Checkpoint

Джим был вымотан. Как морально, так и физически. Они потеряли человек десять, вдвое больше было ранено, повсюду, как в каком-нибудь дешёвом фильме ужасов, валялись сломанные куклы-копии Пингвина, а сам Пингвин… Гордон вздохнул, устало потирая лоб рукой. Чёртов Пингвин укатил куда-то с пулей в своей тощей, упакованной в старомодный костюм тушке, преисполненный слепой ярости. Можно было быть уверенным, что спустя какое-то время, едва подлатав свои раны и, возможно, став ещё безумнее, он снова предпримет попытку убить Галавана. И Джеймс не мог с уверенностью утверждать, что его расстроил бы факт смерти новоиспечённого мэра. У преступного главаря Готэма не получилось совсем чуть-чуть, а решительность и отсутствие страха за свою жизнь была даже похвальна… Он ещё не нашёл все кусочки пазла, но уже был уверен, кому в странном голосовании Освальд vs Тео отдаст свой голос. Кобблпот был злом знакомым, и, если не брать во внимание последние несколько недель, довольно адекватным. Пингвин просто хотел править тёмной стороной города, что он, положа руку на сердце, делал вполне неплохо до недавнего времени. Лучше уж так, чем куча разрозненных озверевших группировок, громящих кварталы. Галаван же был тёмной лошадкой, конечная его цель была пока неясна, но в то, что он просто хотел стать мэром, верилось слабо. Джеймс ещё какое-то время ходил по развороченному залу, поскрипывая осколками стекла, разбросанными по полу, и раздавая указания. В кармане позвякивали ключи, которые ему отдала Лесли, и это было единственным, что хоть как-то радовало за этот чертовски длинный и тяжёлый день. Наконец, он покинул место побоища, оставив парней из лаборатории делать их кропотливую, но скучную работёнку. Харви уже давно ушёл, отсалютовав на прощанье бутылкой пива и назвав «чёртовым трудоголиком». Машина медленно катила по сонным улицам города, который, казалось, замер в страхе после всего случившегося. Жертв среди гражданских тоже было много, и почти все они принадлежали к высшим слоям общества, так что завтра можно было ожидать десятки гневных звонков и писем, осуждающих и проклинающих плохую работу готэмского управления полиции. Перед тем, как ехать к Лесли, следовало захватить из старой квартиры кое-какие вещи. Нет, конечно, самое необходимое, вроде зубной щётки, бритвы или набора рубашек уже было у неё, но если уже приглашают… Им стоит переговорить в спокойной обстановке и решить, какой ящик комода будет заполнен его вещами. Такие мысли успокаивали и настраивали на умиротворённый лад, и к дому Гордон, опустошённый произошедшим, подъехал если не повеселевшим, то хотя бы успокоившимся. Джеймс взлетел по лестнице, намереваясь быстро собрать необходимое и ехать к своей девушке, но, кажется, вселенная была против таких планов. Двери его квартиры пытался взломать… Освальд. Он немного пошатывался и хрипло, тяжело дышал, но продолжал увлечённо ковыряться в замке обрезком проволоки, не услышав топота. Джим опешил. Он никак не ожидал увидеть тут того, кого сейчас искали обе половины города – и светлая, и тёмная. А ещё он поражался наглости Пингвина. Внутри медленно закипала едва утихшая злоба. Мужчина сделал несколько тихих шагов и цепко схватил преступника за руку, с силой сжимая пальцы. Освальд вскрикнул, но, повернувшись и столкнувшись с взглядом детектива, тут же захлопнул рот и испуганно уставился в ответ немного мутными глазами. – Что, чёрт побери, ты тут делаешь?! Гордон очень старался, чтобы его голос не напоминал шипение раздразнённой кобры, но получилось, видимо, плохо – Кобблпот втянул голову в плечи и сделал слабую попытку вырваться. Провальную. – Джим, – он растянул губы в привычной и хорошо знакомой заискивающей улыбке, весь дрожа. Гордон заметил, что на лбу у преступника выступила испарина, а сам он был бледным, как полотно – кажется, ранение и правда было серьезное. – Джим, прости пожалуйста, я просто подумал, что тут меня точно не станут искать… – И ты считаешь это весомым доводом, позволяющим вламываться в мою квартиру?! – он всё сильнее сжимал пальцы, и Освальд неосознанно потянулся к этому месту, искривив губы в гримасе боли. – Да, это крайне нагло и невежливо с моей стороны. Прошу простить. Я уйду. Только отпусти. Только сейчас Джим понял, что сдавливал предплечье преступника так, что трещали кости, сжимал со всей силы, вкладывая в этот жест всё накопленное за день напряжение – нервное и физическое. Он разжал пальцы, и Кобблпот резко отодвинулся, привалившись к стене и потирая пострадавшее место. Стало немного стыдно. В конце концов, сегодня, там, у машины, состоялась своеобразная игра, и Гордон показал себя не с лучшей стороны. Тем временем Освальд сделал попытку подняться на ноги, но вдруг покачнулся и непременно рухнул бы, если бы Джим не успел подхватить его. Оба замерли не зная, что же делать дальше. Детектив полицейского управления бережно прижимал к себе раненного в перестрелке преступника, а тот, кажется, и не был против, сминая в бледных пальцах лацканы гордоновского пиджака и тяжело дыша. – Извиняюсь… – Пингвин прикрыл веки, стараясь стоять ровно, хоть и колени у него отчаянно тряслись, и детектив неосознанно притянул тощее тело ещё ближе. Внутри Джима шла ожесточённая моральная борьба. Одна его часть – та, что обычно толкала на безрассудства во имя правосудия, кричала, что Освальда следует немедленно отвезти в участок, раз уж он сам так благосклонно позволяет себя поймать, причём в прямом смысле этого слова. Вторая половина, уставшая от максимализма нового капитана и интриг, шептала, что на данном этапе Кобблпот, со всем его безумством и логичностью одновременно, нужен городу, и что ему следует помочь. Решающим фактором стал один единственный взгляд, брошенный вниз – на спине Освальда по ткани пиджака расплывалось широкое кровавое пятно, и даже повидавший на войне всякое Гордон поёжился. Детектив оглянулся по сторонам, а затем, отперев дверь своим ключом, быстро затащил повисшего на нём Кобблпота внутрь. Щёлкнул замок, и они опять замерли, вслушиваясь в тишину. По потолку скользили пятна света от проезжавших за окном автомобилей, в квартире был тёплый, немного спёртый воздух, и захотелось немедленно открыть все окна нараспашку, а ещё скинуть с себя без всяких церемоний Пингвина и помыть руки. Вместо этого мужчина осторожно усадил свою тяжело дышащую ношу, которая пока что не произнесла ни слова, на пол у стены, а затем включил свет. Освальд смотрел на него загнанным взглядом, но продолжал молчать, видимо полагая, что одно неосторожное слово – и Гордон передумает. Наверно, в этом была логика. Потому что Джим и правда не знал, зачем он это сделал и что же делать дальше. Они пересеклись взглядами, и Освальд одними губами прошептал «Спасибо». – Я, наверное, ещё пожалею обо всём этом, – детектив вздохнул и, стянув с шеи галстук приблизился к бледному Пингвину. Тот сейчас как никогда соответствовал своей кличке: волосы на его голове взмокли и слиплись неопрятными прядями, он весь казался каким-то взъерошенным, а больная нога была выгнута под неестественным углом, вызывая ассоциацию с птичьими лапками. – Ты спасаешь меня. Опять, – Кобблпот вымученно улыбнулся, и такая вот слабая улыбка нравилась Джиму куда больше привычной, широкой и тошнотворно приветливой. Неестественной. – Я не знаю, зачем я это делаю. И наверно глупо просить у тебя в ответ за эту… услугу оставить Галавана в покое и предоставить полиции этим заниматься. – Он убил мою мать, – Освальд в один миг сделался каким-то тёмным, словно ощетинился шипами и укрылся плащом из боли и ненависти. Но мгновенно вновь всё стало как прежде: он перестал напоминать бешеного пса и вновь стал уставшим и теряющим сознание от кровопотери человеком. Гордон вздохнул и ничего не ответил. В их единственную короткую встречу с матерью Освальда он успел понять, насколько тот к ней привязан. А то, что король Готэма беспрекословно выполнял все приказы Галавана лишь за обещание, что с ней будут хорошо обращаться, только подтвердило его домыслы. Джим не мог представить объём той любви, как не мог представить и шквал боли и отчаяния, который душил Кобблпота, но он мог не задавать неловких вопросов и просто… относиться понимающе. – Давай, тебе нужно принять душ и обработать рану, – он помог Освальду подняться и повёл того в ванную. Пиджак, жилетка и полностью пропитавшаяся кровью рубашка стягивались с худого тела неохотно, но вскоре Пингвин остался обнажённым и теперь ёжился и неловко отворачивался. – Я-я сам… Гордон не стал и слушать. Потянул в нужном направлении нерешительно замершего мужчину, отвинтил оба крана до упора и помог забраться в ванну. Рана выглядела лучше, чем можно было бы предполагать, но продолжала сильно кровоточить – следовало как можно скорее вытащить пулю и продезинфицировать ранение. – Джим, эм… Ты так и будешь тут стоять? – Освальд посмотрел на него из-под чёлки, и Гордон хмыкнул, заметив красные пятна смущения у преступника на скулах. Казалось, тот не очень любил своё тело и чувствовал себя крайне некомфортно под чужим пристальным взглядом – Кобблпот сидел сгорбившись и обхватив колени руками, а вода быстро скрывала под собой его бледную кожу. – Ты ведь не сможешь сам толком помыть спину. Так что заткнись. Пингвин раздражённо засопел, а Гордон, взяв мочалку, аккуратно стал смывать запёкшиеся сгустки крови. Освальд шипел и дёргался каждый раз, когда губка проезжалась по ране, но молчал и терпел, так что вскоре с этим было покончено. Прихватив аптечку, Джим направился в спальню, избавив наконец неожиданного гостя от своего смущающего присутствия. Он раскладывал на прикроватной тумбочке всё необходимое, с каким-то страхом и отчаяньем ожидая возвращения Кобблпота. Казалось, что если тот сейчас выйдет из ванной комнаты и станет рядом, что-то, что до этого было нерушимо, сломается и исчезнет навсегда. Что-то бесповоротно изменится. Гордон не любил перемен, если не был уверен, что они к лучшему. Казалось, он замер на перепутье вместе с остальным миром, застыл на самом кончике лезвия, и любой неосторожный вздох столкнёт его в пучину безызвестности. Реальность загустела, Земля прекратила вращаться вокруг своей оси, а звёзды погасли все разом без права нового рождения, погрузив Вселенную в кромешную темноту. Он был один, дышал оставшимся ещё кислородом, выпуская клубы пара в стремительно холоднеющий воздух и ждал, пока всё вокруг не начнёт осыпаться и рушиться, превращаясь в пыль. А затем понял, что уже не один. Освальд нерешительно встал рядом, вцепившись нервными пальцами в полотенце на своих бёдрах, и в вечной темноте, без звёзд, он сам напоминал звезду бледностью кожи и серым безумием глаз, а вокруг его ног словно послушные собачки крутились чёрные дыры. Джеймс моргнул и наваждение рассеялось. Освальд действительно стоял рядом, действительно комкал пальцами белый махровый край, но никаких чёрных дыр не было и в помине, а дымка туманностей полностью соскользнула с влажной кожи. Вниз по его спине вновь бежала тонкая струйка крови, а мужчина морщился от сквозняка, неприятно тянувшего рану. – Садись, – Гордон откашлялся, чтобы голос не был больше таким хриплым и каким-то испуганным. Дождался, пока Кобблпот осторожно опустится на край кровати, а сам остановился позади. Рассматривал некоторое время бледное, и – мужчина старался не акцентировать на этом внимание – изящное полотно неизвестного авангардиста, которое в двух местах грозили прорвать острые углы лопаток. Прям картина «Заяц-беляк в метель». Только Освальд совсем не милый ушастик, а злобная хищная птичка с мелкими, но острыми зубами. Он не должен забывать об этом. Не должен поддаваться на обманчиво милый и беззащитный взгляд больших глаз. Не должен. – Долго ты ещё там? – Кобблпот поёжился – ему было холодно, а ещё струйка крови уже достигла полотенца и стала напитывать собой толстую ткань. Мужчина слегка покачивался, и Джеймс наконец-то опомнился. Он осознал, что в его квартире находится раненный и голый преступник, а он – офицер полиции, собирается ему помочь. Вся ситуация была какой-то дикой, и с ней следовало покончить как можно быстрее, чтобы с чистой совестью выставить Пингвина и громко захлопнуть дверь, выветривая даже запах его присутствия. – Прости. Извини, у меня нет нужного обезболивающего, только таблетки, поэтому будет… неприятно, – с этими словами Джим протянул Освальду блистер с анальгином и стакан воды. Дождался, пока мужчина, задрожав, выпьет сразу две, а затем уселся за спиной с обычным швейцарским ножиком в руках. Скальпеля, конечно, в квартире тоже не было. Благо, пуля ушла недалеко, и, оттянув кожу в сторону, можно было её видеть, так что каких-то особых проблем быть не должно. Гордон долго тёр куском ваты, смоченным в спирте, вокруг краёв раны, получая какое-то садистское наслаждение от тихого шипения Кобблпота. – Я режу. Постарайся не дёргаться, – он слегка надавил кончиком ножа на кожу, замер на какое-то время вместе с Освальдом, задержав дыхание, а потом потянул вниз, разрезая плоть. – Блять! – бледное тело под ладонью дёрнулось и, не успей бы он убрать нож, у Пингвина прибавилось бы кровоточащих «забот». Кажется, у Джеймса подскочило давление, а ещё вновь проснулись молчавшие до этого злость и раздражение. Он подскочил на ноги, разворачивая к себе преступника. – Мать твою, я сказал не дёргаться! Перережу тебе артерию – сдохнешь за десять минут! Он осёкся, наблюдая зажмурившегося закусившего губу Освальда – он уже и забыл, как это бывает больно, когда режут без должной анестезии, а теперь требовал невозможного от потомка аристократов. Конечно, Кобблпот не был разнеженным тепличным цветком, но и закалённым его назвать было нельзя. Боли в его жизни было предостаточно, но он все равно не привык к ней. – Прости, – Гордон прочистил горло, ощущая неловкость. – Но ты ведь понимаешь, что я должен это сделать? Иначе рана начнёт гноиться. Пингвин перевёл дыхание и кивнул, посмотрев на него снизу вверх влажными глазами. – Да, конечно, Джим. Я понимаю. Прости. Я постараюсь не шевелиться. Детектив серьёзно кивнул, вновь поднеся к ране нож, но стоило только холодному влажному лезвию коснуться кожи, как Освальд вновь дёрнулся, а потом жалко посмотрел на чертыхающегося от такого расклада Гордона. – Значит, сделаем так. Он переставил миску со спиртом, на дне которой лежал пинцет, на пол, а сам сел рядом, привалившись спиной к кровати. – Иди сюда, – он махнул рукой, подзывая к себе Кобблпота. Тот посмотрел в ответ широко раскрытыми испуганными глазами, нерешительно замерев. – Ну?! – Ты не думаешь, что… Мм… Мне, наверно, стоит надеть какие-нибудь брюки перед тем, как… – он окончательно смутился и умолк, а Гордон готов был ударить самого себя по лицу за то, что это предложил именно Освальд, а не он. – Да. Да, чёрт, конечно, – он поспешно подскочил на ноги, начиная рыться в шкафу. Через какое-то время перед ним стоял одетый в явно большие для него джинсы Кобблпот, и в таком виде даже напоминал человека. Гордон всё ещё был крайне поражён покорностью преступника и тем, что он выполнял все его приказы безоговорочно, но мужчина не хотел концентрироваться на этом. Прихрамывая, Освальд подошёл ближе и, придерживаясь за бедро раненной ноги, осторожно уселся на выпрямленные ноги Джима. Оба они пережили минутное неловкое молчание, пока ёрзали, стараясь найти удобное положение, но вскоре и с этим было покончено. А затем Кобблпот издал удивлённый возглас, когда его резко притянули ближе, заставив вжаться лицом в плечо. Гордон хмыкнул неожиданно даже для самого себя от прозвучавшего звука, но не стал его комментировать, чтобы ещё сильнее не накалять и без того неловкую и крайне странную ситуацию. – Так я смогу тебя удержать, – и правда, пока Джеймс это говорил, своими руками он прижал плечи Освальда, надёжно зафиксировав того в захвате. Всё это было крайне… интимно, и детектив прикрыл глаза, стараясь смириться с происходящей дикостью. Кобблпот только опалял горячим дыханием шею, не делая попыток двинуться, и такая его покорность и инертность крайне интриговала. Теперь дело пошло быстрее. Конечно, Пингвин старался двинуться и отпрянуть подальше от боли, но Гордон держал крепко, так что преступнику оставалось только тихо поскуливать и шумно сопеть. Сделав второй надрез и достаточно расширив рану, Джеймс взял в руки пинцет. Замер на какое-то мгновение, собираясь с силами перед самой неприятной частью процедуры. Почему-то хотелось подбодрить преступного главу Готэма, сказать что-нибудь мягкое и глупое, чтобы успокоить – даже так он чувствовал бешеное сердцебиение Кобблпота и подрагивающие мышцы во всём доверчиво прильнувшем теле. «Какая приторная чушь…» Он попытался разозлиться на себя, но перед внутренним взором словно в насмешку всплыли воспоминания искривлённого в болезненной гримасе лица Пингвина и его полная отчаяния и бессильной злости фраза: «Он убил мою маму, Джим». Иного выхода не оставалось. – Сейчас… Сейчас будет очень больно, но на этом мы закончим, обещаю. Потерпи ещё немного. А затем, не дав Освальду вставить ни слова, Гордон краями пинцета скользнул в рану. Он, наверно, не обиделся бы на преступника, даже если бы тот укусил его за плечо, ища пути спасения от боли, но то, что тот сделал было в разы хуже. Он застонал. Дал слабину буквально на доли секунды, но в этом коротком звуке было столько отчаяния и агонии, что Джеймс наверняка бы совершил какую-нибудь ошибку, не уговаривай он себя последние несколько минут полностью абстрагироваться от реальности в общем и от сидящего у него на коленях Кобблпота в частности. Но даже так он услышал, не мог не услышать. Услышал и ужаснулся. Ужаснулся тому, что страдания Пингвина вызывают в нём такой бурный отклик. Благо, пуля поддалась легко, и уже через несколько секунд покоилась в миске. Джеймс отбросил окровавленный пинцет в сторону, отодвигая Освальда от себя и заглядывая тому в глаза. На длинных ресницах застыли слёзы, он выглядел жутко уставшим, а по подбородку стекала капелька крови из прокушенной губы. Слишком много крови за сегодня. – Всё закончилось. Кобблпот кивнул, а потом неожиданно прижался вновь, обнимая руками за шею. Казалось, он на какое-то время забыл, как нужно дышать, и сейчас внезапно вспомнил – его лихорадочные частые вдохи опутывали Джима и действовали как наркотик, заставляя испытывать чувство ложности происходящего и кружиться комнату как чёртову карусель. И они – единственные на этой карусели, фантасмагорическая пародия на реальных людей. А потом Гордон понял, что Кобблпот плачет. Тихо воя, глотая слёзы, он выдал себя тем, как ходили ходуном под горячими ладонями Джеймса худые плечи, а позвоночник то чётко прорисовывался под кожей, то вновь скрывался подобно лох-несскому чудовищу. Захват Пингвина стал совсем стальным даже несмотря на продолжавшую мучить его боль. Наверно, он должен был оттолкнуть Освальда. Накричать на него. Сунуть в руки одежду и выставить за дверь. Обсыпать колкими насмешками, которые бы били наотмашь по лицу несмываемым позором. Но он не сделал ничего из этого. Только позволял себя обнимать и даже несколько раз неловко погладил узкую поясницу успокаивающем жестом. Наверно, всё произошедшее окончательно доконало Пингвина: напряжение последних недель, страх за мать, боль и опустошение после потери вырвались наружу в виде обычной человеческой реакции, и он не мог винить Кобблпота за это. – Прости. Джеймс, прости, я не хотел, чтобы так… – по тому, как запричитал преступник, Гордон понял, что тот уже истратил весь запас слёз. Он заглянул Освальду в лицо, натыкаясь на пустой отрешённый взгляд. Слёзы закончились, а вот боль останется навсегда, и Пингвин уже никогда не будет прежним. Его ещё долго будут мучить призраки прошлого, он ещё долго будет ненавидеть себя за то, что не смог спасти мать. Не смог даже отомстить за неё. «Пока не смог», – мрачно напомнил себе Джеймс, но вслух сказал совсем другое: – Давай, вставай, тебе нужно перевязать плечо. Они вновь уселись на кровать, и Гордон быстро и ловко забинтовал Кобблпоту рану, предварительно заклеив ее пластырем и подложив сложенную в несколько слоёв чистую ткань. Пингвин был совсем неадекватный и, кажется, мало что соображал от кровопотери, так что Джеймс осторожно уложил практически несопротивляющееся тело на свою постель и укрыл почти уснувшего Освальда одеялом. Тот ещё старался что-то бормотать себе под нос, даже порывался уйти, но усталость взяла своё и вскоре он тихо сопел, подтянув колени к самой груди и осторожно поджав больную руку. Потом Гордон долго курил на маленькой кухне, прислушиваясь к тишине, стоявшей в квартире. Открытая форточка мало способствовала выветриванию дыма, так что комната напоминала пристанище алхимика, занятого поисками философского камня. Только вот Джеймсу не повезло, и вместо легендарного вещества, превращающего всё в золото, он получил опасное и обезумевшее чудовище, которое сейчас мирно спало на его кровати, замотавшись в одеяло по самую макушку. Звуки ночного города, врывавшиеся внутрь его маленького убежища, немного отвлекали, и впервые за сегодняшний день нечто, что сжимало сердце подобно тискам отпустило, дав возможность свободно вдохнуть. Детектив затушил окурок и подумал, что забыл позвонить Лесли. Та, наверно, с ума сходила от волнения всё то время, пока он возился с Пингвином, эгоистично забыв обо всём на свете. Он достал из кармана брюк телефон, смотрел на него какое-то время, затем быстро набрал смс-ку с заверениями, что у него всё хорошо, и отключил устройство. Выслушивать сейчас упрёки не хотелось. Мужчина затушил очередной окурок и, тихо выскользнув из кухни, направился в свою спальню. Кобблпот продолжал лежать ровно в такой же позе, в которой и уснул. Гордон даже испугался на мгновение, что тот умер, но, прислушавшись, мужчина смог различить слабое дыхание. Сил на то, чтобы принять душ не было никаких и, кое-как стащив костюм, Джеймс увалился с другой стороны кровати, мгновенно засыпая. Ему снился странный сон. Там была Лесли, которая шла сквозь лес и периодически оглядывалась, подбадривая мягкой светлой улыбкой. Они всё шли и шли, он никак не мог догнать её, солнечный свет сквозь сочную зелень вскоре сменился жемчужно-серым потоком мглы, с трудом прорывающимся через тяжёлые еловые лапы и острые ветви сухих сосен. Он так не смог её догнать. Он проснулся, и кто-то целовал его в шею сухими губами, прихватывая кожу у ключиц. – Освальд?! Какого чёрта ты делаешь?!! Гордон сделал попытку отодвинуться, но Пингвин держал крепко, обхватив руками и ногами, и продолжал настойчиво тыкаться носом в кожу под подбородком, выводя одному ему известные символы на коже мужчины. – Пожалуйста, Джим. Мне это нужно. Пожалуйста… – он лихорадочно дышал, его глаза поблёскивали в уличном свете, а на скулах расплывались красные пятна, и детектив к своему стыду осознал, что возбуждён этими странными ласками, принимаемыми от сбежавшего от правосудия преступника. Он ещё удерживал какое-то время тонкие запястья Освальда в захвате, – что, впрочем, не мешало губам и языку Пингвина вытворять всё, что вздумается их хозяину, – а затем выдохнул и расслабился, подавшись ядовитым прикосновениям. Кобблпот отравлял его, методично, сантиметр за сантиметром спускаясь всё ниже с шеи на грудь и дальше, двигался немного неловко из-за руки и ноги и щекотал неряшливыми прядями кожу каждый раз, как прижимался щекой к животу, чтобы почувствовать судорожно сокращающиеся мышцы Гордона. Он словно упивался каждым движением, каждым неровным вздохом Джима, сорвавшимся с его губ, впадал в транс и млел. Он дышал сбивчиво и горячо, будто что-то жгло его лёгкие, а сам он метался в агонии. Они оба горели. Невероятность происходящего, дикость, полный маразм ситуации выбивали тормоза, и когда губы Освальда оказались над кромкой трусов, Гордон отбросил всё то логичное, что ещё оставалось в его разуме и покорился инстинктам. Которые в унисон кричали, выли и стонали, что перед ним жертва, требующая и умоляющая, чтобы ей обладали. Прекрасная, слабая жертва, даже красивая со своей бледной гладкой кожей и влажными светлыми глазами. Джеймс рыкнул и, потянув Освальда на себя, перевернул их, прижимая худое тело к матрасу. Пингвин было замычал протестующе от грубости и, наверное, боли, но полностью смирился, когда нависший над ним мужчина безжалостно смял губы, требуя только одного – подчинения. Они, казалось, не стремились доставить друг другу удовольствия. Они хотели покалечить друг друга. Царапали, душили, кусались в губы до крови и лихорадочно шарили по телам друг друга руками, избавляясь от жалких преград. Сложно сказать, кто был первым – Джеймс, на котором было только бельё, или Освальд, великоватые джинсы которого сползли будто сами собой. Гордон отстранился, рассматривая распластавшегося под ним Кобблпота. Он тяжело дышал, даже в такой ситуации не прекратив поглаживать пресс детектива, он был чертовски худым – настолько, что выпирающие тазобедренные косточки натянули кожу подобно острию ножа, и он был полностью возбуждён, а лежавший на его животе член с застывшей на головке капелькой смазки загипнотизировал Джеймса. Пингвин облизывал то и дело губы, и выглядел так, будто сейчас отключится либо от страха, либо от вожделения. То есть, выглядел жутко сексуальным, и Гордон не знал, чего пугаться сильнее – то ли того, что у него стоит на низкорослого тощего убийцу, да ещё и мужского пола, то ли того, что у убийцы тоже стоит – на него. У детектива никогда не было подобного опыта, но сейчас он знал одно – ему хочется взять в рот член Освальда и понаблюдать за реакцией. Чёртов натуралист. Он не стал растягивать прелюдию – они оба и так уже были готовы взорваться, не сколько от возбуждения, сколько от нетерпения. Сейчас они, наверно, собирались не сексом заняться, а попробовать друг друга на прочность. Кобблпоту снесло крышу после смерти матери, а Джеймс… Джеймс, кажется, просто заразился передающимся от Пингвина воздушно-капельным безумием. Мужчина склонился и, сомкнув губы на головке, медленно двинулся к основанию члена Освальда. Раздавшийся за этим звук срезонировал с нервами и разнёсся по телу мелкой дрожью, осев где-то над копчиком. Преступный король стонал потрясающе. Низко и хрипло, он напрягал все мышцы в теле от каждого движения Гордона, будто настраиваемая струна на гитаре. Он делался всё тоньше, и вскоре детектив хотел сделать всё, что угодно, только бы извлечь из этого странного музыкального инструмента новый потрясающий оттенок. – Джим… Джим! Если ты не остановишься, я сейчас… – ладонь Кобблпота с холодными пальцами коснулась его плеча и сжала, потянув наверх, и Джеймс с недовольным рыком выпустил чужой член изо рта. Прижал тело Освальда своим, навалившись всем весом, и впился в губы, подавив очередной вымученный стон. Пока они боролись языками, рукой мужчина обшаривал тело Пингвина: погладил грудь и соски, местечко за ухом, плоский живот, а затем сжал ягодицу, заставив задрожать всё бледное, наконец-то согревшееся тело. Они то и дело цепляли бинты преступника, но, кажется, никого это не волновало. Хотелось большего. Гордон отстранился, давая Кобблпоту вдохнуть немного воздуха, сам тем временем закинув его тощие ноги на талию и ритмично сжимая и раздвигая в стороны ягодицы. Он смотрел на раскинувшегося на его постели тяжело дышавшего Освальда и медленно зверел. Хотелось развести стройные ноги в стороны и тут же толкнуться на всю длину, но остатки здравомыслия в уголке сознания кричали, что так поступать нельзя. – Я хочу тебя, – Пингвин посмотрел прямо в глаза детективу; его рот был приоткрыт, губы покраснели и припухли, а взлохматившаяся окончательно чёлка падала на лоб, скрывая за собой глаза. Желание пришло внезапно. Он протолкнул несколько пальцев Кобблпоту в приоткрытый рот, что, признаться, уже давно хотел сделать. Тот удивлённо заморгал, но быстро сообразил, что от него требуется, и принялся старательно покрывать их слюной, вцепившись в руку Гордона как в последнюю связь с настоящим. Наблюдать за тем, как он втягивает щёки и щекочет подушечки языком было сплошным удовольствием, возбуждение от такого бежало по венам с удвоенной скоростью, но Джим заставил себя прекратить, понимая, что сам оттягивает момент чего-то более веского. Он нерешительно погладил маленькое, сморщенное отверстие, смачивая его, а затем осторожно протолкнулся внутрь. Замер, наблюдая за реакцией, но Освальд никак не запротестовал, только нетерпеливо двинул бёдрами, и Гордон чуть пошевелил пальцем, согнул, вытащил, проник снова, ощущая, как судорожно сокращаются чужие мышцы, а дыхание Кобблпота становится ещё более прерывистым. Пингвин замер, кажется, ещё не зная, как реагировать на происходящее, просто прислушиваясь к ощущениям, но по мере того, как шло время, и как Джим становился всё смелее, толкаясь дальше, его стоны из нерешительных стали молящими, а сам преступник мотал головой из стороны в сторону и комкал в пальцах простыни. Джеймса происходящее тоже не оставило равнодушным. Было удивительно будоражаще наблюдать, как от таких простых его действий Освальд мечется по постели и сбивчиво стонет, умоляя о большем. В какой-то момент, который они оба пропустили, пальцев стало два, а потом и три, но теперь и этого было недостаточно. – Уверен? – Джим убрал руку, упёрся ладонями по обе стороны от лица Кобблпота, перенеся на них вес своего тела, а сам двинул бёдрами, заставив их члены соприкоснуться и потереться друг о друга. Освальд заскулил. А потом ещё раз и ещё, каждый раз, пока Гордон качал бёдрами, наблюдая, как дрожат длинные тёмные ресницы, а живот пачкается смазкой. – П-пожалуйста, я тебя прошу. Мне это надо! – преступник нашёл в себе силы и, обхватив Джеймса рукой за шею подтянулся, заглядывая в глаза, а затем медленно лизнул в губы, следом смыкая зубы на подбородке. – Чёрт тебя дери, Освальд! – Гордон зарычал, отстраняясь. – У меня нет ничего нужного, чтобы… – Ляг, – Кобблпот быстро, даже удивительно быстро, если учесть его больную ногу, оказался сверху, а затем одним движением взял член Гордона в рот почти на половину. Задохнулся от резкости собственного движения, скользнул обратно, а потом снова вниз, обволакивая всю длину влажным теплом и старательно покрывая весь ствол слюной. У Джеймса помутнело в глазах когда он понял, что Освальд хорошенько обсасывает его стояк для себя, и что скоро он насадится на его член полностью. Он вообразил себе, как сантиметр за сантиметром исчезает в теле Кобблпота, а тот возбуждённо приоткрывает рот, и скулы на его странном лице прорисовываются чётче, а длинные ресницы отбрасывают на щёки тень. – Хватит, – голос был хриплым, но Гордон умудрился как-то выдавить из себя короткое слово. Они вновь перекатились по постели, и Джеймс приставил головку ко входу. Замер, дождался кивка Освальда, а затем сделал плавное движение вперёд. Перед глазами всё вспыхнуло и закружилось. Кобблпот был чертовски горячим и узким, новизна и необычность ощущений заставляли испытывать головокружение и дикое желание протолкнуться сразу на всю длину так, чтобы сильные мышцы плотно обхватили весь член, но Гордон понимал, что это будет отвратительно по отношению к Освальду. Он замер, легко поглаживая его и дожидаясь, пока с лица Пингвина пропадёт болезненная гримаса. Вновь двинулся и вновь замер, весь дрожа и стараясь не сорваться. Они медленно двигались навстречу друг другу, пока Джим не остановился, погрузившись до конца и глубоко дыша. Он наклонился, коснувшись губами груди Освальда, скользнул носом ниже и опять поцеловал, стараясь вложить в это всю свою заботу, которая внезапно проснулась в нём и захлестнула с головой. Освальда сейчас хотелось стиснуть в объятьях и больше не отпускать, вплавить его в себя, в свою кожу, в свои кости и органы, и мужчина старался произнести каждое слово своей молчаливой мольбы, пока Кобблпот не зарылся пальцами ему в волосы показывая, что уже готов. Первый толчок дался с трудом, они оба прикрыли глаза от остроты ощущений: слюна не была достаточно хорошей смазкой, но в груди вновь, от вида друг друга, разгоралась страсть, и вскоре движения Гордона стали увереннее и чётче. Он придерживал бёдра Освальда руками, а сам ритмично качал бёдрами, врываясь в податливое узкое тело, ощущая ответный жар и жадность, чувствуя, как ему навстречу тянутся и раскрываются под его натиском. А потом Гордон двинулся под особым углом, и Кобблпот вскинулся, коротко простонав и царапнув себя по груди. – Ещё! – его глаза горели лихорадочным огнём, он вновь был безумцем, вновь был Королём Готэма, вновь контролировал всё и всех – Джеймс не мог ему отказать. Он вновь толкнулся в эту точку, и наградой ему стал новый стон Освальда – более острый и яркий. Он наклонился к приоткрытым губам Пингвина, потянул за нижнюю зубами, рыча и наращивая темп толчков. Теперь отсутствие смазки не казалось таким уж существенным недостатком. Наоборот, вот так, почти на сухую, всё казалось более чётким, невыносимо реалистичным и бесконечно правильным. Они сейчас были целостными, настоящими, наконец-то не сломанными и не неправильными. Они были одним, соединившись всем своим существом. Они двигались навстречу друг другу, стонали, обнимали, боялись отпустить, боялись потерять ориентиры в накатывающих волнах удовольствия. Освальд скрестил лодыжки на пояснице Гордона и не переставая матерился детективу на ухо, требовал быть быстрее, был жадным и нетерпеливым, подмахивал бёдрами, а Джеймс сейчас мог только не сбавлять темпа и выполнять все прихоти своего капризного убийцы. Он же и пришёл первым к финишу. Разрядка была яркой, ошеломительной, она буквально подкинула его на месте, заставив с силой сдавить бока Кобблпота и вжаться ему в плечо лицом, совершая последние толчки. Когда Освальд внизу заметался, громко вскрикнув, пачкая спермой себе живот и сжимая мышцами Джима, который ещё был внутри, детективу показалось, что он кончит второй раз. Они дрожали и сжимали друг друга в объятьях ожидая, пока закороченные нервы вернутся в стационарный режим работы, и можно будет наконец открыть глаза, не опасаясь вместо привычных стен увидеть помехи, как на старом телевизоре, сквозь которые были бы заметны несуществующие материи иного мира. Наконец, Джим смог перевести дыхание, и перекатился на спину, утягивая за собой Освальда. Тот, кажется, уже почти спал и потому никак не прореагировал на такое с собой бесцеремонное обращение. Гордон укрыл их одеялом и тоже почти мгновенно уснул, поглаживая Кобблпота чуть ниже раненного плеча. Утром всё было совсем не так, как ночью. Первым делом, когда Гордон проснулся, он увидел сидящего на краю кровати Кобблпота. Бинты за всё время их активных вчерашних перемещений успели слегка смяться и напитаться кровью, действие обезболивающего наверняка закончилось, но Освальд никак не выказывал своего состояния. Он, успев натянуть выданные накануне джинсы, просто сидел, сложив ладони на колени и низко опустив голову. Джим не знал, как начать разговор. Он просто оглядывал спальню, подмечая развороченную постель, свои вещи, разбросанные по полу, и утренний серый свет, пробивающийся в окно и серебрящий чёрные пряди Кобблпота. Было тихо, казалось, даже город за стеклом затих и наблюдает за тем, как двое людей не знают, что друг другу сказать. Вчерашний шквал эмоций и радость бесконечного понимания ушли, и Гордон начал осознавать, что произошло. Он трахнул криминального авторитета. Хотя, для Освальда, скорее всего, они «занимались любовью»… Если подумать, то в глубине души Джеймс тоже так считал, просто боялся себе в этом признаться. Он так много времени ненавидел Пингвина. Старался ненавидеть. Пингвин был сумасшедшим, Пингвин убил так много людей, Пингвин поджёг те здания и был образцовым преступником. Возможно, слишком старомодным в своих методах и по возможности крайне вежливым, но всё равно преступником. А ещё этой ночью Пингвин подмахивал тощей задницей навстречу его толчкам и благодарно стонал, когда член Джима попадал по простате. И Пингвин был нежен и покорен и издавал крайне потрясающие звуки, так что хотелось трахать его часами, днями, годами, веками, только бы он не переставал хрипло выкрикивать имя… Джеймс посмотрел на спину с острыми лопатками и чудовищем позвоночника, прячущегося под кожей и подумал, что, видимо, существует каких-то два Пингвина. Один – король Готэма и беспринципный убийца, другой… просто Освальд. Который сейчас отчаянно нуждался в поддержке. Который ещё не успел озлобиться и стать чудовищем после смерти матери. – Эй? – Кобблпот вскинул голову, жалко посмотрев на Гордона. Он, казалось, боялся пошевелиться и выдать себя, боялся приблизиться и боялся уйти. Он, наверно, думал, что не должен здесь быть. Вчера Джеймс был бы согласен с таким утверждением. Сегодня – уже нет. Мужчина поднял руку, подзывая Освальда, и тот дёрганным движением скользнул в открытые объятья, зашипев от боли в плече при неловком движении. Они лежали так какое-то время, прислушиваясь к дыханию друг друга, и Гордон вновь уснул, если бы Пингвин не начал шевелиться и нарочито громко сопеть. – Что случилось? – Джиму не хотелось отпускать тощее, прохладное тело, и он лениво притиснул разошедшегося Освальда ближе, буквально впечатывая в свою грудь. Тот вздохнул и вновь затих, а затем, пощекотав волосами подбородок Гордона, поднял голову, пытаясь поймать взгляд детектива. – Меня не должно тут быть. Джеймс помолчал, рассеяно перебирая волосы на затылке у мужчины. – Да… – медленно произнёс он, – тебя не должно здесь быть. Освальд замер в его руках, и даже не смотря ему в глаза Гордон понял, что тот испытал тонну боли от одной простой фразы, так что он поспешил закончить: – Но я хочу, чтобы ты тут был. Он склонил голову, и они встретились взглядами, без слов говоря друг другу слишком много из того, что никогда не отважились бы произнести простым человеческим языком. Они потянулись навстречу одновременно, соприкасаясь губами и начиная неспешно целоваться так, будто у них было в запасе всё время мира. Солнце медленно поднималось над горизонтом, скрытое вечными готэмскими тучами, пока они обменивались невыразимой нежностью. – Я должен уйти, Джим, – Освальд прошептал это, когда они на мгновение отстранились, чтобы немного перевести дыхание. Ему, кажется, было больно произносить это, по крайней мере, Гордон хотел, чтобы нечто неясное, мелькнувшее в светлых глазах, следовало трактовать именно так. – Я знаю… – он выдохнул и тут же вновь потянул мужчину на себя, не в силах отнять рук и перестать водить по нежной коже кончиками пальцев. Хотелось стащить с Кобблпота раздражающие и мешающиеся джинсы, вновь почувствовать его всего, полностью обнажённого, но время утекало, пока они легко касались губами и сплетались языками, забыв про бег стрелок. Наконец, мужчина отстранился, пристроил подбородок на плече у Гордона ненадолго, а затем перекатился на другую сторону кровати. Было ясно, что он уже собран. Он уже вновь Пингвин. А некто по имени Освальд был тут вчера ночью и ушёл с наступлением нового дня. Джим не хотел его отпускать, не хотел, чтобы всё, что произошло между ними, всё это странное и необъяснимое закончилось вот так. Но он никогда не отличался красноречием. И ещё он понимал, что так будет правильно. – Тебе нужно сменить повязку. – О, не беспокойся об этом. Но мой костюм пришёл в негодность, и я был бы рад, если… – Да, конечно, – Гордон подорвался с постели, подумав, кашлянул и обмотался одеялом, а затем принялся рыться в шкафу. Достал оттуда старую рубашку и тёплую кофту на замке, а затем, не в силах наблюдать происходящее, отправился на кухню. Там, как обычно, стал варить кофе и делать тосты, пока нечто важное покидало его жизнь. Когда с готовкой было покончено, он вернулся в спальню, но не нашёл там никого и ничего. Можно было подумать, что всё, что было вчера, ему лишь приснилось. Освальд прихватил с собой свои вещи, убрал аптечку и её содержимое на место, даже кровать заправил, но было кое-что, что служило доказательством адекватности, – или безумия, как посмотреть – Гордона. Окровавленная пуля, покоящаяся на тумбочке.