Его разум и тело вместе представляли настоящий справочник боли.

      Однажды Тардис очень сильно заносит при очередном кульбите во Времени и Пространстве, даже слишком сильно. Заносит до такой степени, что она, перевернувшись несколько раз, врезается в само Время, впервые теряясь в нем, не понимая своих же координат. Она пытается определить отрезок Времени, опознать свое местонахождение. Но ничего не может, она путается в своих выводах, совершенно позабыв заблокировать двери, чтобы шустрый «мальчик –повелитель - времени» не сиганул наружу. И пока приборы Тардис мигают всеми оттенками фиолетового, пока на экранах видны лишь помехи – Доктор спокойно открывает дверь, чтобы шагнуть в привычную неизвестность.       И эта неизвестность была прекрасна. Снег и пепел смешались когда-то давно, огрубели, окрепли в огромный дворец, без стекол и дверей, полностью пронзенный ветрами-сквозняками насквозь. Эти завывания могли охладить любое сердце своим утробным воем, заставили бы любого бежать отсюда, что есть сил. Но Доктор не «любой», если бы он бежал от таких пустяков, он ни был бы самим собой. Поэтому он легко шагает под крышу здания, совершенно не страшась будущего. Ведь он там уже бывал. И не раз.       Внутри завываний не было слышно, только резкие порывы ветра трепали волосы, слепили глаза, цеплялись за одежду цепкими пальцами, мешая идти вперед. И с каждым шагом эта хватка становилась все ощутимее, все болезненнее. Идти дальше совершенно не получалось, Доктора попросту отбрасывало назад. Но разве это могло помешать ему? Плевый пустяк, даже не стоящий внимания. Доктор просто шел, как и всегда шел – только вперед. А если бы и мог – то бежал бы.       А потом все так же резко прекратилось, как и началось. Внезапно стало легче идти, не приходилось щурить глаза. И даже ветер, уже не цеплялся за него, а ласково гладил по волосам, будто бы ребенка. Даже стало как-то теплее и уютнее внутри, холодный свет трех лун, проникающий сквозь огромные проемы окон, грел словно солнце. И воздух почему-то неуловимо пах чем-то яблочным, свежим.       Доктор давно привык к чудесам, но все равно затаил дыхание, когда вышел к просторному льдисто-зеркальному залу. Лед отражал отражаемое, невозможно было выследить то «зеркало» в котором он отражался первее, чем в других. Это было так же довольно жутко, потому что отражения в некоторых зеркалах запаздывали. А некоторые опережали его же.       -Занятно, не правда ли?       Галлифрейский язык резанул по ушам древним и тяжелым наречием, заставил вздрогнуть всем телом и душой. Доктор замер, всматриваясь в зеркала, пытаясь отыскать своего собеседника среди своих отражений.       -Больше никто не говорит на этом языке.       -Ты говоришь. Я говорю. Разве мы – никто?       Легкость произношения, уловимые интонации и чуть иронично растянутые слова на гласных. Незнакомый женский голос, с легкой хрипотцой, но безумно бархатный и тягучий.       -Где ты? Мне неуютно разговаривать с самим собой.       -Но обычно ты любишь рассуждать вслух? Извини, но увидеть меня довольно нелегко, тебе придется постараться.       Совершенно ничего. Больше ни единого звука, никакого движения. Доктор слышит только тишину, биение своих сердец – в нервном ритме, и далекие завывания ветра где-то вдалеке. И зеркала, что отражают, опережают, опаздывают.       -Я говорила, что меня сложно увидеть,- Спину Доктора обдает холодом, а плечо наоборот жаром, когда женская рука легко на него ложится. - особенно, когда стоишь ко мне спиной.       -Я могу обернуться?       -Ты никогда и никого об этом не спрашивал в такой ситуации. Твое благоразумие пугает.       Когда Доктор оборачивается, он не сразу осознает ЧТО перед ним, КТО перед ним. Глаза просто не могут сфокусироваться, потому что хрупкая женская фигура полностью состоит из стекла-льда, сливающимся с остальным пейзажем, отражающим его - Доктора. И только на лице, горят бездонной тьмой черные глаза, без белка и радужки, без единого блика.       -Кто ты?       -Считай меня Всевидящей Прорицательницей. Я вижу и видела все, что происходит или происходило с тобой. Или должно произойти.       -Что же должно произойти?       -Знаю, что тебе будет от этого слова. Но все же – «Спойлеры».       Внутри что-то переворачивается с ног на голову, перед глазами мелькает образ лукавой улыбки и безумно кудрявых, неукротимых волос. Смех и ласковые взгляды. И от этого безумно, безумно…       -Больно, да? Я же говорила. Но другого такого слова нет.       -Ты меня позвала?       -Можно сказать и так.       -Зачем?       Она не моргает, и тьма ее огромных глаз затягивает все глубже и глубже, окутывает и не отпускает ни на секунду. В теле Доктора странная легкость и одновременная тяжесть, будто он птичье перо, что окаменевает в один миг.        Ее рука поправляет алую бабочку на его шее, ее тонкие, резко очерченные губы растягиваются в легкую улыбку. И только глаза все тянут и тянут его душу наружу, стирая с его губ привычную улыбку – «все в порядке».       -Потому что тебе настолько больно, что сама Вселенная молится за тебя.       -Мне больно?       Улыбка исчезает с зеркальных губ прорицательницы, когда она прижимает свои руки к его груди, к тем местам, где бьются сердца.       -Больно. Именно здесь. Каждую миллисекунду, каждую секунду, минуту и час. Каждый день, месяц и год. Тебе больно. Но почему-то эта боль, это одиночество…Почему-то они делают тебя только добрее. Но это безумно, безумно больно и страшно – быть таким одиноким.       Доктор не знает, что ему говорить. Потому что он видит, что некоторые его отражения плачут, совершенно не скрывая слез.       -Ты знаешь, что сейчас во всех мирах идет дождь, Доктор? В эту минуту, небеса всех миров потемнели и плачут словно дети. Потому что ты не плачешь. И именно поэтому, они плачут за тебя.       Горячие руки касаются его щек, прикрывают ему веки, погружая весь мир во «тьму». Таким беззащитным, таким маленьким и таким потерянным он не ощущал себя давно. И почему-то этой Всевидящей хотелось верить без права на сомнение.       - Ты улыбаешься, даже когда тебе больно. Тебя избивают морально и физически, а тебе будто бы плевать. Ты одновременно здесь, но тебя одновременно нигде нет. Ты – Доктор, который обязан лечить, не смотря на свою же боль. Это так жестоко, заставлять ребенка Вселенной чувствовать себя таким одиноким, среди множества галактик и планет, среди множества параллелей миров. Ты ведь сжег «солнце», чтобы просто проститься со своей «звездой»? Ты ведь не смог отпустить свою «комету» и запер ее среди бумажных миров?       Он чувствует, как по щекам текут горячие, безумно горячие слезы, но не сопротивляется. Потому что сейчас на его глазах ее теплые руки. И он доверяет этим рукам свои слезы.       - Как же потрясающе любить кого-то до боли, но как вы это выдерживаете?       Голос у Доктора дрожит и чуть срывается, он невероятно тих, словно еще одно болезненное далекое завывание ветра.       -А что-то еще остается? Только так я понял, что величайшая боль приходит не с далёкой планеты, а из глубины сердца.       Доктор плачет, вспоминая тех, кого любил. Плачет и чувствует, как хоть чуть-чуть, но становится легче. Как его душа, не истертая, а изношенная до дыр – перестает вопить из-за невыносимого ощущения одиночества и боли.       -Всегда легче справиться с болью, если ты можешь обратить ее в гнев, выплеснуть ее. Если можешь обвинить кого-то, кого угодно, даже тех, кого и винить-то не в чем. Но дело в том, что Ты этого не можешь сделать. И тебе от этого еще больнее, да?       Женский голос проникал в самые тайные уголки души, освещал страшных тварей, что таились в них, уничтожал их. И становилось спокойно-спокойно, словно никогда ничего не существовало. И не будет существовать. Словно Времени и Пространства нет.       -Я никогда не чувствовала такой боли, потому что моё сердце никогда так не любило. Я Прорицательница Льда, Доктор. Мое сердце - не бьется, но с каждым мигом покрывается трещинами. И все это ты. Потому что я вижу любовь в твоих глазах. И мне отчего-то невероятно больно в них смотреть. Любовь такая страшная, что даже Время бессильно перед ней.       Она убирает руки с его лица, Доктор слышит тяжелый и скрипящий вздох – он был резким и четким, словно крошащееся стекло.       -Ты должен быть сильным, мальчик. Таким сильным, чтобы Вселенная всегда была за тебя рада.       Фигура девушки растворяется подобно дымке, как и дворец, как и три луны. Доктор оборачивается и видит Тардис, стоящую в кромешной тьме с зажженной лампочкой, чтобы он мог ее найти. И он смеется, бодро шагая ей навстречу. На его душе было легко и чисто, словно боль стерли ластиком. А на губах веселая улыбка.       И во тьме, звучит голос, тихий-тихий, словно дыхание ветра:       -Всегда уходи улыбаясь. Даже умирай с широкой улыбкой. Иначе боль порвет тебя на куски, Повелитель Времени.       Тихий вздох, словно захлебывающийся, и вихри Времени отпускают Тардис.       -Беги, мой Повелитель.