И все бы ничего...

- Неужели мы с тобой будем жить вместе? Моя великая персона будет счастлива как никто другой! – вещал парень, не забывая аккуратно укладывать прекрасный комплект фарфоровой посуды – подарок брата на день рожденья – в большую коробку. Его, по правде говоря, не особо-то и волновало, что станется с этим подарком, ведь Людвиг последние два месяца делает недвусмысленные намеки на то, что Гилберт с Натальей уже вместе год, но не расписаны. И вот свершение! Альбинос пошел на такой устрашающий шаг – сожительство. С девушками он жить не любил, не хотел, да и вообще считал, что они ошибки природы. Правда жутко красивые ошибки… то-то Гилбо все на Наталью поглядывает, доволен до жути. И все же жизнь с ней обещает быть более интересной, чем с другими, бывшими, пассиями альбиноса. Он уже готов просыпаться с Натальей каждое утро, а не только по выходным, ей, видите ли, не хотелось пропускать пары, поэтому Наташа старалась не бывать у прусса в будние дни. Но, следует отдать должное девушке – тем самым она мало того, что учится отлично, так еще и не дала альбиносу охладиться по отношению к ней. Гилберт все это понимал и уважал девушку за ее проницательность, присущую отнюдь не всем обладательницам груди третьего размера. - Эй, Наташ! Ты где там? – Великого слегка покоробило полное отсутствие ответа на его выражение радости, и он решил разобраться, почему же его Величество нагло игнорируют. - Что еще? – послышался голос из ванны, судя по всему, Наташа приводила себя в порядок. Прусс усмехнулся и двинулся к девушке. Его комнатка, которую он снимал практически за бесценок, была потрепана: старые обои чуть ли сами собой не отваливались от тонких стен; слышимость здесь была потрясающая, особенно это можно было заметить в зале, ночью. Зато Гилберт мог смело похвастаться, что девушек он водит гораздо чаще, чем тот же Родерих, который на памяти Гилбо всего пару раз приводил девушку к себе. На кухне нормальной плиты не было, она будто сама по себе не желала работать в этом злосчастном доме. Поэтому белобрысое чудо готовить не умело, да и не старалось. Он с радостью знал, что Наталья поворчит чуток, а потом принесет ему кучу пирожков. С капустой, с грибами, с картошкой, бывало даже с земляникой. А те замечательные вареники, которые были слеплены специально для Великого, хоть Наташа по скромности уверяла его, что это братик не доел, были действительно очень вкусными. Почему же Великий, зарабатывая для своего возраста довольно приличную сумму денег, жил здесь? Все гораздо проще, чем можно было предположить. У него в личном гараже стояла черная новехонькая машина. Копил бы он на гараж с машиной долго, да Людвиг помог, что-что, а страсть к машинам брат понимал как никто другой. Как только пруссак очутился у белоснежной, с еле видными подтеками краски, двери, то она тут же отворилась. Вышла недовольная Наташа и смерила Гилбо гневным взглядом. Тот же, не обращая внимания на немилость к своей персоне, схватил ее за плечи и прильнул к губам. Наталья для приличия, соблюдая какие-то свои женские рамки, сравнимые с маразмом, подергалась да повырывалась, но через несколько секунд довольно обмякла в руках парня. Тот пошел проверенным методом: Поцелуй для успокоения любимой, потом медленно и плавно (не разрывая лобзаний!) подталкивать ее по коридору. Можно было сразу же подхватить девушку на руки и донести до кровати, но нет. Это же Наташа. Далее следовало быть осторожным, ибо косяк – вечная проблема Гилбо. Он то сам ударится, то даму сердца приложит. А после бережно и трепетно повалить свое сокровище на кровать, постепенно расстегивать пуговицы на белоснежной рубашке, да наслаждаться хрупким телом сеньориты, как говорит его старый приятель Антонио. Но в этот раз этот до жути привычный и любимый парнем план не осуществился. Когда он по привычке позволил себе удовольствие поднять столь легкое и хрупкое тело на руки (Ведь перед тем как уложить Наталью, очень часто к этому времени полураздетую, на кровать, мужчина не мог сдержать себя от этого странного порыва чувств). То его ждал ужас, он совсем забыл о своем переезде к искусительнице. Кровать с белоснежным бельем была завалена коробками, да оставшимися вещами Байльшмидта, которые за пять минут до этого Наташа вытянула из шкафа. Чистотой и порядком тот не отличался, и девушка сразу же поняла, что без глажки, стирки и уборки никак не обойтись. Парень, держа на руках даму сердца, уже проклинал себя за подобную забывчивость. Девушка, очнувшись от жарких поцелуев, взглядом дала понять Гилбо, что сейчас не совсем подходящее для этого время. Кое-как освободившись от его объятий Наталья окинула его дразнящим взглядом, сгребла вещи на кровати в одну кучку. - Эх, я как знал, что ты захочешь продолжения! Великого хотят все, а возможность только у тебя, - протянул Гилберт, склоняя свое горячее тело к ней. Наталья поморщилась и отвернулась. - Нет. Ты уже и так затормаживаешь нашу деятельность постоянными отрывами от дела, - Наталья принялась складывать футболки своего кавалера. - Какой же я плохой, черт возьми! Да, кстати, а куда делось пиво? Я его складывал еще вчера. - Тебе точно нужна эта футболка? Посмотри, она рваная какая-то. О, помада ~ - на последнем слове Наташа гневно улыбнулась и устремила взгляд на прусса. - Н-натали! Ты что! Это же моя Великая футболка с самого Октобер-феста, я тебя туда свожу в этом году обязательно. Мое Величество тогда еще выйграло ее, перепив кучу народа. Знаешь, там были такие большие, жирные мужики, конечно не настолько как в Америке, но пивное брюшко присутствовало. Мой накаченный пресс выделялся среди этих уродских животов. - Гилберт. - Что? - Я была в Германии и там весьма красивые мужчины, да и Октобер фест для меня не новость, - Гилберт был удивлен, узнав такие подробности. – В общем, я ее выкидываю. С горем пополам Гилберт закончил сборы и погрузил свое хозяйство, которое заключалось в четырех коробках в машину. Разочарованно осмотрел место своего холостяцкого, одинокого существования. Воспоминания о былом были столь захватывающи, что Великий сел на маленький табурет, стоящий в коридоре и с грустью взглянул на висевшее напротив зеркало. В голове беспорядочным образом появлялись обрывки разумных мыслей, перестраиваясь в глупость, они то и дело вспыхивали в сознании. Одна из них была даже очень соблазнительна. Подорваться, вернуть свои вещи в свою маленькую трухлявую квартирку, оставив Наталью без каких-либо объяснений, захлопнуть дверь и вернуть все на свои места. Носки с гордым видом закинуть под кровать, сервиз на самый верх шкафа, обязательно так, чтобы при открывании дверцы, он готов был упасть. - Ну что? - молвил прусс, смотря на свое измученное отражение. – С богом! – Он взял ключи, вновь окинул глазами родную обитель и на выдохе сказал, - И все же то, что мы не потрахались служит плохой приметой. Для этого высказывания у Гилберта имеются множество причин. Когда он спустился по крутой лестнице, Наталья уже измучилась ждать его в машине. А когда он пришел, устремила на него злой взгляд, умиляющий парня. Пруссак пристегнулся, завел машину и направился к своему новому дому. Любимейший сервиз грохотал, когда они встречали на дороге «лежачих полицейских», да и сами дороги в России, как помнят все, заметно отличались от немецких. Гилберт настолько часто повторял это Наталье, что та, бывало, даже находила возможным резко выйти из машины и спокойно доехать на маршрутке, вдыхая чей-то перегар. Из-за этой невозможности излить весь гнев на чертову Россию и ее дороги Гилберту не удалось раслабиться. А вот его душа жаждала освободиться от столь тяжкой для нее ноши – боязни перемен. Ему оставалось только нервно то прибавлять, то убавлять звук на магнитоле. Наталья наблюдала за его действиями с любопытством и некой, известной только ей, нежностью. Прусс, увы, не догадался посмотреть ей в глаза. Он, осуществив подобное, легко бы снял с себя излишнее напряжение. - Гилбо, - громко произнесла она. - Не называй меня Великого так, хорошо? – При слове «Гилбо» он успел поморщиться. Великого так называют друзья, которые желают споить его вот уже целый месяц, но что-то никак не получается. Гилберт прекрасно помнит, что Наталья ничего кроме водки за алкоголь не считает, да и злая она становится жутко. Достает свой любимый предмет устрашения – нож и так медленно подходит, что хочется тот час же удалиться от нее куда подальше. – Кстати, милый мой цветочек, солнышко, так куда ты дела мое пиво? - Какое пиво? – так невинно поинтересовалась она, что Великий чуть ли не опешил от своего же вопроса. - Твою же мать! Смотри куда прешь! – Встрепенулся Гил, забыв и о пиве, и о Наталье, когда его аккуратно подрезали. Гнев был выпущен, пиво можно было купить еще, все было прекрасно. И прусс уже более миролюбиво, но с ноткой желчи добавил, - посадили бабу за руль, молодцы. Бабу надо иметь, а не учить водить, тупые молокососы. - Что ты там говорил? - Ну, это, едут в одной машине, в девятке причем, трое. Баба и два парня. Телка эта за рулем, а один из этих придурков пальцем тычет ей в переключатель скоростей. Мажоры чертовы. - Ясно. Так ты про пиво спрашивал, да? Хорошо. Будешь сидеть в следующий раз на даче у Тони со своими алкоголиками, а утром еще лучше, - мило усмехнулась она с некоторым азартом, - похмелье. Похмелье, да без рассола. А Ванечка мой, рассол так любит, каждый день пьет его, ты представляешь? Правда в последний раз мне пришлось его на себе нести. Но он так мило спал. И от него пахло водкой, настоящей русской водкой, если не самогоном. Пока Наталья делилась своими воспоминаниями с Гилбертом, тот явно старался пропускать ее речь мимо ушей, дабы не загружать себя излишними мыслями. Как-никак он за рулем. Ну, никак нельзя ему спорить с ней именно сейчас, когда все так хорошо. И вот приятное тепло разлилось по его телу лишь при одном взгляде на нее. Великолепная женщина! А какая у нее мимика! Порою во сне она так прелестно морщит носик, что сам Великий невольно улыбается и несется делать ей завтрак. - Гилбо, идиот несчастный, ты поворот пропустил! – Наталья, которая вышла из своего восхищенного состояния, недовольно смотрела на своего кавалера. «Часто, именно таким жестоким образом прелестная женщина после замужества превращается в ядовитую суку» - частенько повторял Франциск, с сожалением замечая, что если Мери когда-нибудь, мало ли, потребует от него замужества, то он, скорее всего, будет вынужден капитулировать с поля боя.