения. что может быть лучше?