As beautiful as nothing.

      В комнате было темно. Последние фонари рассудка уже были потушены и покров ночи повсеместно спустился на освещенный эмоциями город. Так живет Нью-Йорк.       Через окно пробивался тусклый свет, схожий с лунным. Как жаль, что свету уличных фонарей так далеко до прекрасного холода лунного.       Один из лучей, перебегающий между пластинами поперечных жалюзи, задержался на стуле, где была бережно развешена одежда пурпурного цвета: пиджак, брюки; черная рубашка. А рядом на полу небрежно лежала еще горстка одежды: кожаная куртка, джинсы и черная майка.       Все еще струящийся сквозь жалюзи свет мягко огибал его очертания: тщательно убранные назад волосы, широкая спина, склоненная над чем-то или кем-то голова. Он сидел на кровати и там еще был кто-то. Кто-то, кто не мог ничего. Кто-то, кто был безоружен и беспомощен перед ним.        - Ну, что ж, Джессика Джонс, - почти пропел он, склоняясь еще ниже, - я же говорил тебе, что в конце концов, ты будешь моей. Давай, улыбнись, ведь я знаю, ты рада этому.       Пухлые губы девушки расплылись в улыбке, но глаза... глаза говорили совсем другое. Одновременно с улыбкой из красных глаз потекли горькие горячие слезы. Слезы беспомощности, слезы страха.        - А ну-ка перестань плакать! - приказал Килгрейв, - ты ведь счастлива, не так ли?        - Да. - ответила девушка с последней слезой, скатывающейся по ее щеке.        - Вот так, хорошо. - улыбнулся мужчина, - теперь делай все, чтобы мне было хорошо.       Джессика притянула его к себе, и дрожа, начала жадно целовать его губы, шею. Она перевернулась и оказалась сверху на нем, продолжая покрывать поцелуями его тело все ниже и ниже.       - Остановись. - повелительно сказал Килгрейв, - иди сюда. - смягчился он.       Брюнетка отпрянула, и поднявшись на четыре конечности, подползла к своему повелителю.        - Знаешь ли ты, Джессика, насколько сильно я люблю тебя? - Килгрейв провел рукой по ее подбородку, приподняв его. Он старался не отводить своего нежного, но в то же время, маниакального взгляда, от ее огромных, наполненных слезами, глаз.        - Да. - с дрожью в голосе ответила та.        - А знаешь ли ты, чего мне эта любовь стоила?        - Да..        - Ладно, продолжай.       Килгрейв отвел от нее взгляд и она продолжила оставлять фиолетовые следы своей насильно навязанной любви на теле психопата. Фиолетовые. Его любимый цвет.       Чем ниже опускалась Джессика, тем больше эмоций выражал Килгрейв. Он кусал губы, вздыхал, издавая еле уловимые стоны.        - Все. Хватит. - приказал он, и Джессика села на пятки подле него. Он приподнялся, и, оказавшись на одном уровне с ней, впился в ее губы, обнимая за талию. Одна его рука путала ее черные, как эта ночь, волосы, а вторая сжимала ягодицу, оставляя на ней клеймо, опять же, фиолетового цвета.        - Я люблю тебя, Джессика Джонс, - сквозь поцелуй, прямо в ее губы, говорил он, - несмотря ни на что, я люблю тебя.       Повисло молчание. Килгрейв положил ее на спину, снова нависнув над ней. Он кусал ее губы, мочки ушей, оставлял следы своих поцелуев на шее, груди. Он целовал ее так жадно, так яростно, как будто в первый и последний раз. Он старался прикоснуться ко всем частям ее тела, осязать каждый ее сантиметр и вдохнуть каждый кубический миллиметр воздуха, касавшегося ее.        - Знаешь ли ты, Джессика Джонс, как тяжело любить тебя? - казалось бы, повторился он.        - Да.        - Это непосильный труд. - продолжал он, раздвигая ее ноги, - ты даже не представляешь себе, насколько ты...       Толчок. И тишина в комнате была разрушена пронзительным женским стоном. Килгрейв рассмеялся, продолжая совершать возвратно-поступательные движения.        - Тебе нравится, дорогая? - осторожно, но озлобленно, спросил он.        - Да! - простонала Джессика.        - Вот видишь, сколько ты потеряла без меня, с этим здоровенным амбалом. А я ведь был готов прикончить каждого, кто хотя бы раз в своей жизни послал тебе открытку на День Валентина.       Килгрейв овладевал телом Джонс все жестче и жестче. Он сжал ее плечо и входил в нее так, что сам был готов изойти на крик.        - Хватит, прошу, остановись! - мольбы мисс Джонс прорывались сквозь ее стоны. Слезы из ее глаз опять полились ручьем, заставив Килгрейва разозлиться.        - Заткнись! - заорал он, ударив ее по лицу, - прекрати ныть. Все самое интересное только начинается.       Джессика отвернулась, выставив на показ щеку, где Килгрейв оставил красный отпечаток руки.       Он остановился и развернул ее задом, поставив на четвереньки. Затем он наклонился, приблизившись к ее лицу, и убрал волосы за плечо.        - Извини, милая, мне не стоило так с тобой поступать. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить такого козла как я, - его голос уже переходил на истерический крик, - хотя я так и не нашел в себе силы простить тебя!       Раздался громки звук удара. И еще. И еще один. И вот вся спина Джессики была в синяках и ссадинах.        - И не смей падать, Джессика Джонс, ведь я держу тебя.       Он встал сзади нее и продолжил то, на чем остановился. Он крепко сжимал руками ее талию, буквально насаживая ее на себя. Она издавала прерывистые стоны, больше схожие с истеричным плачем взахлеб.        - О да, Джессика Джонс, да, бьюсь о заклад, что каждый, кто тебя знает, мечтал отыметь тебя во все дыры. Как жаль, что эти люди уже давно мертвы.       Звуки шлепков, раздававшиеся в комнате уже на протяжении нескольких минут, прекратились.        - И, напоследок, Джессика Джонс, я хочу видеть твои глаза.       Джонс послушно развернулась и легла на спину. Килгрейв снова навис над ней, почти вплотную, так, чтобы видеть ее глаза.        - Смотри мне в глаза, Джессика, смотри, а то упустишь основное.       Он взял пурпурный шарф, который все это время лежал рядом на кровати и обвил его вокруг ее шеи, уцепившись за него обеими руками. Ее взгляд выглядел очень испуганно.        - Итак, ты не хотела любить меня. Никогда. Ты и сейчас не хочешь этого делать. Ведь я монстр, злодей, маньяк, насильник, убийца. А ты героиня. Ты должна избавить мир от такого как я, а не трахаться с ним в собственной постели, не так ли? Нет, не говори ничего, это был риторический вопрос. - он совершил еще пару толчков, и продолжил, - А знаешь ли ты, каково было все эти годы мне? Знаешь ли ты, каково это - не знать, что такое любовь?! Каково это - быть экспериментом, а не любимым ребенком родителей?! - скрип кровати уже вторил каждому его движению, - А?! Знаешь?! Твои мамочка и папочка ведь души в тебе не чаяли, пока не сдохли в своем корыте под колесами грузовика!       Он ускорился, но уже не мог слышать стонов, так как сжимал шарф все туже и туже на ее шее. Только ее горячее прерывистое дыхание было ему в утешение.        - Знаешь ли ты, что единственное, чего я хотел, это была ты, Джессика, мать твою, Джонс! Единственное существо на всем свете, способное утешить меня, понять и превратить в тепло весь тот холод, который окружал меня долгие годы! Ты дала мне надежду, потом жестоко обманула! Разве твои паршивые родители не научили тебя, что нехорошо играть с чувствами людей?! А?! Что же ты молчишь, сука?! Ах да, нет кислорода?! У меня его тоже не стало с того самого момента, как я был обманут тобой! Обманут, но все-таки влюблен!       Издав пару пронзительных стонов, Килгрейв остановился.        - Прости меня, Джессика Джонс.       Он со всей силы сжал шарф, обернутый вокруг ее шеи. Глаза ее стали еще больше обычного, а губы открылись, чтобы зачерпнуть хоть частичку воздуха, но Килгрейв накрыл их своими, вобрав в себя последние секунды жизни Джессики Джонс, своей, так и не состоявшейся любви.