***
— Сейшин! — в спальню Муроя ворвалась Сунако, ещё в пижаме, босиком, — снег! Снег пошёл! Она весело тормошила сонного Сейшина, пока тот не открыл глаза и не сел на постели, ища ногами тапочки и щурясь от света ночника. — Сейшин, скорее! — торопила его Киришики, вся трепеща от восторга. Поймав строгий взгляд молодого монаха, сама бросилась одеваться — не то чтобы она всегда его слушалась, но кое в чём Мурой имел авторитет. — На улицу, на улицу! — пела Сунако, кружась по прихожей, пока Сейшин пытался проснуться и надеть куртку. Спросонья он никак не мог попасть в рукав; увидев это, Сунако подбежала к нему, встала на цыпочки, взяла за руку и помогла одеться. Молодого монаха тронула эта детская её забота, и он наклонился, чтобы поцеловать девочку в лоб. А встретил её губы. Сунако теперь часто такое проделывала, целуя его совершенно неожиданно, но, к счастью, всегда наедине. Мурой уже перестал протестовать; что греха таить, он и сам этого хотел. И сейчас не оттолкнул Киришики, а ответил на поцелуй, крепко держа её за плечи. — Так мы идём на улицу? — лукаво улыбнулся молодой монах. — Конечно! — снова вспыхнула Сунако, — там так… так…. Волшебно.***
«И правда, волшебно», — подумал Сейшин, выходя на крыльцо маленького домика на окраине Мизобе и погружаясь в атмосферу зимней сказки. Всё, что ещё вчера было чёрным, грязным и унылым, стало белым и радостным. А с ночного неба, ярко освещённого звёздами и полумесяцем луны, сыпались снежинки, танцуя в воздухе и оседая на волосах Сунако, сверкая в них, как драгоценные камни. — Надень шапку, — устало сказал Сейшин, ища оную взглядом. Киришики беспечно рассмеялась и прыгнула с крыльца прямо в сугроб, довольно отряхиваясь от снега; пробежала по дорожке, оставляя на белом полотне следы сапожек. — Сейшин, иди ко мне! Давай слепим снеговика! «Совсем ребёнок», — усмехнулся про себя юный священник, спускаясь к ней. Сунако уже катала снежок в ладонях, но он то и дело рассыпался. — Не так, — сказал Сейшин, отбирая комок снега из её окоченевших рук, — давай я тебе покажу.***
Они слепили самого настоящего снеговика, такого, как в рождественских мультфильмах — из трёх комов снега, с ведром на голове, метлой в руках и морковью вместо носа. Сунако всё время смеялась и из-за этого дышала глубоко и прерывисто, так что Сейшин беспокоился, не простудится ли она. — Вот и готово! — радостно произнесла Киришики, глядя на их совместное творение и потирая озябшие руки. И такой она в этот момент была разгорячённой, разрумяненной и хорошенькой, что молодой монах не удержался; наклонился и впервые сам поцеловал её. Губы Сунако были холодными от мороза, но мягкими и податливыми, а вкусом походили на корицу. Она не сразу ответила на поцелуй, удивлённо моргая, но потом закрыла глаза, обвила руками шею Сейшина и горячо поцеловала его в ответ.***
Снег падал и падал, кутая Мизобе в белый саван. И вместе с чёрной землёй, исчезающей под снегом, исчезали чёрные мысли. Жизнь изменялась к лучшему, и грусть осенних дней заменяла белоснежная зимняя радость.Должно же когда-нибудь быть хорошо.