Сказ о том, как тяжела попаданская доля

Гюнтер ушел, а Лена осталась сидеть на крыльце, тупо и бессмысленно глядя на свиток, который держала в руках.  — Что чувствует человек, только что заложивший душу дьяволу? — спросила она себя. — Получается, что ничего. Как-то пусто на душе, будто ее у меня сейчас и вовсе нет. Может, Гюнтер ее уже умыкнул втихаря? А взамен сунул мне вот эту хрень. Хотя вообще-то это ведь важная вещь — то самое завещание Борсоди, которое так нужно Ольгерду. Посмотреть, что ли, о чем там этот аукционист пишет? Лена покрутила свиток в руках, думая, как бы половчее освободить его от ленты, которой он был перевязан. Собственно, сама лента как таковая проблемы не представляла, смущала девушку печать, которая была оттиснута, как и положено, в аккурат на узле, причем так, что развернуть свиток, не повредив ее, было нельзя, а ломать печать Лене почему-то не хотелось. — Вот испорчу, а потом по закону подлости она понадобится в целости и сохранности. И буду тогда локти кусать. Господи, о чем я только думаю? — удивилась она сама себе, но тоже как-то вяло и безэмоционально. — Вообще-то мне Геральт изменил, а я беспокоюсь о какой-то дурацкой печати. Наоборот бы надо ему в отместку расхерачить этот свиток к чертовой матери, вот тогда бы он у меня поплясал, — Лена вздохнула. — Да только почему-то не хочется. Ох, пойти что ли Талера разбудить? Он ведь шпион, так, поди, знает все эти штучки, как аккуратно открыть и прочитать запечатанный документ, а потом сделать, как было, — Лена встала с крыльца и направилась к фургону. — Сама не знаю, зачем мне это теперь нужно? И какое мне дело до Ольгерда с его желаниями? По идее, надо бы и на Геральта наплевать, но я не могу. Ведь пока он не выполнил второе желание, а Ольгерд не озвучил свое третье, Гюнтер не отправит меня домой. Ну и что? Как будто эти несколько недель моего пребывания здесь что-то решат или изменят. Да и вообще, я ведь должна ненавидеть этого чертового ведьмака за то, что он натворил. Так, зараза, не получается. Это наверное Гюнтер меня сегодня морально выпотрошил своими откровениями, вот у меня и нет никаких эмоций. Ну и ладно, — решила Лена. — Вот завтра Геральт явится, тогда я ему все выскажу и заявлю, что я его официально бросаю и ухожу от него. Хотя, почему это я должна уходить из своего дома? Лучше я его выгоню! Пусть катится к своей Шани или вообще, к кому хочет, — Лена снова тяжко вздохнула. — Так ведь и покатится, побежит, точнее. И кого я таким образом накажу? Уж точно не его. И что мне все-таки делать с этим бабником? Изменить в ответ? Детский сад какой-то. Да и с кем, с Талером, что ли? Простить его и сделать вид, будто ничего не было? Наступить на горло собственной гордости и просто спокойно дожить с ним то время, которое мне здесь отпущено? Ох, господи, я не знаю. Может, утро вечера мудренее? Пусть сначала вернется, а там уж я решу, — попробовала обмануть саму себя Лена, на самом деле уже определившись с ответами на свои вопросы. — Ладно, как говаривала Скарлетт о’Хара*, подумаю об этом завтра. А сейчас, пока этого паршивца нет, самая стать заняться завещанием. Время как-то скоротать все равно надо, а заснуть после всего, что мы тут с Гюнтером друг другу наговорили, мне точно не светит. Рассудив так, Лена забралась на облучок фургона и постучала в закрытую дверку, за которой в недрах своего дома на колесах скрывался Талер. — Э-эй, Талер, ты там спишь уже? Выгляни на секундочку, у меня к тебе дело есть! Лена прислушалась: внутри фургона завозились и забубнили. Девушка кивнула, подбадривая саму себя, и, уверившись, что она идет к цели верной дорогой, продолжила: — Тале-ер! Лучше вылезай! Ты же знаешь, что я от тебя не отстану и спать тебе все равно не дам. Так чем упрямиться, ты лучше быстро ответишь на мой вопрос, и я тут же оставлю тебя в покое — а тогда можешь спать себе на здоровье, сколько влезет. За дверцей раздалось шуршание и стук, затем щелкнул засов, дверь приоткрылась — и Лена увидела заспанную и недовольную физиономию Талера, который смотрел на докучливую соседку, подслеповато щурясь. — Лен, ну чё те надо? Вы, как я подозреваю, все вчетвером тайком сговорились и решили свести меня в могилу. Днем, сука, до меня доебывались Роше и Йорвет, вечером Йорвет с Эвелиной меня в край задрали своим воркованием, а теперь ты решила вбить последний гвоздь в крышку гроба, в котором похоронено мое спокойствие. — Талер, ты можешь вот эту херь открыть, не испортив печати? — спросила Лена, проигнорировав жалобы и стенания шпиона, и показала ему свиток. — Это что за поебень? — Никакая не поебень, а завещание Максимилиана Борсоди. Слышал про такого? — Что, бля? — голос Талера сорвался на фальцет, но затем он взял себя в руки прокашлялся и спросил уже спокойнее. — Откуда оно у тебя? — Гюнтер принес. Ну, тот ком с горы, с которым ты в Алхимии пил. — А он эту хрень откуда взял? — По всему видать, вытащил из Дома Борсоди, — терпеливо объяснила Лена. — А каким образом он это сделал, я не знаю, потому что не спрашивала, поскольку мне это нахрен неинтересно и не нужно. — А ты уверена, что оно настоящее? — сон и недовольство Талера как рукой сняло. Он выбрался из фургона и с любопытством смотрел на свиток, который Лена все так же держала в руках. — Я почем знаю? — пожала плечами девушка. — Поэтому я к тебе за помощью и обратилась. Подумала, что уж ты-то точно в таких вещах разбираешься. — Правильное, мать его, решение, — одобрил идею Лены Талер. — Я подобной хуйни понаоткрывал да перечитал столько — хоть жопой ешь. Пошли за дом, сейчас костерок разведем, я кое-какие инструментики возьму — и прочтем с тобой, что этот хер моржовый Максимилиан там накалякал. Глядишь, может, и нам с тобой от этого чего перепадет, а? — Талер заговорщицки подмигнул Лене и слегка подтолкнул ее локтем. — Перепадет, как же, держи-ка карман шире, — проворчала девушка. — При своем бы остаться. А то, как я погляжу, все эти Борсоди с Ольгердами да Гюнтерами уж такие хитровыебанные, что прям дальше некуда. Аж зло берет. Однако шпион уже не слушал Лену, проворно спрыгнув с облучка и засеменив к кострищу за домом, где обычно Геральт варганил свои зелья и смазки. Девушка покорно побрела за ним. Талер быстро развел костерок и подождал, пока он разгорится до нужной кондиции. — Ну, давай сюда свой талмуд, — протянул он руку за свитком. — Ой, ты только мне гляди не напортачь, — попросила Лена, отдавая ему документ и все-таки слегка волнуясь. — Не ссы, ща я все сделаю в лучшем виде, — попытался успокоить девушку Талер, нагревая над огнем какую-то плоскую маленькую штучку, напоминающую пилку для ногтей. Что шпион сотворил потом, Лена толком так и не рассмотрела. Однако после недолгих манипуляций он явил ей чудо — развернутый лист с целенькой печатью на неповрежденной ленточке. — Ух ты! — восхитилась она. — Ловко у тебя вышло. — Ну дык! За дело взялся, сука, профессионал, — снисходительно заявил Талер, которому, впрочем, явно польстила Ленина похвала. — Ну, давай, читай, чего этот пидор там пишет? А то я без очков да еще в темноте ни хуя разглядеть не могу. — Та-ак, я Максимилиан Борсоди, находясь в здравом уме и трезвой памяти завещаю все мои «заводы-газеты-пароходы» моему сыну Эвальду Борсоди… — Стоп! — прервал Лену Талер. — Кому-кому? — Сыну Эвальду. Талер, ты ж вроде у нас слепой, а не глухой. — Я с вами скоро не только оглохну, но и ума лишусь! Потому что я сейчас чё-то, сука блядь, не понял. Ведь сынка-то Максова Хорстом зовут. А никакого Эвальда я не знаю. — Ну извини, что вижу, то пою, — развела руками Лена. — Вот, тут еще дальше есть приписка: если мои сыновья Эвальд и Хорст хотя бы один раз за все годы после моей смерти в Бельтайн не пожмут друг другу рук, то все состояние дома Борсоди должно отойти новиградскому госпиталю Святого Вильмериуса. — А-ху-еть! — прошептал Талер.

* * *

— И что все это значит? — спросила Лена, подождав, пока Талер придет в себя после оглашения завещания и немного успокоится. — Как что, Ленусь, берем ноги в руки и со всей возможной скоростью пиздуем к Святому Вильмериусу. — Ты имеешь в виду в госпиталь? — Ну да! Сейчас я скопирую завещание, оригинал мы спрячем, а в госпитале прозрачно намекнем, что им может обломиться кругленькая сумма. Но, конечно, нам за содействие полагаются комиссионные, в размере… — Талер задумался. — Я думаю, треть от состояния старины Макса — это нормально. — Ольгерд даст больше, — сказала Лена. — У него бабла сейчас — что у дурака фантиков, а еще он имеет до этой бумаги очень большой личный интерес. От перспектив прожить вечно у него, по-моему, разум несколько помутился, он стал очень эксцентричен, поэтому ты можешь его даже элегантно шантажнуть, например, попросить, чтобы он снарядил тебе корабль на Скеллиге в обмен на эту бумаженцию. — Так-то оно так, но этот шальной придурок может просто-напросто выпустить мне кишки вместо конструктивного диалога, — возразил Талер. — С этими психами никогда не знаешь, как пойдет — очень ненадежные клиенты. — Может, но не будет. Я тебе говорю, у него пунктик на мстю семейке Борсоди. Убив тебя, он похоронит свои надежды ее осуществить. И потом, не обязательно к нему идти именно тебе. Могу сходить я или вовсе Геральт, уж тому-то Ольгерд точно ничего не сделает. — Лен, послушай, — Талер как-то странно посмотрел на нее. — Я знаю, что ты девка хорошая, нам с Роше, можно сказать, жизнь спасла, раскрыв глаза на замыслы подлеца Сиги, собственно, поэтому я и спрашиваю. Ведь эта бумага в твои руки попала, так захуям тебе с нами-то баблом делиться? Не, я понимаю, что ты за Геральта впираешься, хоть бы и с кораблем этим, но может вам бы с ним эти деньги пригодились, ну, потом, когда все закончится, и заживете вы с ним нормально и спокойно, без всей этой хрени, что тут Эмгыр с Радовидом да чародейками понавертели. — Ну, я… — от слов Талера, который описывал такие приятные перспективы, что еще несколько часов назад казались Лене вполне реальными, у нее вдруг к горлу поступил ком, а на глаза навернулись непрошеные слезы. Она поспешно смахнула их, надеясь, что Талер ничего не заметил. — Я просто подумала, что чем быстрее вы все отправитесь на Скеллиге, тем скорее Геральт… вернется обратно. — Что за эту бумагу попросил у тебя Гюнтер? — неожиданно спросил Талер. — Душу, — криво усмехнулась Лена. — Я серьезно. — Ну так и я не шучу, — Лена посмотрела на шпиона и поняла, что он — материалист до мозга костей — ей все-таки не верит и ждет нормального и понятного с его точки зрения ответа. — Он попросил меня кое-куда сходить и кое-что сделать. И не спрашивай больше ни о чем, потому что — вот поверь — тебе это ничуть не интересно, так как ни вас, ни ваших дел никаким боком не касается. — Ладно, все эти мажьи терки меня и вправду не ебут, — согласился Талер. — И в ваши с Геральтом личные дела я тоже не полезу — себе дороже. Но нам с тобой надо сейчас подумать о том, как бы эту ценную бумаженцию хорошенько припрятать, пока о пропаже никто не прознал, потому как есть товарищи, для которых она представляет ценность гораздо большую, чем даже для Ольгерда. — Эвальд и Хорст! — сообразила Лена. — Я предполагаю, что Эвальда, скорее всего, давно нет в живых, — сказал Талер. — Иначе он давно бы уже предъявил свои права на наследство. Вероятно, Хорст избавился от брата, а завещание спрятал так, чтобы его никто и никогда не прочел. Ведь по факту он дважды незаконно владеет тем, что оставил его отец. По завещанию право собственности на все, что нажил Максимилиан, должно было перейти к Эвальду, а если принять во внимание приписку — законным наследником Борсоди является госпиталь Святого Вильмериуса, так как братцы вряд ли поручкались хоть раз с тех пор, как их папаша почил в бозе. Ну, разве что Хорст отрезал у Эвальда руку, заформалинил ее и с тех пор дисциплинированно и регулярно при свидетелях проводит ритуал пожатия братниной руки на каждый Бельтайн. Честно говоря, я в такой расклад нисколько не верю. И в таком случае представь, что сделает Хорст, когда узнает, что завещание похищено? — Сначала психанет, а потом «выйдет из комы» и наймет сыщика. — А еще даст ему в помощь десяток громил, наделив их большими полномочиями. Хорст захочет вернуть завещание любой ценой. А поскольку я не знаю, как этот твой знакомец Гюнтер заполучил эту бумагу, то у меня нет уверенности, что мы в безопасности. И значит… — Надо предупредить Йорвета. Если он будет настороже, к нашему дому ни одна дрозофила не подлетит незамеченной, — предложила Лена. — Я бы лучше посвятил в наши планы Геральта, потому что если настороже будет он, ни одна хорстова дрозофила не улетит к хозяину живой. — Знаешь, а я бы не волновалась насчет методов Гюнтера, — попробовала успокоить Талера Лена. — Ему, вот край, нужно, чтобы Ольгерд загадал свое третье желание, а Геральт его выполнил, и поэтому готова поспорить на что угодно, что Хорст ни о чем не узнает. Уж Гюнтер-то может это обеспечить, потому что блюсти свои интересы он умеет, как никто. — Знаешь, лучше перестраховаться. Как я уже сказал, скопируем завещание, а потом я отдам его Роше. Пусть спрячет его в своем лагере. Потому что у ребят Вернона никакой Хорст с наемниками его не отнимет. — Ладно, будь по-твоему, — согласилась Лена. — Ох, Лен, с тобой даже не интересно, — вздохнул Талер. — В каком смысле? — удивилась девушка. — Ну ты соглашаешься со всем, что я скажу. Даже ни разу меня не обвинила в том, что я замышляю какую-нибудь хуйню с тем, чтобы вас с Геральтом обмануть и присвоить себе ваши денежки. — А разве ты ее замышляешь? — спросила Лена. — Нет, — признался Талер. — А почему? Талер, действительно, ты же шпион. И вообще, по натуре должен быть хитрым и подлым. Ты просто обязан придумать какой-нибудь дьявольский обман! — Да какой, Лен, к чертям собачьим, обман? Ну и дьявол из меня, прямо скажем, хуевый. — То есть обманывать меня ты не собираешься? — уточнила еще раз Лена. — Нет. Хотя по штату вроде и положено. — И что тебе мешает? — Принципы, сука, — развел руками Талер. — А еще опыт. Знаешь, просто в некоторых случаях, когда тебе вот так падает в руки что-то на халяву, надо уметь делиться. Вот просто, не жалея, отдать и забыть. Можно назвать это платой за везение или страховым взносом судьбе за то, что она однажды смилостивится и позволит кривой вывезти меня из какой-нибудь полной жопы. При моей профессии это, знаешь ли, важно. Может, поэтому я до сих пор и жив, а? — подмигнул Лене Талер.