Воспоминания Эйтара

Об этом орочьем зелье ходили слухи уже давно. Во всяком случае, впервые я о нем услышал несколько лет назад. Но до конца не верил. Разумом и сердцем отказывался принимать саму возможность подобного искажения. Разве может существовать в нашем мире нечто, столь отвратительное? Но Радагаст… Истари известно многое, не просто так они призваны бороться с семенами зла, проращиваемыми в Арде Сауроном. И, видимо, они не справляются. Маленький темный флакон с печатью Мордора, зловеще блестел на ладони у Ольвы Льюэнь. Сама она была в бешенстве, я это почувствовал очень явственно, еще до того, как Владычица Зеленолесья собственноручно прикончила предводителя разгромленного отряда… И даже после того, как голова скального орка откатилась прочь, бешенство это не иссякло. Мне стало страшно — в старой скверной палатке находился пленник… пленница, которой не посчастливилось выжить. И по взгляду, по поведению Ольвы, было понятно — пленница ей знакома. И не просто знакома. Там кто-то, кто очень важен для Ольвы. Пытаюсь не думать в эту сторону, занявшись текущими проблемами — похоронить несчастную женщину, поставить палатку, развести огонь, придумать что-то на ужин… Ольва там, за густыми ветвями ивы, тоже развела бурную деятельность. То забежит в палатку, то нырнет в воду, то зовет Радагаста. Вот как тут отвлечься, когда она так себя ведет, когда так странно смотрит. В конце концов, не выдерживаю ее мельтешения: — Да кто там, Ольва? — Там… Тауриэль, — с отчаянной обреченностью выдыхает она. — О, нет… Не может этого быть. Не может этого быть… Только не Тауриэль. Почему? Она же оставалась в Дейле. С Тиллинель… Ольва Льюэнь обнимает себя за плечи и смотрит куда-то сквозь: — Она не чужая тебе? Вы близко общались… Воевали вместе? Ходили дозоры, да?.. — голос ее взволнован. Каким-то шестым своим, женским чутьем, она поняла, что я не просто в смятении, я в ужасе. И эти ее слова — просто для успокоения. Она успокаивает меня, себя… Но не может погасить того, что творится у меня в душе. Эту отчаянную злость, эту с трудом контролируемую ярость, которая рискует обрушиться сейчас на всякого, да хотя бы и на нее… Потому что не знала, потому что она вообще ничего не знает. И не хотела знать. Воевали… Ходили в дозоры… О, Элберет! Ночное небо расписывают яркие вспышки огней Митрандира. В наших глазах — восторг и отблеск фейерверков. Мы завороженно вглядываемся в небо. Король с королевой смотрят на нас с улыбкой. Шустрая рыжая Тауриэль дергает мага за рукав: — Митрандир, расскажи, где ты был, куда дальше пойдешь? — Что тебе еще рассказать, непоседа? Пришел я от Железных холмов, а путь свой держу через ваш благословенный лес, к Андуину, и далее в Изенгард, а потом, быть может, к морю… — К морю! Я, когда вырасту, тоже пойду. Так далеко, чтобы увидеть море. И горы… — Ну, в одиночку сложно осилить подобный путь, — улыбается маг. — Она не будет одна, — отзывается Леголас. — Точно! Не одна, — кивает серьезный Лантир, — все пойдем. — А сможете? Пройти весь путь и не потеряться? — Не потеряемся. Тауриэль, я буду с тобой. — И я с вами, эй! — топает ногой Тиллинель. — И Эйтар. — Вы только посмотрите на них, ну что за чудесные дети! — улыбается королева Эрин Гален, — О, если вы всегда будете вместе, кто победит вас? — Никто! — отзывается Трандуил. — Главное — не расцеплять рук. И тогда — никто! Тиллинель крепко сжимает мою правую руку, Тауриэль — левую. Вторые ручки девочек достаются Лантиру и Леголасу. — Не расцепим. Никогда. И тогда никто нас не одолеет. С того момента сцепленные руки стали для нас символом, светлым заклинанием и сказочным оберегом. В любой момент. Когда страшно, и когда — радостно. Все было очень просто и понятно. Жить, не расцепляя рук… Казалось, сам лес поддерживал нас своей светлой магией — переплетая души и мысли. Была в этой магии какая-то неумолимая, прекрасная сила, которую никто бы не объяснил словами. Мы были вместе. Мы были счастливы. Мы были детьми… Я прикрыл глаза, стараясь успокоиться. Ольва не может знать, кто для меня Тауриэль… Ольва Льюэнь не виновата в том, что ей совершенно не интересна моя жизнь. В конце концов, сейчас это совершенно неважно. Чудовищное действие зелья еще должно проявить себя… — И нет другого способа помочь ей? — Я не знаю… это такая мерзкая отрава. Но я не могу позволить Тауриэль умереть, как я после этого посмотрю в глаза Кили? — Но что ты сможешь? Ты же женщина, а ей нужен… — Эстель, похоже, решил, что данный факт требует разъяснения еще раз. Специально для Ольвы Льюэнь. — Нууу… попробую, не знаю пока, — неопределенно пожимает она плечом. — Но умереть я ей не дам! Все барлоги преисподней! Да что за дикие идеи вечно посещают эту голову? Она — точно ненормальная. Вот честно… И даже мысли не допускает, что здесь хоть кто-то, кроме нее, способен решить эту проблему. Уверена, что справляться с этим придется именно ей? Больше же некому… Однако, когда в словах — решимость, а в глазах — растерянность, на какой результат можно рассчитывать? Не зря говорили мудрые: сомневаешься — не делай, а делаешь — не сомневайся. Если лишь так можно спасти жизнь Тауриэль, я попытаюсь. Хоть и уверен, что это только отсрочит… Нет, если сейчас еще и я начну сомневаться… да помогут нам всем валар! — Коль Радагаст не способен победить своим колдовством отраву Саурона, я пойду к ней… — Эйтар? — в безграничном изумлении она подняла на меня свои колдовские янтарные глаза и словно… Словно впервые увидела. Да, точно — раньше она смотрела и не видела, а сейчас будто ржавый замок с грохотом слетел с ее сердца и потайная дверца души Повелительницы Пущи распахнулась перед невидимым доселе лаиквенди. И как подтверждение — поцелуй. Нежный, глубокий… Губы ее отчего-то горчили неведомой мне смесью диких трав. В чуть прикрытых глазах плескались благодарность и затаенная надежда. Повелительница… Понимаю, о чем ты, но… Стоит ли нам всем обнадеживать себя? — Ольва, ты сильно преувеличиваешь… ужас ситуации. Все, что могло случиться, уже случилось. А ужас… ужас будет потом. Я не знаю случаев, чтобы эллет смогла жить после та… — А может быть потому не помнишь… потому что о таком, как правило, не треплются? — убитым голосом произносит она. — А знаешь, если подумать… может быть, ты права… Как бы мне хотелось, чтобы ты оказалась права. По белым, как снег, щекам Тауриэль катятся слезы. Сонное зелье Радагаста, видимо, помогает плохо — она мечется по ложу, которое мы с Эстелем соорудили внутри палатки и беззвучно зовет кого-то пересохшими губами. Тауриэль. Бесстрашная, беспокойная, невезучая девочка. Почему это произошло именно с тобой? Может нужно взять ее за руку? Увидеть, почувствовать ее фэа, подобрать мелодию, кто знает, вдруг можно помочь и так? Я умел лечить в походе не хуже многих славных воинов. Со мной всегда была крохотная частичка магии моей матери… Быть может… Додумать я не успеваю. Тауриэль выгнуло, словно ее скрутила дикая боль. Глаза распахнулись и она с ужасом посмотрела на меня… Удар сердца, момент узнавания… — Эйтар… Медвежонок. Это ты. Это правда ты? Я замер, задохнувшись от странной смеси жалости и нежности, затопившей мое сердце. А потом… Мельчайшая искра моей магии растворилась бесследно в кромешной, пышущей жаром тьме, в которую погрузил меня ее поцелуй. Губы Тауриэль тоже были горькими, такую горечь на ладонях оставляет гончий лист, чей сок рвет в клочья сердца и жилы сильнейших скакунов Средиземья. Казалось, этот яд, бегущий по венам Тауриэль, отравлял и меня, лишая контроля, рассудка, всяческой меры. Оставляя только неутолимую жажду обладания, притяжения хроа. Это длилось, длилось и длилось. Словно в точке соединения наших тел время остановилось и мы застряли здесь навеки, до скончания времен. Там, за тонким пологом палатки, жил своей жизнью реальный мир, не имеющий сейчас к нам никакого отношения, а мы здесь плавились в горниле темной страсти, которой никто из нас не желал, которая тоже не имела к нам никакого отношения… А дальше… просто закончились силы, словно вода, ушедшая в песок. На границе сна и яви, я вслушивался в ее тихий, лихорадочный шепот… Что это? Стихи? И она все еще была жива. Сознание мое продолжало бродить по темным лабиринтам в поисках хоть какого-нибудь света. Я шел и шел, наугад, не понимая, куда иду, в каком направлении. Пока не вышел на берег реки, залитой сиянием луны. У самой кромки воды стояла девушка в белом платье, ослепительно сиявшем в лунном свете. Я не мог не узнать ее. Я узнал бы ее из тысячи… — Тиллинель? Она смотрит спокойно, чуть склонив набок голову, словно ей непонятна причина моего изумления. Подходит ближе и кладет руку мне на плечо. Ничего не понимаю: — Тебя не должно быть здесь… Ее глаза наполняются грустью и она чуть слышно произносит: — Нет. Это тебя не должно быть здесь… И целует меня в губы. Но не так, как это делают друзья на праздниках, а… совсем не так. В этом поцелуе нет горечи, но и надежды тоже нет. Через мгновение Тиллинель отстраняется и взволнованно шепчет: — Ты идешь не туда… Эйтар, беги! Лунный свет меркнет. С неба бесшумно спускается крылатое чудовище. Меня аж подбросило к своду палатки. Был бы голос, оставил бы заиками всех присутствующих. Ну ничего себе сны я стал видеть. От яви не отличить. Солнце, судя по всему, встало уже давно и спутники наши давно не спят, возясь неподалеку у костра. Сам же я пытаюсь собирать себя по крохам после этой безумной ночи. Тауриэль! Оборачиваюсь к ней, прислушиваюсь к ровному дыханию… Дышит. Слава валар, жива. Хочется надеяться, что худшее уже позади — ее больше не лихорадит, и не ведет. Обошлось? Отлично, надо бы выйти наружу, посмотреть, что там и как… Сбежать не успеваю — Тауриэль просыпается, пытаясь подавить болезненный стон и смотрит на меня немигающим, но вполне осознанным взглядом. Понимаю, что надо что-то сказать… Но не знаю, что именно. Как себя вести, что делать… да почему же все так сложно? — Эйтар, — чуть хрипловатым голосом произносит она. — Мне нужна одежда… — Да, конечно, подожди немного, — накидываю на себя рубашку и уже собираюсь выползти из нашего убежища, как вдруг… — Спасибо тебе… Что? Серьезно? Внезапно понимаю, что выдавить из себя ничего членораздельного вот прям сейчас не могу. Лицо у меня в этот момент, наверное, то еще, потому что Тауриэль улыбается. Добро и грустно: — Спасибо, что это был именно ты. Хочу хоть как-то приободрить ее, сказать, что ночь прошла и все будет хорошо, но лишь возвращаю ей ответную улыбку и выбираюсь наружу. А поговорить… Будет еще время для разговоров.