Runaways

Однажды, совершенно неожиданно, Кайен принес в дом несколько дисков со сборниками мультфильмов. Лео искренне не понимал, почему Кайена тянет покупать ему игрушки. В ответ на заданный вопрос тот лишь пожал плечами. На самом деле, Кайен испытывал жалость к мальчишке. Где его детство? У Кайена оно все-таки было, блестящее, наполненное радужным оттенком вседозволенности и шика… А Лео ничего не досталось. Скорее всего, в Кайене просто взыграл родительский инстинкт, несмотря на то, что рыжий был в первую очередь его любовником. Иногда Кайен задавался вопросом, как Лео мог вырасти таким. Достаточно добрым, достаточно мудрым, достаточно ожесточившимся, но все еще мягким, слишком нежным цветком. Втоптанный в грязь, Лео как раз осознал всю глубину своего ничтожества, он жил сожалением о прошлом и страхом перед будущим, но он жил, он не убегал от этой жизни, теряясь в смутной пелене наркотиков и отчаяния. Нет семьи, нет друзей, нет любви. Ничего нет. С раннего детства его всего лишили, с детства, которого и не было. Какая школа, какие друзья и враги, ей-Богу, какие, хахаха, хихихи, игрушки и мультики, вечеринки и торт в честь дня рождения - это доступно только элите мира, детям, которые даже не понимают, насколько им повезло, что они в четырнадцать лет не продают свое тело! Лео благодарно обнял мужчину, отбирая у него стопку дисков, и потерся лицом о его плечо. - В этом нет никакой нужды… Что толку жалеть о пропущенном времени, тем более тебе. Разве нас это как-то касается? - он немного грустно улыбнулся, - я уже достаточно взрослый, мне уже семнадцать… наверное… Это довольно глупо, я ведь сплю с тобой. Кайен отрешенно кивнул, Лео заопасался, как бы его фразы не вывели того из себя. На самом деле его очень тронули игрушки, эти памятники умершему и давно сгнившему в трущобах детству. Поэтому он, оставаясь один по утрам, часто вытирал влажные дорожки на щеках рукой. Эти воспоминания не оставляют его несмотря на то, что Лео счастлив. Эти воспоминания говорят ему, что он мог бы быть еще счастливее, иной жизнью, по-другому, не так порочно, не так грязно. И он ругает себя за то, что сетует. Потому что с такими, как он, не всегда жизнь случается, не то, что счастье. *** Задумываясь о том, любил ли его Кайен или нет, Лео все чаще приходил к мысли, что любил. Он мало знал тот мир, где жил его любовник, но догадывался, что вряд ли бы Кайен спешил бы домой, не люби он Лео. Если б не любил - на улицу бы вышвырнул, не смотря на всю жалость. А так… Но еще один вопрос интересовал Лео. Мог ли Кайен любить его, как полюбил бы женщину? Наверное, нет, ведь Лео никак не мог заменить женщину в доме, но Кайен и не хочет в доме никаких женщин, так получается, что же это за любовь? Просто - как ко второй половинке? Лео и тешит и мучает себя этой мыслью, но спросить не решался, потому что боялся разозлить его. Лео очень боялся самого Кайена, боялся и безумно любил. Как Бога. По-своему Лео был прав. Только с каких пор боги зависят от своих людей? Этот дом был маленьким храмом - религии с одним последователем и одним богом, храмом, берущему за основу любовь и разврат. Кто бы мог знать, насколько пошлыми эти связи кажутся со стороны. Кто бы вообще мог знать, что у Кайена, хорошего психоаналитика, свои психические расстройства, что он сам глотает успокоительное, чтобы уйти на работу и не буянить на публике, а дома у него было свое собственное рыжее успокоительное, готовое ублажать его и всячески тешить. Какая ирония! Кайен не мог вылечить самого себя. Его успокаивал шепот Лео, его тонкие пальцы, все такие же слабые, что только карандаш и могут держать, его успокаивали желтые сияющие глаза парня, его вздохи, его успокаивали прикосновения. Кайен оставался один, наедине со своим бесценным лекарством, бесценным и одновременно ничего не стоящим, случайно по прихоти подобранным на улице, а потом оставленным дома. Он оставался, погружаясь в полное отрешение от окружающего мира, самим фактом своего существования раздражавшего Кайена. Он оставался, чувствуя лишь священную главную ипостась их крохотного храма - семью. *** Кайен в последнее время часто раздражался. Он приходил домой и начинал методично колотить свою грушу, вымещая на бездушном предмете свою злость. Лео знал, что Кайен приобрел ее не для тренировок - просто когда хотелось бить, то совершенно без разницы - что именно. Тогда, немного подождав, когда Кайен успокоится, он подходил сзади, осторожно обнимал его со спины, скользя пальцами по груди, утыкался носом между лопаток и бормотал: - Хватит… Оно пройдет. Пару раз Кайен отлеплял от себя руки Лео, чуть ли не ломая ему пальцы, влеплял ему пощечину и уходил в комнату, запираясь в ней и не пуская Лео. Последнему в такие моменты было очень грустно - он не мог прийти и забрать боль и безумие своего возлюбленного. Оставалось только сидеть под дверью, слушая, насколько сильно бушует буря. ***