He removed my demons

Мы можем оставить здесь все. Забыть, как о страшном сне, который медленно порабощал нас. Мы можем спрятаться в объятиях друг друга. Улететь, уехать, уплыть, уйти. Но как сильно мы не старалась бы, это чувство будет настигать нас, когда почувствует, что мы забыли о нем. Он не любит, чтобы о нем забывали. И мне кажется, ты поддался ему. И теперь ты, прячась в моих объятиях, на самом деле думаешь о нем. И каждый раз, когда наши губы сталкиваются, устраивая поединок, я боюсь проиграть, но также желаю поддаться. Я настолько был занят этой борьбой, что забыл то, о чем не следует забывать. О настигающей бури. Об одиночестве, которое постигло меня сразу же, как я вспомнил. И нет ни единой секунды, которая не разъедала меня, потому что я все помнил. Я вел себя, как обычно, но, скорее всего, у меня дерьмово это получалось. Каждый раз каждый человек каждый день меня спрашивал «Что произошло?». Но это бесило меня сильнее, чем воспоминания. Самое тяжелое, что важный мне человек даже не хотел видеть меня. Хоть мы и пересекались практически каждую секунду. Я видел, как остальные тоже набрасывались на него с этими вопросами, но, кажется, он справлялся лучше, чем я. Я даже не помню, когда последний раз мог спокойно заснуть. Заснуть так, чтобы перед тем, как закрыть глаза в моих мыслях не мелькало все, что могло убить меня. Заснуть так, чтобы ночью я не мог вскакивать, тяжело дыша и чувствуя, как холодной пот медленно стекает по моему бледному телу, которое отражало свет луны. И даже это напоминало мне его. Мы не спали до того момента, пока луч луны не упадет на мою кожу, и он не увидит и не скажет, как же прекрасен я в лунном свете. И тогда я отшучивался, говорил, мол, мы не в фильме «Сумерки», а он улыбался, и мы засыпали. Тогда демоны мои спали крепким сном, тогда они были закованы в прочные цепи. Но постепенно снотворное для них перестало действовать, а цепи ржавели. Я напуган тем, что последняя цепь оборвется, и они захватят мое тело. Тогда я не смогу сдержать свое последнее обещание. Тогда я не прощу самого себя. Я готов кричать целые сутки в пустоту от боли и горечи. Готов, но не могу, потому что должен оставаться сильным. Но ночью мой отчаянный крик перерастал в жгучие слезы. И одной лунной ночью, когда под окном еще шумели автомобили, разъезжаясь по домам или, может, в бары, я как обычно не спал, захлебываясь своими слезами и душа себя своими воспоминания. Я думал, что держу себя в руках, но на самом деле последний демон рьяно пытался сломать последней замок. Я чувствовал, как ему оставался последний удар, но он перестал бить. И я услышал ту спасительную тишину. В мою комнату проник тусклый свет, такой, если бы приоткрыли дверь. Из коридора потянул сквозняк, перенося запахи оттуда. Я вдохнул побольше свежести, что пришла в мою комнату, блаженно прикрывая глаза, пока не почувствовал знакомый терпкий запах. Мои глаза вмиг распахнулись, и теперь я просто боялся повернуть голову. Я боялся, что это сон, и демон выскочит быстрее, чем я предполагал. Но доски проскрипели под тяжести веса, а после теплая рука коснулась моей щеки, аккуратно вытирая засохшие дорожки слез на моей коже, которая отбивала лунный свет. — Нет ничего прекраснее тебя в яркую лунную ночь, — сказал голос, который я, конечно же, узнал, но все еще боялся. — Нет ничего красивее твоих волос, которые развиваются при малейшем дуновение ветра, — из глаз снова полились горячие слезы, а мои губы начали дрожать. — Нет ничего великолепнее твоих губ, которые краснее самой спелой клубники, — и я больше не мог оставлять глаза закрытыми, потому что он накрыл мои губы своими, а когда отстранился, добавил. — Нет ничего волшебнее твоих глаз, потому что они зеленее свежей травы на прекрасном лугу. Мы очень долго смотрели друг другу в глаза, а потом просто лежали вместе на кровати и обнимались всю ночь потому, что эта ночь была наша. Даже рычание моих демонов, которых по-тихому усыплял кто-то внутри меня, не мешали мне насладиться, перед тем, как снова начать сражаться потому, что я до сих пор уверен, что это сон. Проснувшись, я оказался один, но все же было трудно не заметить, что ночевал я не один. Во мне зародился маленький огонек, который держал всех чертей под замком. Попав на кухню, моя, кажется, самая крепкая тюрьма начала рушится. Ее камни падали, калеча мое сердце. И тогда я не выдержал и, сорвавшись, кинулся в ванную. Демоны вырвались, а значит, им ничто не мешает причинять мне боль. Не контролируя свое тело, я дрожащей рукой достал острое лезвие. Я смотрел на него, а на моих губах играла зловещая улыбка. Черти продолжали хищно облизываться и изредка рычать, подталкивая меня сделать. Черт возьми, я сделал это, но эта была адская боль, а не освобождение. Мои глаза стало щипать, а в уголках глаз, возможно, начали собираться слезы. Демоны потешались надо мной, заставляя оставлять порезы все больше, длиннее и глубже. Я рыдал, не в силах уже сдерживать боль. Я кричал, от адской боли у меня на руке и в душе, а я чувствовал их хищные взгляды. Я молил их остановиться, но это было потеха для них, а я был их шутом. В дверь стучали и яростно колотили, за дверью кричали, чтобы я открыл, но я не мог подняться. В итоге, петли затрещали, и дверь упала к мои ногам. Он залетел в комнату, поднимая меня и садя на бортик ванны. Он промыл мою руку под сточной водой, а я только успевал шипеть от боли и захлебываться в слезах. Как только кровь перестала идти, он мягко поцеловал каждый порез, смотря в мои глаза, а затем достал аптечку и перебинтовал их. Он повел меня в комнату и уложил на кровать. Я думал, он уйдет, но нет. Я почувствовал, как матрац прогнулся под тяжестью его тела. — Мне так жаль, — шептал я, пока его руки бродили по моему телу. — Тебе не за что извиняться, — он опять поцеловал мои порезы. — Я боялся, что это из-за меня у тебя кошмары, поэтому ушел. — Кошмары? — А ты не помнишь? — я отрицательно помотал головой на его вопрос, потому что сил на слова не было. — Каждую ночь я успокаивал тебя, пока ты плакал, зовя кого-то. Ты все время говорил, что тебе нужен «он», но я не знал, кто это был, и не мог тебя успокоить. Я вдохнул свежего воздуха, попутно закрывая глаза, что бы снова не расплакаться. Это было так сложно. Все это время мы разъедали себя ложными обвинениями, но на деле оказывается, все так просто. — Я звал тебя, Калум. Черноволосый парень застыл, я даже перестал чувствовать его дыхание, поэтому повернулся к нему лицом. Его глаза, такие карие и теплые, они всегда напоминают мне огонь в камине. Его губы были такими красивыми и правильными. И мне всегда казалось, что они были такой формы потому, что идеально подходили мне. — Ты любил меня? — тихо прошептал он, задевая губами мои волосы. — И сейчас люблю, — так же тихо ответил я, еле шевеля устами. — А ты? — Даже не думал переставать тебя любить, Майкл. И теперь я поверил, что сказки оканчиваются добром. Что каждый достоин человека, который будет любить тебя, даже когда сам ломаешься. И я бы даже назвал это нашей сказкой, которую мы могли бы рассказывать нашим детям. Потому что Калум любит меня, а я люблю Калума и большего нам не надо.