Кофе с молоком

Marina And The Diamonds – Starring Role

Разговор на уровне курилки - дымные мысли, глубокое дыхание во имя поступления яда в легкие, застывшие взгляды, проходящие, приходящие, уходящие сквозь случайного собеседника напротив или рядом. Но случайностей у них не бывает, и собеседников они выбрали когда-то сами - добровольно и повально. - У меня новости, - Пратт готова от нервозности одернуть облегающую юбку, вырезающую мягкий изгиб бедер; школьная привычка хороших девочек - она никогда таковой не была, но в присутствии Уолша открывает в себе потрясающие актерские способности. Коннор мажет ей по затылку тусклым взглядом - удобная, с давних пор привычная разница в росте, позиция определяемого превосходства (и даже в этом она желает его обогнать, даром что брендовые каблуки все равно не дотягивают); матовость уставшая, без провокационной уверенности и соблазнительной томности - сплошное равнодушие и крик мольбы остановить бред происходящего. - У меня тоже, - темные ресницы вздрагивают, едва опускаясь - внимание скользит, перетекает извилистой волной, повторяющей ее профиль, фиксируется на напряженном лице. Как давно они улыбались? У нее, кажется, когда-то были ямочки на смуглых щеках. Если она их не разодрала ногтями в приступе очередной панической атаки или бессильного бешенства. Микаэла отражает стерильный свет ванной, разит снизу вверх по-желтому неверными кошачьими глазами - но верность в них все же парадоксально скулящая и больная; царапает ему лицо этим крошевом благодарности и понимания, когда отводит благоразумно взгляд. - Ты первый, - упавшая звезда, свергнутая королева, передергивает плечами, шагая вперед - курс бесплатной психологической помощи в вакууме белоснежной ванной, лучшее место погребения королевских особ, какое значение имеет теперь и здесь первенство худших вестей города? Коннор следит за взведенными линиями лопаток, очерченных нервозностью и сломанностью под очередной блузкой офисного бесчетного цвета, и жалеет, что пришел сюда наблюдать, как они хрупко ломаются, не превращаясь в крылья. - Ты начала, - он зажимает, пережимает что-то рвущееся из груди сложенными руками, кусает губы, и силуэт зримо идет игольчатым стыдом и опасностью изрезать касаниями все протянутые навстречу ладони (ему нужны лишь одни). Пратт оборачивается - в патологически расширенных зрачках загорается догадка, затухает с болезненным шипением в прищуре. Вдох раздвигает границы сведенных спазмом сомнения ребер; клетка предсказуемо оказывается с железными прутьями. - Ашер сказал, что любит меня, - мысль не выпархивает свободно навстречу его ожиданию, протянутому по глупости щедро и смиренно - спотыкается на середине предложения, слова схватываются ледком сомнения в связках, тают кислотой на корне языке, скатываются в конце концов горьким шепотом. Раньше Уолш бы колко хмыкнул, резанул усмешкой и сказал - драматично, молодец. Но сейчас он зябко вздрагивает - списать бы на сквозняк, но окно закрыто; его давно уже вымыло, продуло - дуло к виску, и хватит. - Твоя очередь, - Микаэла выпрямляется навстречу его взгляду, острому до невозможности, отравленному до последней капли пигмента - давно научилась стойкости, спасибо его науке; там сплошные штыки, иглы, льдистая крошка - железный занавес неприятия и разочарования. Матовость взаправду замерзает, оттаивает блеском задетой, раздетой жизни; раньше ее лишали дыхания отливы его ненависти, сейчас - приливы участия и ответной боли. - Оливер сделал мне предложение, - в сплаве голоса ни грамма радости - серебрится лишь мука и вина, страх ошибки и груз ответственности. Пратт знает эту прилипчивую тяжесть, растекающуюся свинцом от плеч, что ласково касаются (не) те руки. Зальет как пустой сосуд, не сможет в конце концов сдвинуться, захлебнется, задохнется. Новости со знаком плюс, но их полярность - отрицательная; по правилам математики все уходит в их пользу, да виден только вред. Они сталкиваются взглядами и видят сокровенное и откровенное желание - обнулить все. Коннор ни разу не считал их похожими, но сейчас они одинаковы до последнего захлебывающегося внутреннего крика отчаяния, до нервной дрожи в пальцах рук, до сведенной, приведенной к границе притворства улыбки. Звуки правды внутри них - те же атомы; по закону физики или подлости притяжение срабатывает одновременно, в противовес действуют другие человеческие правила - в комнате по-прежнему оглушающая тишина. Но оба смотрят друг на друга слишком часто, чтобы не успеть считать с губ честное: - Не отвечай.