Ключи от целого мира (или "До Содома далеко")

Локи не случайно выбрал Детройт. Город заводов и автомобилей, расцвета культуры и ее падения. Настоящая грязь и похоть всея Америки. Содом и Гоморра двадцатого века. Город-легенда. Город-полутруп. Медленно превращающийся в сборище руин, помоек и гнилых людей, насквозь пропитанных нечистотами, грязными мыслями и тленом былого величия. Некогда этот город гордо цвел во всем своем великолепии, сверкающий и яркий, как пёстрое воплощение американской мечты. Некогда он увековечивал свою мощь и хрустящие зеленые бумажки в стройных линиях колонн, воздушных арках зданий и сверкающих улыбках роскошных женщин, слишком дорогих, чтобы их можно было купить, и слишком продажных, чтобы ими можно было восхищаться. Часть его еще жила, дышала и пульсировала прямыми венами шоссе и сверкающих авеню, по которым неслась пестрая кровь – дикое смешение машин и людей. Город умирал, как умирает человек от гангрены: сердце все еще упорно толкает разжиженную кровь, сердце ухает и бьется, но грязь разложения сначала зарождается на кончиках пальцев, потом поднимается выше, по ногам, разливаясь изуродованными язвами полуразрушенных заводов и обветшавших небоскребов, вздувается гнилой плотью, глубокими рубцами заброшенных библиотек и постепенно осыпающихся театров, в которых воняло нечистотами и бомжами. Постепенно, с самых периферий, разложение наползало на город, молчали некогда шумные улицы, заводы с выбитыми стеклами стояли неприглядными каменными скелетами, фешенебельные коттеджи на глазах превращались в прах и труху – их былая роскошь лишь подчеркивала уродство разрушений. Город жил, город продолжал бороться – но неизлечимый недуг медленно проникал к его центру, превращая целые кварталы в пустые каменные коробки, служившие прибежищем бродяг и наркоманов. Гнилые язвы на совершенном лике мертвеца. Это забавно - думал Старк, бесшумно летя над засыпанной пеплом и мусором, пустынной улицей - чем выше поднимается человечество по пути самосовершенствования, тем меньше живут его творения. Египетские пирамиды стояли долгие тысячелетия, даже после того, как имена фараонов, построивших их, засыпало мелкими и колючим песком пустыни. Америка была на пике мирового господства – Национальный театр лежал в руинах. Далеко внизу блеснули свинцовые волны Великих Озер, и Старк на мгновение забылся, ощущая себя чем-то сродни скаковой лошади, сильной и разгоряченной, когда впереди наконец-то замелькал финиш, маня отдыхом и желанным призом. Что это был за приз? Старку было не интересно. Приз не имел для него ценности, важно быть первым. Удивительное, наркотическое возбуждение, торжество первенства и обладания, ведь не важно, в чем быть первым, главное – быть. А Фьюрри так забавно кричал и матерился, когда Старк, только выйдя из больницы, где отдыхал Локи, свечой взмыл в низкое осеннее небо. Наверное, сейчас Ник все пытался дозвониться до мчащегося в облаках миллиардера, приказывая повернуть обратно и дождаться основной команды, и бесился, слыша вежливые ответы Джарвиса, что «Мистер Старк просил его не беспокоить». Миллиардер усмехнулся сквозь зубы: где этим выскочкам-федералам обогнать его Марка? Как это сладко: когда значение имеет лишь скорость, бешеные скачки за приз. К черту приз. Охваченный азартом, Старк почти забыл о подлинной цели своего полета, и опомнился лишь когда стальное зеркало воды под ним сменилось грязно-бурыми ошметками леса, а лес – серыми от времени, продавленными крышами хибар. Тогда миллиардер снизился, приказав Джарвису включить распознавание объектов, и устремился к ярко-алой точке на карте. Тусклые разломы улиц, ветер гоняет мусор по растрескавшемуся асфальту. Так мифы становятся призраками. Трудно купить хлеба, зато просто достать героин. Воздушные потоки со свистом огибают забрало, а под ногами мелькает контур разрушенной церкви. Высокая арка окна треснула и разлетелась вдребезги, во все стороны брызнули осколки прогнившей рамы, когда Старк, не затрудняя себя поиском входа, влетел в пустовавший сборочный цех. Медленно разрушающийся завод встретил его запахами затхлости и запустения, написанными матом пророчествами на стенах, опухших и вздувшихся от влаги, мусором в некогда шумных цехах, где от станков ныне остались лишь глубокие борозды в полу. Под ногами хрустела осыпавшаяся штукатурка и использованные шприцы, в горах мусора и раскрошившихся от времени кирпичей шуршали тощие, злые крысы. - Какая помойка. Джарвис, режим тепловизора, - ну конечно, на периферии зрения тут же закопошились тусклые розовые пятна: те же крысы, озлобленные и голодающие, грызущиеся из-за каждой крохи еды на свалке, оставшиеся от людей. Алое пятно чуть побольше и поярче остальных – совсем близко, за стеной, кажется, в соседнем цеху. Слишком маленькое, чтобы быть человеком. Но репульсоры на полную мощность – и ветхая стена разлетелась в кирпичную пыль, пробитая насквозь бронированным телом Железного человека. Зрение переключилось в нормальный режим, и Старку на какое-то мгновение показалось, что мир погрузился в густые, вязкие чернила – так темно было в помещении. Холод отсыревшего бетона неприятно коснулся тела, и Джарвис автоматически включил подогрев костюма. Глаза постепенно привыкли к мраку, и Тони уже различал очертания серых стен и растрескавшегося бетонного пола, покрытого неровными пятнами грязно-бурого цвета. Возникало ощущение, что кто-то щедро обрызгал стены и пол краской, доводя до совершенства уродливый гимн технологическому прогрессу. Пятна были старыми, присыпанными пылью, но еще явственно различимыми. «Ну где же ты…» - темные отметины на полу невольно приковывали взгляд. Казалось, их слишком много, они лишние и ненужные, слишком свежие, в отличие от пыли и крошащейся штукатурки. Старк вступил в одно из пятен, и из-под ног с истошным визгом метнулась облезшая крыса. Догадка окатила миллиардера, точно ледяной водой. Кровь. Потемневшая, но еще так хорошо узнаваемая. И ее много, так много, точно кто-то нарочно выворачивал человеческое тело наизнанку, разрывая в клочья, чтобы каждая капля вгрызлась в серую пыль, оставляя жутковатые узоры на бетоне, рвал мышцы, выдирал кости из алеющего мяса, старательно поливал пустые стены и пол, в неистовом ужасе отчаявшегося безумца. Тони передернуло, и в какой-то момент он поймал себя на мысли, что не желает знать, чья это кровь. - Сэр, здесь есть человек, - прозвучал холодный голос Джарвиса в шлеме, но Старк его уже сам увидел. Крохотная скрюченная фигурка у спины прижимала к себе объемистый сверток. Светлые спутанные волосы полностью закрывали низко склоненное лицо, тощие плечи, укрытые безразмерной грязно-серой майкой, дрожали то ли от холода, то ли от плохо сдерживаемых рыданий. - Эй, приятель… - Старк шагнул к подростку, намереваясь вытрясти из него всю правду, - я хочу задать тебе пару вопро… - миллиардер замер, точно напоровшись а нож. Парень медленно поднял лицо: гипсовое, осунувшееся, с сильно выдающимся носом, сизыми провалами щек и искусанными до крови, ярко-алыми губами. Серо-голубые, выцветшие глаза, а на необычайно длинных ресницах осела бледная роса слез. Осознание взрывается в мозгу, точно кумулятивный снаряд. Невозможно. Голубые глаза напротив, пухлые губы. Слишком много ассоциаций, слишком большое сходство. Невозможно? Нет ничего невозможного. Не веришь? Поверь. ____________________________________ Дверь открывается с легким скрипом. Странно, даже не пищит кодовый замок: распахивается бесшумно, точно его срезали ножом. Крахмальный шелест медицинского халата, звук отодвигающегося стула. Чувствую на себе чей-то взгляд, тяжелый, вдумчивый, но открывать глаза не хочется. Пускай уйдет. Я хочу пить. Но он не уходит, прибор противно попискивает мне в ухо, а он все не уходит. Кажется, что от жажды во рту выгорела пустыня, и я уже не могу терпеть. Широко распахиваю глаза – и снова мутный больничный потолок с бесцветным прямоугольником лампы. Как же я хочу пить. Облизываю шершавым языком потрескавшиеся губы, натыкаюсь на пластиковую трубку. Противно. Моих губ касается платок, смоченный водой, и я машинально порываюсь к нему, пытаясь впитать влагу – мужчина лишь хрипло усмехается и убирает руку, едва смочив мои губы. Становится хоть немного, но легче. На светло-сером фоне окна вижу его профиль – резкая линия носа, волевой выпад подбородка. Он не смотрит на меня, но отчего-то в глубине души шевелятся гадкие ростки страха. Загоняю их в подкорку самого сознания: Он не должен это видеть. - Зачем ты пришел? Добить меня? Он усмехается в ответ и поворачивает голову. Глаза, холодные, синие, как северное небо – и что-то внутри начинает выть, на уровне рефлексов памятуя о боли, мучительной, долгой, выворачивающей наизнанку. Я – Бог, Я – Совершенство. О небеса. Уйди, наконец, или убей меня. - Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это еще тогда, Локи. Сил хватает на то, чтобы высокомерно рассмеяться, гордо подняв голову. - Ты был больным безумцем! – как же я устал. - А разве что-то изменилось? – он произносит это, не меняя интонации, но в груди стонет животный ужас. Увы, разум помнит боль дольше, тем тело, вбивая на уровне подкорки инстинкты самосохранения. Проклинаю себя за это. - Ты меня боишься, - не вопрос, а констатация факта. Пытаюсь ввернуть колкость, но он не дает мне продолжить, - Меня всегда удивляло, почему те, кто жил тысячелетия, так боятся смерти. Почему они подвержены тем же слабостям, что и смертные. Разве за тысячелетия не накапливается мудрость, разве не смерть для вас – не желанный отдых после долгого пути?.. Он играет, но игра – моя стихия. Не рискуй тягаться со мной, мальчишка. - Какую игру ты затеял, солдат? Как ты можешь постичь мудрость богов, ты, тупая марионетка, годная лишь на то, чтобы выполнять приказы? Тяжелая ладонь ложится на мой лоб, перекрывая доступ к свету. Не вижу его, и становится легче: давай, вот так, прямо сейчас. Одно движение – и я буду свободен. Мое горло совсем близко, вот здесь. Чуть пониже. - Ты совершенно прав, Локи, - темно, спокойно - почему он не злится? Сердце гулко ухает в клетке, точно я стою над пропастью – да и я так над пропастью, разве не видно? - Не бойся меня, Локи. Я пришел поговорить с тобой. - О чем нам разговаривать? - Тем, у кого ничего нет, всегда есть о чем поговорить. - О чем ты? Что общего между мной и тобой, грязный солдафон? Что ты задумал? Почему бы тебе просто не пойти и не повеситься на шею своим дружкам? – выплевываю с ненавистью, яростно дергаюсь, пытаясь сбросить горячую ладонь. Широкая, сильная, очень тяжелая, она вдавливает мою голову в подушку, точно свинцовая, а я не могу пошевелить и пальцем. - Ответь на эти вопросы сам, мой создатель, - первая неприкрытая ирония в голосе, и я осознаю, что создал монстра. Осталось только понять, кто держит его поводок. - Какая уже разница. Я направил твоих шавок на завод, и они там быстро все разнюхают. Старк и Романова – оба неглупы, в отличие от тебя. Они быстро поймут, что там произошло… Я рассказал им… - он убирает ладонь, и я осекаюсь, встречаясь с ним глазами. Он усмехается, и я вижу, как искажаются его скулы. Что происходит? Он настолько глуп? - Ты оказал мне неоценимую услугу, Локи…