Пошепчи мне

— Тём, может, все-таки останешься дома, а? Как я тут буду без тебя, совсем один? — Мишка стоял в шаге от меня и сжимал в руке край футболки. — Эй, я вообще-то не на край земли уезжаю, а всего за сто двадцать километров от дома, — приобнял братишку за плечи, щелкнул этого страдальца по носу. — В гости на каникулах приезжать будешь, ну, или я к вам. Обнял маму, махнул на прощание отцу, еще раз взглянул на мелкого, подмигнул, и вышел за порог. Сев в щедро подаренную отцом подержанную десятку, двинулся навстречу новой жизни, оставив позади учебу, родителей, и его, моего Мишку: семнадцатилетнего балбеса, единокровного брата по отцу, любимого… просто любимого, который, по сути, и вынудил меня уехать. Да, я бы справился с этой нездоровой тягой к брату, сумел бы уговорить себя, переключился бы на кого-то другого, если бы Миша воспринимал меня иначе, а не так. Он признался мне первым в своих чувствах, с юношеской непосредственностью выложил все, что накопилось в сердце, просил не отталкивать, принять, подумать. Но я, скрепя сердце и заглушив чувства, оттолкнул его, назвав все детскими фантазиями. Как же паршиво было в тот вечер; я ушел из дома, чтобы не переступить черту, чтобы не завалить желанное тело на кровать, чтобы не сделать его своим, потому что после этого не смог бы отпустить уже никогда. Много раз я задумывался: как же так получилось, почему и, самое главное, когда? Моя родная мама умерла спустя сутки после родов, через три года отец снова женился, конечно, я не помню тот период, мои воспоминания начинаются с того момента, когда в дом внесли плачущий кулек, перевязанный голубой лентой. Кулек распаковали, там оказался красный некрасивый ребенок, и он все время орал. Со временем, ребенок стал красивым, блондинистым, розовощеким чудом, но орал так же, как и до этого, а потом начал ходить и ломать своими пухлыми пальчиками все мои важные вещи: машинки, рисунки, поделки — было обидно, но я знал, что должен не ругать, а учить малыша. В школе, конечно, Мишка был важным, ведь брат старшеклассник может вмиг решить проблему. Он знал, что я всегда с ним, всегда за него, всегда поддержу и помогу. Зачастую, мелкий забирался ко мне в кровать, закидывая конечности и рассказывая о своих школьных делах, но пару лет назад я почувствовал первые волнения, тогда я просто не мог сопоставить факты, не мог осознать, что у меня встал на собственного брата. Дальше становилось лишь сложнее, любое прикосновение было сродни удару током, но он упорно продолжал забираться ко мне в кровать и бубнить о разном, а я тупо лежал, прогоняя из головы похабные мысли, считая до тысячи, моля всех богов дать мне силы и не наброситься на него. Иногда он просил: «Пошепчи мне» — и я рассказывал ему какой он хороший, красивый, милый. Таким образом, я перестал встречаться с девушками, порассудив, что парни смогут отбить эту нездоровую тягу к брату, но все было тщетно, а последней каплей стало его признание. Как сейчас помню: электронные часы показывают 23:59, я в полудреме, на границе сна и яви, чувствую горячее обнаженное тело, прижимающееся ко мне, несмелые поглаживания, робкие поцелуи. Чья-то рука пробралась к паху, мне снится, что это мой Мишка ласкает меня, а рука все гладит, очень нежно, но темп усиливается, я помогаю прийти к разрядке, двигая бедрами. Последняя фрикция — и взрыв, кончаю, простонав тихо: «Миша…» Распахиваю глаза, не верю в происходящее: Мишка сидит рядом, вытирая о мою простынь свою ладонь. — Тём, я люблю тебя, — моргает своими зелеными глазищами. Тогда я не смог совладать со своими чувствами, приблизившись, накрыл его рот своим, вовлекая в жаркий поцелуй, играя языком, сминая худые бока, наслаждаясь вожделенным телом. Спустя несколько минут дурман покинул меня, и я понял, что чуть было не натворил. Именно в этот момент я решил уехать, тем более было куда — в региональном центре пустовала квартира моей мачехи, которую, по праву, я всегда считал любимой мамой.

***

И вот сейчас, уехав от соблазна, что одолевал меня долгое время, стою на пороге полупустой квартиры. Завтра начнется новая жизнь: я выхожу на первую работу, пока стажером, что тоже неплохо. Поздно вечером одолевает тоска по дому, и, я не раздумывая, набираю знакомый номер. — Миш, как ты? — Нормально, — буркает в трубку, обиделся. — Я уже скучаю по вам, — а он сопит, чувствую, что хочет что-то сказать. — Ну, говори уже. — К тебе хочу, — проворчал недовольно. — Я же только сегодня уехал, а что дальше будет? — спрашиваю, и задаю этот же вопрос себе. — Будет то, что ты захочешь, Тём, я всерьез говорил. — Но это же блажь, Миша, я не хочу говорить тебе о том, что мы оба парни… Черт, мы же братья! — Тём, я люблю тебя, — шепотом, — пошепчи мне. Первая мысль была положить трубку, дабы не поддаваться искушению, но… — Милый зайка, в беленьких трусиках, снова забрался в кроватку, наверняка, с мокрой головой. Влага с твоих волос впитывается в подушку, ты сам чистенький, пахнешь любимой йогуртовой пеной, укладываешься поудобнее, сложив руки под щечкой, я глажу твои волосы, ты же ощущаешь это? Целую румяную щеку, желаю спокойной ночи, — послышался одинокий шмыг, — спи, мой зайчик, ты же знаешь, как я тебя люблю. И отключился, не в силах выдержать его ответа, будь то даже «спокойной ночи». Его это «пошепчи мне» всегда вгоняло в некий транс, и я говорил то, что хотелось: ласковые словечки, милые прозвища, непозволительные вольности, которые впоследствии выходили мне боком. И никогда не мог сдержать пресловутое «Я люблю тебя», что бы ни говорил, в конце всегда ляпал эти слова. И изо дня в день повторялся этот вечерний ритуал, я не мог отказать ему, хотя мое тело плавилось, ломило от невероятного желания и тоски. Пока в один вполне обыденный вечер, Миша не заявил: — Тём, я хочу кончить, слыша твой голос, помоги мне, — что ж он делает, стервец?! Мои мысли и так от и до заняты им, трудно даже вздохнуть, слыша его голос, а он заявляет об этом. Сил нет, чтобы скрыть от себя желание, рука уже пробралась в брюки, высвобождая член, начиная неспешные поглаживания, в трубке послышался сильнейший для меня афродизиак: — Тём, пошепчи мне. — Ладно, Миш, только выполняй все, что я тебе скажу. — Да, Тём, все! И я дал волю своим фантазиям, отпуская страхи и волнения, пусть сегодня будет так. Пусть мне будет противно потом от самого себя, но сейчас я хочу сказать все… Представляю своего мальчика и в полутоне шепчу: — Ладонями гладишь тело, медленно, чуть сжимая левой рукой сосок. Правая рука опускается к паху, не касаясь члена, жестко сжимает мошонку. После чего перемещается на член, медленные, уверенные поглаживания возбуждают, желание усиливается, движения становятся все ритмичнее, сильнее, интенсивнее… — слышу его учащенное дыхание, и мое имя на полувздохе… Продолжаю говорить: — Сперма выстреливает стремительно, пачкая лицо, попадая на губы, ты слизываешь ее, наслаждаясь горьковатым вкусом вязкой субстанции, прикрываешь глаза и удовлетворенным идешь в кроватку. — Нет, Тём, опиши как я кончу, не могу без тебя… И я снова пошел на поводу, уверяя себя, что это всего лишь телефонный разговор, просто слова, не несущие в себе ничего серьезного. — Последнее движение рукой, оргазм стремительно прошил тело, сперма крупными каплями вырвалась наружу, забрызгав лицо, попав на волосы, а самая большая капелька опустилась на губы. Её было много, будто копилась очень долго. Несколько секунд ты лежишь замерев, приходя в себя от пережитого оргазма, трогаешь языком губы, ощущаешь терпкий вкус, слизываешь капельку, перекатывая на языке странную вязкую жидкость — глотаешь. Просыпается непонятный азарт, и ты собираешь пальцами осевшие на лице сгустки, погружаешь измазанные пальцы в рот и смачно сосешь, другой рукой поглаживая опадающий после разрядки член. Чувствуешь приятную усталость, но ты удовлетворен полностью, так, как хотел именно сегодня. Стон в трубке телефона был по истине завораживающим, он даже перекрыл мой слабый всхлип, который просто не мог не вырваться от всего того, что происходило. — Тёмка, я люблю тебя, — полушепотом. Короткие гудки. Это безумие все продолжалось, Мишка, будто чувствуя мое состояние, терзал меня просьбами «помочь», и я, как влюбленный дебил, нашептывал ванильные фразы, похабные выражения рвались из меня, покидая ум, давая свободу чувствам.

***

— Тём, тебя два месяца нет, я уже не могу, трудно, — вздыхает устало, я чувствую, как напряжено его тело, представляю поникшие плечи и прикрытые от безысходности глаза. — Мы скоро встретимся, заяц, не грусти, — сглатываю ком в горле, не хочу, чтобы он понял, как мне трудно. — Пошепчи мне, только по-настоящему, про секс, — и тут у меня окончательно срывает крышу… — Ты уже голенький? — сам представляю его круглую попку, которую хочется облизать. — Да, Тём, для тебя. — Лежишь в своей постельке, прикрывшись одеялом со смешными медведями? — Да. — Убери в сторону одеяло, малыш, оно лишнее, мешает. — Убрал, — голос все тише. — Поведи руками по своему телу, задержи внимание на сосках: погладь, потрогай, ощути, как они реагируют на касания. Потяни сильнее, чтобы стало больно, да, сделай так несколько раз: потяни и отпусти. Твой член уже стоит, не так ли? — Да, он стоит, больно, хочу чего-то, — шепчешь ты. — Сожми его у основания, чтобы не смел мешать основному. — Я… я сделал это. — Возьми белый тюбик с розовой надписью из моей тумбочки, — да, это смазка, которую я действительно забыл. — А бусы не нужны? — твой наивный вопрос обескураживает, но, вспомнив те самые бусы, решаю пробовать. — Нужны, малыш. Выдави капельку крема на самую первую маленькую бусинку, разотри, чтобы все было скользкое, теперь погладь себя по анусу этими бусами, нежно, так, как это сделал бы я. — А внутрь можно уже? — поперхнулся слюнями, так как никак не ожидал этого вопроса. — Да, заяц, можно, одну, потихонечку. Теперь можешь добавлять вторую, — стыд во мне угас, я дрочу на собственного брата, упиваясь сладким голосом, нежными стонами. — Если можешь, добавь третью, я буду рад… Подвигай ими, представляя, что это делаю я, да, именно так, — слышу его тихие вздохи, стараюсь задать темп: — так, мой хороший, двигайся, еще, еще, еще, не останавливайся, сейчас тебе будет хорошо, давай, я с тобой, люблю тебя, давай! — и на этом моменте услышал протяжный стон, оповестивший о разрядке, мне кончить не удалось, впрочем, ничего удивительного, я потом буду в одиночестве вспоминать наши разговоры, дрочить до беспамятства и грезить о брате, о том человеке, которого люблю, о том, с кем не суждено быть вместе.

***

— Тёма, у меня каникулы, я завтра приеду! — радостно, прямо в шесть утра вещает телефонная трубка голосом самого Михаила. — Я буду ждать, — ответил и накрыл подушкой свой пах. Вот как я должен буду его встретить, если член встает только от имени… Боже, дай мне сил!